— Альшитаааа, твое тело слаще чем я мог подумать… твой запах своди с ума. Что ты со мной делаешь? Ты мозги мне наизнанку вывернула… маленькая моя зима, мозги мне вывернула… хочу тебя, как безумец, как одержимый.

Его слова сквозь марево пытки и лишь одна мечта избавиться от его члена внутри, избавиться от него.

Хриплый, срывающийся голос доносится издалека, и я ненавижу каждую его вибрацию. А он целует мою шею, мою грудь, облизывает соски, не прекращая двигаться и от каждого движения меня словно жжет раскаленным железом.

— Не могу остановиться, не могуууу…

Хрипло рычит мне в шею, кусая ее, осыпая дикими поцелуями мое лицо, боль затопила меня всю кажется я стала болью сплошным синяком или ссадиной. Все тело свело от напряжения. Вздрагивая и всхлипывая, я смотрела в потолок, где-то там он двигался надо мной все быстрее и быстрее, пока не сдавил мое тело руками и не закричал, пронзив еще глубже, так что я заплакала еще сильнее, а внутри где все ныло как развороченная рана, разливалось что-то горячее и жгло еще сильнее.

— Альшитаааа, — целует мое лицо, там, где слезы оставили следы на щеках, а я мечтаю о смерти. Мне уже хочется, чтоб меня казнили побыстрей. Нет, я не хочу жить потому что он будет делать это со мной снова. А я больше не выдержу.

Слезы не текли и не высыхали. Я почувствовала, как он встал с меня, а ощущение его члена внутри все равно осталось. Мне казалось, что меня и правда разорвало на куски. Я почувствовала, что он лег рядом со мной. Какое-то время молчал. Потом повернулся ко мне и когда дотронулся меня всю подкинуло от ужаса. Но он насильно привлек меня к себе.

— Не самый лучший первый раз, Альшита. Потом будет лучше.

От этих слов я снова застыла. Нет. О Боже, нет! Я не хочу потом. Я ничего больше не хочу!

Я так и не смогла повернуться или разогнуться. У меня не двигались руки и ноги и все еще дико болел низ живота. Бедуин встал с постели и вышел, вернулся через несколько минут, но я отвернула голову чтоб не видеть его и не слышать.

— Я принес воду. Помойся. Ты в крови.

Мне было все равно. Я не хотела ни мыться, ни двигаться. Я хотела умереть.

— Слышишь меня?

Склонился ко мне, поворачивая за скулы к себе.

— Вымойся.

А у меня слезы п щекам снова побежали. Как все просто. Вымойся. А душу мне кто вымоет? А раны там внутри кто залечит?

— Настолько больно?

Казалось он недоумевает, а мне голос его слышать даже не хочется.

— Утром привезу к тебе Джабиру.

Я даже не пошевелилась, почувствовала только как он сам вытирает мои ноги, глаза закрыла и лицо ладонями. Мне было все равно. Пусть делает что хочет. Больнее уже, наверное, быть не может. Как и унизительней.

Я погрузилась в болезненный сон, скорее похожий на беспамятство, отодвинувшись от него как можно дальше, чтоб даже дыхание не чувствовать. Проснулась от того что снаружи доносились крики и голоса.

— Каз-нить! Каз-нить! Каз-нить! Шармуту Асада каз-нить!

Слышались удары о стены хижины. Аднан резко поднялся и сел, посмотрел на меня и встал с матраса, накинул джалабею. Я услышала, как он вышел из хижины и почувствовала облегчение. Пусть не возвращается. Никогда. Чудовище. Нет в нем ничего человеческого зверь он и люди его звери. Никогда мне не стать частью этого мира, да и не примут они меня никогда.

— Все разошлись! Казни не будет.

Послышался громовой голос и шум на несколько мгновений стих.

— Как не будет?

— Она Асадовская подстилка! Что значит не будет? А как же месть?! Как наши люди, Аднан?

— Я сказал казни не будет!

Как это не будет? Будет! Я хочу казнь! Пусть казнят! Так правильно!

Я поднялась с пола, пошатываясь и не чувствуя ног, голова ужасно кружилась и ощущение что во мне все еще что-то есть, осталось. Словно ноги до конца вместе свести не могу. Пошла к выходу из хижины, толкнула дверь и вышла наружу.

Дом окружили люди с камнями в руках, впереди всех стояла та самая женщина во всем черном, родственница Амины. Она держала факел в одной руке и камень в другой.

— Вышла шармута! Вот она! Убейте ее! Ведьму проклятую! Из-за нее наши сыновья и мужья с отцами погибли!

Аднан резко повернулся ко мне и успел подхватить на руки, прежде чем я упала. Теперь я его голос слышала сквозь плотную вату.

— Никакой казни и расправы! Люди Асада солгали! Всем разойтись!

— Она заморочила тебе голову!

— Да! Ведьма заморочила голову! Белобрысая дрянь!

— Это ты мне сказала? Не боишься без языка остаться? Казню лично каждого, кто к ней приблизится! Ясно? Не просмотрю женщина или ребёнок! Каждого! Разошлись!

Почувствовала, что меня куда-то несут, потом положили обратно на матрас, прикрыли чем-то теплым.

— Упрямая девочка-зима. Умирать еще рано. Знать бы только какого черта… все это.

Ненавистный голос продолжал раздаваться рядом, а мне хотелось, чтобы он исчез, испарился и проснуться в маминых объятиях.

— Рифат, вытащи из ямы людей Асада. Проведем еще один допрос.

— Они мертвы, Аднан. Все!

ГЛАВА 2

Икрам дал ей какое-то зелье, и она уснула. А он нет. Он места себе не находил. Ему нужно было знать и понимать. Неизвестность с ума сводила. Убедиться, что чиста, что не имела ничего общего с Асадом. Девственность лишь утихомирила адскую ревность… но она никак не гарантировала того, что ее не подослали вывернуть ему мозги наизнанку, что не в этом ее истинная миссия.

И в голове пульсирует ее тихое «Аднан, Аднаааан». Никто не произносил его имя так нежно, с таким отчаянием и так необычно. Он никогда не испытывал этого трепета лишь от звучания своего имени в чьих-то устах. И сердце дергается в ответ, просит, стонет чтоб еще раз услышать, еще раз кожей почувствовать. Ему казалось, что это не на ее груди он выжег первую букву своего имени, а она выжгла внутри него свою и этот шрам горел огнем, саднил, нарывал от одной мысли о ней.

Лживая дрянь просто нашла к нему подход. Она влезла змеей ему в душу ее научили, она шпионка Асада. Маленькая лицемерная шармутка недостойная чтоб он марал свой язык произнося ее имя по-арабски. Нет, он не пощадит. Казнит суку. Но вначале раздерет на части, утолит голод, вонзится в нее и превратит в простую смертную с дырками для его члена. Ничего особенного. Аднан не слабак — русская сучка умрет после того как он прольет в нее свое семя.

Но мысли о ее смерти причиняли ему боль. Там, где та самая буква натягивала мясо и сухожилия, болела под кожей. Он должен был ее убить еще до восхода. Едва увидел доказательства предательства и не смог. Потянул время. Потняул намного больше чем полагалось.

Представить не мог, что его люди посмеют тронуть пленницу в яме. И напрасно. Она больше не была его женщиной, а стала всего лишь узницей. Внегаласно они имели права сделать с ней что угодно. Внегласно. Но они знали, что она принадлежала ЕМУ, а у него не бывает бывших, никто не смеет тронуть то, к чему прикасался он если Аднан сам не решил иначе. И это правило тоже было внегласным. Они его нарушили. ПОСМЕЛИ! И это сводило с ума. Чья-то похоть и вожделение по отношению к той, кого он даже не попробовал, а хотел так, что скулы сводило и в паху огонь разливался. Сатанел от одной мысли о белой девчонке. Он захотел ее заклеймить, отметить собой, смять ее тело, оставить на нем следы своих пальцев, зубов, ногтей не важно что, но чтоб трогать ее, трахать ее, кончать в нее. Стереть с ее тела любое другое прикосновение, забить своим запахом и отпечатками, расписать ее всю собой. Ревность зашкалила с такой силой, что ему казалось он сдохнет если не возьмет ее перед казнью.

Ее страх только злил еще больше, ее голос сводил с ума, раздражал, снова заставлял сомневаться, Аднан хотел отнять возможность говорить закрыть ей рот скотчем, он мог отнять почти все, включая ее жизнь, но хотел только то, что она могла дать ему добровольно. Хотел то, чего никто и никогда не давал, то что ему самому было до сих пор не нужно, то чего не знал и во что никогда не верил. Он хотел ее душу, мысли. Понять хотел, чего она хочет на самом деле. Хотел, чтоб она его была. Чтоб любила звук его имени, как он любил его слышать ее голосом. Но Аднан знал, что любви на самом деле не бывает. Любила его лишь мать и верила, что любима его отцом, которому на самом деле было плевать на нее. Ну и к черту любовь. Аднан возьмет ее тело, заставит бояться, заставит дрожать от ужаса если не от вожделения.

А когда вошел в нее раскаленным от похоти членом словно по позвоночнику огненная магма потекла и в голове взорвался фейерверк — не солгала. Не было там никого, кроме него. Первый он. Как и думал раньше. Не ошибся. Не подвело чутье и удовольствие разлилось по всему телу, обжигая страстью, диким желанием, болезненным наслаждением. Но остановится уже не смог, Аднану было мало. Ее тела мало. Он не хотел причинить страдания. Стонов ее захотел, чтоб снова имя его шептала, задыхаясь, извивалась в руках.

Но голод и желание оказались сильнее, потерял контроль. Излился в ее истерзанное тело так, как никогда и ни с кем другим, рассыпался в прах. Наслаждение граничило с агонией и понимал, что она может дать больше. Это не все. Это лишь жалкие крошки. Физиология. Если бы в этот момент Альшита кричала не от боли, а от наслаждения, если бы не плакала и не всхлипывала, а шептала его имя и закатывала глаза в экстазе, он бы сошел с ума от счастья. Впервые сошел с ума с женщиной.

И его накрыло диким разочарованием, когда понял, что сломал, что раскрошил то самое в ней, что его привлекло. Этот бунт, ее смелость, ее дерзость, которая его злила и восхищала. Она стала прозрачной, словно посинела даже губы потеряли свой цвет. Напоминала ему белоснежную бабочку с надорванными крыльями. Нет, он не жалел, что взял ее. Он жалел, что сделал это именно так… никогда и ни с кем не делал, а ее буквально растерзал и ничерта не понимал почему. Дьявольские эмоции будила в нем эта русская девчонка. Превращала его в животное.