— Значит, сдохнем, но никого не бросим. Там могут быть живые.

— Поздно! Там некого спасать. А от наших людей почти ничего не осталось, и отряд Замира не идет! Они мертвы! Это была ловушка. Мы разделились, а нас перестреляли. Все. Нечего больше спасать. Надо отступать.

Они смотрели друг другу в глаза, и Рифат чувствовал, как его всего трясет и лихорадит от понимания, что этот трусливый урод прав… только от этого не легче. От этого себя ощущаешь еще большим ничтожеством.

— Отступать, как трусливые псы?

— Нет, пытаться спасти людей… за телами можно вернуться позже. Отдавай приказ, Рифат, и уводи нас отсюда.

* * *

Они убегали с поля боя, и Рифату хотелось перерезать себе глотку. Аднан бы никогда не стал отступать. Он бы что-то придумал… Да, черт его раздери, сунулся в самую ловушку. Все они идиоты, их провели как детей, как сопливых пятилеток. У костров сидели куклы. Их поджидали. Более того, их стратегию и план превосходно знали.

От отряда почти ничего не осталось. Около десяти человек и трое раненых. Они лежали в холодном песке и молча выжидали, когда люди Асада уйдут как можно дальше, чтобы идти к пещере и пытаться вытащить из-под завалов тела или фрагменты тел… отвезти вдовам и матерям. Прийти с позором, но хотя бы дать им возможность хоть кого-то оплакать.

— Если нас опять там ждут, то не вернется никто, — Шамаль исподлобья смотрел на Рифата.

— Значит, так тому и быть. Но я никого не держу. Кто хочет, может уходить. Наши братья должны быть оплаканы и похоронены, как положено, а не гнить под камнями в безымянной братской могиле. Наш предводитель должен быть отвезен в Каир, иначе мы никогда не сможем посмотреть в глаза нашим собратьям.

Рифат поднял взгляд на притихших, испачканных кровью людей.

— Кто со мной?

За ним пошли все. И даже Шамаль.

Внезапно позади отряда послышался жуткий вой, а в темноте фосфором сверкнули глаза.

— Анмар! — воскликнул Рифат и свистом подозвал пса, но тот не торопился подходить. Стоял поодаль со вздыбленной холкой, а потом снова поднял морду вверх и жалобно завыл. Рифата всего передернуло от понимания, почему воет пес.

— Да, ты прав… Хочется выть от боли. Идем, Анмар, поможешь нам его найти…

И стиснул челюсти так, что от боли побелело перед глазами.

* * *

— Кто-то останется здесь сторожить и отгонять шакалов и птиц. Я пойду к пещере за остальными, отправлю гонца в деревню за подмогой.

Посмотрел на бледные, осунувшиеся лица воинов и ощутил, как у самого все тело сводит и дышать невозможно от придавившего груза адской потери и собственной вины.

— Нужно опознать то, что от них осталось, и отвезти останки… Тело Аднана я возьму с собой, отдам его вдове перед тем, как вывезти в Каир.

Голос дрогнул после слова «тело», и снова возникло желание вырезать себе сердце и лечь рядом на покрывале, в которое завернули обугленные фрагменты тела, по которым он опознал своего друга и брата. Опознавать особо было нечего, от ибн Кадира, как и от остальных, практически ничего не осталось. Только куски, на которых кое-где виднелись остатки татуировки и золотая цепочка, сплавленная с куском кожи.

— Какой вдове? — спросил Шамаль. — Какого черта мы должны слушать твои приказы? Тело господина нужно везти немедленно в Каир его отцу и семье, а не таскать по пескам. Или теперь у нас ты вместо Аднана? Сам себя избрал, едва он погиб?

Рифат повернулся к Шамалю и зашипел. Глядя ему в лицо.

— Да, я себя избрал, и я так решил. Ты можешь убить меня, чтобы поступить иначе. Хочешь бойни? Я готов ее устроить прямо сейчас. Этот цирк с разделением власти, когда души наших воинов еще ходят рядом с нами и осуждающе смотрят на нас.

Никто не посмел ему возразить.

— Вы, трое, оставайтесь здесь охранять тела. А мы поедем в деревню и к пещере.

Рифат кожей ощущал этот надлом. Все они полумертвы от потерь и разочарования. Никто не знает, что будет дальше. Смерть Аднана всех выбила и утопила в болоте. Не скоро каждый из них оправится от этого поражения. В нем вина их всех вмесите взятых. Их, присягнувших в верности сыну шейха, и, возможно, они понесут жестокое наказание за то, что он мёртв, а они остались живы. Ничего… Асад сдохнет. Он будет убит и умрет самой жуткой смертью. Рифат сделает все, чтоб его найти и уничтожить.

Только именно в это мгновение он не мог отвести взгляд от цепочки, сверкавшей среди развороченных останков, и чувствовал, как его тошнит… нет не от страха. Он перевидал достаточно в этой жизни. Его тошнит от понимания, что он, как трусливая собака, отпустил Аднана одного. А теперь смотрит на месиво, оставшееся от него, и не верит своим глазам… И где-то поблизости жутко воет Анмар.

ЭПИЛОГ

Моя жизнь разделилась надвое совсем не тогда, когда я оказалась в песках в плену бедуинов, и не тогда, когда я стала женщиной в объятиях одного из самых жутких монстров. Нет. Тогда я просто была другим человеком и на мир смотрела совсем иначе… Моя жизнь разделилась именно сейчас. А точнее, ее попросту не стало. Все сгорело дотла — и моя вера, и надежда, и все мои мечты, которые выстроила и выносила заново. Всего лишь вчера… нет, всего лишь сегодня несколько минут назад я была счастлива. У меня было все. А потом меня не стало, я превратилась в обугленный кусок мяса, дергающийся от боли.

Я никогда не знала, что она бывает такой… что боль может быть настолько безумной и убивающей. Еще никогда в жизни я не испытывала такой дикой агонии, словно мне разорвали грудную клетку и живьем выпотрошили все мои внутренности. Но я все еще стою… иду… я даже что-то говорю. Только не знаю, что и кому. Первым, кого я тогда увидела, ожидая Аднана в привычном месте, прижимая руки к груди от волнения и надежды, что именно сегодня они вернутся. Первым я увидела Анмара. Он не бежал в сторону деревни, он брел, периодически задирая морду и оглашая пустыню воем, от которого шел мороз по коже. Но я еще не понимала ничего, я обрадовалась. Ведь если Анмар здесь, значит, и Аднан где-то рядом. Просто пес побежал вперед. И только потом я заметила отряд… а точнее, несколько человек. Они передвигались близко друг к другу и очень медленно. Они что-то везли. В темноте я не могла разглядеть, что именно, но внутри все похолодело. Я бросилась к ним навстречу, бросилась так быстро, как только могла, утопая в песке, спотыкаясь и придерживая шерстяную накидку. Анмар последовал за мной, а потом пошел вперед, оглядываясь, он словно вел меня к отряду. Пыль все еще кружилась в воздухе, мешая разглядеть — кто именно скачет мне навстречу, отделившись от отряда. А когда узнала, всхлипнула от разочарования. Я надеялась, что это Аднан.

Только внутри нарастал рев, словно сердце знало то, что еще не понимал мой разум. А предчувствие заволакивало паутиной, впивалось в кожу, как колючая проволока. Натягиваясь все сильнее и сильнее. Уже причиняя легкую боль, но еще не настолько ощутимую, чтобы почувствовать волны дикой паники. Я побежала быстрее, а он спешился и быстрым шагом пошел мне навстречу.

— Нет. Стой, Альшита! Нет!

Схватил меня за плечи, не давая бежать.

— Почему? Это… это Аднан там на покрывале? Вы его везете? Он ранен? Пусти меня!

Но пальцы Рифата вцепились мне в плечи и держали с такой силой, что казалось, раздробят меня на куски.

— Отпусти меняяя! Где Аднан? — мой собственный голос звучал как-то глухо и очень хрипло. Наверное, это не я. Это кто-то другой. И песок под ногами разверзается в черную яму, затягивает меня воронкой в какое-то пекло. В котором начинает дымиться и гореть моя кожа. Толкаю его, бью в грудь изо всех сил и смотрю остекленевшим взглядом на носилки и поникших воинов, а вой Анмара заставляет кровь стыть в жилах, и я зажимаю уши руками.

— Пусть он замолчит! Где Аднан? Почему вы вернулись без него?

И это тоже спрашиваю не я… потому что я уже все поняла. Только я не хотела об этом думать. Не хотела давать этой мысли ворваться в меня и изрезать изнутри до костей, а потом раздробить и их. Это ведь все неправда. Он слишком сильный, чтобы вот так… и слишком большой, чтобы поместиться там… на том покрывале.

— Пусти! — простонала, оседая на колени и чувствуя, как Рифат поддерживает меня, не давая упасть. Он вложил мне в ладонь что-то ужасно холодное, и я, скорее, ощутила пальцами, чем увидела или поняла, что это. Вернула ему, точнее, изо всех сил попыталась отдать, но он сжал мои пальцы.

— Отнесите его в пещеру, — и снова этот голос. Кто это говорит? Почему она говорит, а я не могу? — Джабира осмотрит раны и вылечит его. Надо разжечь костер, чтобы он не замерз и нагреть воды.

И в то же время я ощущала, как умираю, как меня разрывает изнутри той самой дикой болью, и куски мяса словно отваливаются от меня, оставляя зияющие раны, истекающие кровью. Но она тоже жжет меня, заставляя дрожать и дергаться от боли. Ломит даже кости, их выкручивает и выворачивает из моих конечностей и из всего тела. Мне кажется, моего сердца больше нет. Оно разорвано в лохмотья, и жуткая тварь сидит внутри меня и пожирает последние куски моей надежды, глотает их и разносит рев по моему телу. Так ревут забитые животные, которых свежуют наживую.

— Пустиии, я хочу его увидеть!

Ударила Рифата в грудь и дернулась изо всех сил.

— Нет! Нельзя. Там не на что смотреть. От него ничего не осталось… Его подготовят, сложат в ящик, и тогда ты сможешь его оплакать!

— В ящик? — посмотрела на Рифата сквозь какой-то красный туман, который обжигал глаза и заставлял щуриться от рези в них. — Зачем в ящик?

— У нас нет гробов… нам не в чем везти тело в Каир. Нужно доставить останки его семье. Но ты сможешь с ним попрощаться до рассвета.

— Какое тело? — переспросила и впилась в плечи Рифата, пытаясь вырваться. Я поняла… я знала, о чем он говорит, но мой разум и та самая дыра в груди не хотели этого принимать. Не хотели верить.