И гортанно застонал, когда ее тело замерло, а потом задрожало в сильных конвульсиях, забилось под ним. С рычанием продолжил посасывать пульсирующий узелок, зверея от ее криков оргазма. Мало. Ему все равно мало. Вылизывать его следы языком, чувствуя, как колотит от ощущения этой сладкой влаги во рту, обхватив рукой мошонку, чтобы не спустить в пустоту.

В нее хотел. глубоко в ней изливаться, заполняя своим семенем своим запахом, клеймя ее собой.

Напоследок провел языком снизу вверх по её плоти, чувствуя, как срывает весь контроль. Его невыносимо тянет к ней словно он срастается с ней каждой мышцей, каждым нервным окончанием. Приподнялся встав на колени и наклонился над ее грудью снова, чтобы кусать, целовать соски. Один и второй. Сжимать их пальцами, посасывать, начиная опять растирать лоно. Дааа, его ледяная девочка, он хотел чтобы она снова извивалась и таяла ему на пальцы и на член.

— Какая ты красивая, Альшита…

Она тяжело дышит и не смотрит на Аднана, ее грудь сильно вздымается и на коже выступили капельки пота. Сжала колени, укрываясь от его голодного взгляда, а он рывком раздвинул их снова в стороны.

Один взгляд на рузбухший клитор, на покрасневшие складки плоти, на нежную кожу, покрытую следами от его пальцев….и не выдержал. Хватит с играми. К черту их, к дьяволу!

— Я обещал, что ты примешь меня и не будет боли….помнишь?

Не узнавая свой хриплый голос.

Вошел в нее рывком на всю длину, пристроившись между широко распахнутыми ногами. Руками уперся в подушки возле ее головы и взвыл, когда невыносимо тугоооо обхватила его член изнутри.

Ему хотелось вбиваться. Вдираться. Вонзаться. Скоростным поршнем. По самые яйца, зверея от шлепков своего теле о её. Всё быстрее.

Но вместо этого Аднан мучительно медленно сделал первый толчок в ней, всматриваясь в закрытые глаза и касаясь их губами.

— Ты невыносимо сладкая девочка, Альшита… моя Альшита. — опускаясь губами по щеке к скуле, к шее и к мочке уха и делая еще одно движение бедрами.

— В тебе невыносимо хорошо. Ты — мой рай… и ад… как же там горячо внутри тебя.

Перехватил за талию обеими руками и ускорил толчки, не переставая смотреть на ее лицо и едва она приоткрыла рот в легком вздохе тут же завладел ее губами, толкаясь в нем так же, как и членом, посасывая ее губы, отдавая ей ее же вкус и съедая его с ее губ пока не начала извиваться под ним. Впиваться ему в плечи словно пытаясь оттолкнуть… Боится оргазма, а его заводит этот страх, эта ее боязнь реакции собственного тела.

— Не бойся… дай этому сожрать тебя… посмотри на меня.

Отрицательно качает головой, но Аднан сжимает ее лицо ладонью.

— Посмотри… давай, открой глаза.

Приоткрыла и он шумно выдохнул увидев, как они блестят от слез.

— Чувствуешь меня? А я чувствую тебя… Давай, пусть это взорвется. Кричи! Расцарапай мне спину… давай, Альшита, — и с каждым словом двигаться все резче, сильнее. Приподняв ее бедра и сжимая их ладонями, чтобы насаживать ее на себя. А потом Аднан замер, стиснув челюсти до хруста, позволяя ей сжиматься в судороге оргазма. Смотрел на нее, на лицо, покрытое румянцем наслаждения, на закатывающиеся глаза, на щеки с мокрыми дорожками слез. Смотрел и чувствовал, как его трясет… От еще большего желания, от триумфа. В бешеной лихорадке, в эйфории от осознания, что владеет ею сейчас совершенно безраздельно. Без алкоголя и проклятого снадобья за которое он надерет задницу Рамиля так что тот не сможет сидеть.

Дождался, пока стихнет последняя сладкая судорога, и снова начал двигаться, с новой силой толкаясь еще глубже, еще сильнее, врываясь в него с новой мощью. Чтобы через быстрые движения затрястись всем телом от адского наслаждения, взорвавшегося в мозгах, растекшегося по венам, сжигая их раскаленной магмой и разорвавшего его сознание на тысячи мелких осколков. Закричал от бешеного наслаждения, проникшего сквозь каждую молекулу кожи и заставившего сильнее сжимать ее бедра, пока он изливался в горячую глубину ее податливого тела.

Рухнул на локти, исступленно целуя ее влажные волосы, касаясь напухших губ, подбородка, щек.

Дождался пока она откроет глаза…

— Доброе утро, Альшита… Тебе снились хорошие сны?

Она отвернула голову в сторону и промолчала.

— Сейчас позавтракаем и я отвезу тебя в одно прекрасное место, тебе понравится.

Но она так и не открыла глаза, и он почувствовал, как ярость начинает закипать с новой силой. Потому что думал, что все изменилось… надеялся. Мать ее. Что все изменилось сейчас.

— Было больно? — скорее зло, чем заботливо.

— Нет, — ответила очень тихо.

— Тогда в чем дело? Тебе ведь было хорошо. Я видел. Я чувствовал.

Она резко повернулась и посмотрела ему прямо в глаза своими темно-фиолетовыми и неестественными как будто их кто-то нарисовал чернилами, а потом капнул на них каплями воды.

— В этом… в том, что мне хорошо… а должно быть плохо. Потому что все неправильно.

— Что неправильно?

— Все.

Снова захотелось сдавить ее тонкое горло.

— Все так, как я хочу, а все чего я хочу — это правильно. Запомни это как непреложную истину, иначе твоя жизнь прекратится в ад.

— Она и так от него ничем не отличается.

— Правда? Может показать тебе, что такое ад на самом деле?

Ударил кулаком возле ее головы, и она зажмурилась. А ибн Кадир встал с постели и направился в ванную.

— Завтра мы уезжаем в Каир, и ты познакомишься с моей семьей. — обернулся на нее возле двери, — и ты будешь делать вид, что у тебя все правильно иначе я с тебя кожу сниму живьем.

Сидеть с ним за одним столом, пока он ест и не спускает с меня взгляда своих невыносимых зеленых глаз оказалось не меньшей пыткой, чем спать в одной постели. И нет, не потому что мне не нравилось… все хуже. Мне нравилось. И именно это сводило с ума. Мой ум орал мне, что я должна ненавидеть этого человека, я должна мечтать избавиться от него и от навязанной мне неволи. А вместо этого я нежусь в его объятия и втягиваю полной грудью запах его тела, его пота и ощущаю, как покалывает кончики пальцев от совершенно невыразимого восторга, от какого-то абсурдного понимания, что такой мужчина, как Аднан ибн Кадир… что он не должен был быть с такой как я. Особенно вспоминая его жену… мысли о которой врывались в мое сознание постоянно и отравляли меня настолько ядовитым ядом, что в эту секунду мне хотелось ударить мужчину, лежащего со мной в одной постели и орать ему, чтобы убирался и не смел прикасаться ко мне. И вот за эту ревность я презирала себя еще больше, чем за свое наслаждение его поцелуями и прикосновениями. Потому что должно быть все равно кто у него и сколько… а мне не было все равно. Пока он с аппетитом поедал свой завтрак я ковырялась вилкой в тарелке и думала о том, как скоро он пойдет к ней после меня.

— Ешь. Или тебе не нравится? Я могу приказать принести тебе другую еду.

— Нравится.

Я снова ковырнула в тарелке и подумала о том, что здесь, в этом мире, посреди цивилизации он кажется мне совсем чужим и далеким. Что в той пуствне, где Аднан походил на самого черта верхом на коне он почему-то оказывается был ко мне ближе….Наверное, я не ожидала, что на самом деле ибн Кадир настолько богат и у него настолько много власти. Вся эта роскошь после невероятной нищеты в пустыне вводила меня в ступор и заставляла чувствовать себя не в своей тарелке.

— Если нравится, почему ни куска не проглотила?

— У меня нет аппетита… Или я обязана есть? — подняла на него взгляд и как всегда захотелось тут же зажмуриться.

— Из-за меня? Придется привыкать завтракать в моем обществе, как обедать и ужинать.

Отпил апельсиновый сок и откинулся на спинку стула. На нем легкая очень тонкая белая рубашка, она почти просвечивает настолько нежная материя, ворот развязан и в нем видна его сильная шея и грудь покрытая темной порослью посередине. Вспомнилось, как ночью она щекотала мне щеку и мне это нравилось… краска прилила к лицу, и я отковыряла кусок омлета и отправила его в рот.

— Смотрю на тебя, Альшита, и понять не могу, чего тебе не хватает… Отношение не нравится? Нарядов мало? Любая другая рабыня или любовница была бы счастлива иметь то что есть у тебя. Но не ты… и я понять не могу что не так?

Я снова подняла него взгляд.

— А я не они… не могу в неволе жизни радоваться. Продаваться за побрякушки, за наряды эти… Я домой хочу. К маме и сестре с братом. Отца хочу увидеть. Я только об этом каждый день и думаю… может у твоих любовниц иные ценности и приоритеты, а у меня они такие.

Он склонил голову к плечу, внимательно за мной наблюдая.

— То есть, если ты увидишь свою семью ты будешь счастлива?

— Да!

Усмехнулся и снова отпил сок… Потом поставил стакан и подался вперед ко мне.

— Ты пока не заслуживаешь таких подарков, Альшита. Как и не заслуживаешь доверия. Ты ведешь себя, как строптивая лошадь или неумная… собака, которая постоянно норовит цапнуть руку хозяина, когда он ее кормит. Таких обычно сажают на цепь и дрессируют до полного повиновения… либо отстреливают.

Я тоже подалась вперед.

— Я не лошадь и не собака! Я — человек!

— А ведешь себя, как глупое животное… Людям свойственно пытаться приспосабливаться, а у тебя отсутствует даже инстинкт самосохранения. Будь на моем месте кто-то другой давно уже гнила б в песках долины смерти.

— Так почему. не гнию до сих пор? Лучше б мне сгнить, чем…

Наши взгляды встретились, и он вдруг схватил меня за воротник шелкового халата, дернул к себе и впился в мой рот своими губами пахнущими апельсиновым соком и жгучей страстью. Я пыталась вырваться, но он схватил меня за талию и затащил на стол, разбрасывая тарелки в разные стороны, распахивая полы моего халата, приподнимая мою ногу под коленом и быстро расстегивая джинсы с каким-то животным остервенением наваливаясь на меня сверху.