— Сейчас начнутся зыбучие, — услышала я голос Асада, — а долина покрыта маревом перед хамсином.*1 Рискованно вести туда отряд.

— Я знаю дорогу, не рискованно. Я вас поведу. Если пойдем на юг, нас заметет песком. Потом не раскопаемся. Буря движется бешеными темпами.

— Мы с повозками и далеко не налегке. Ветром может снести даже лошадей. А я не уверен, что ты хорошо знаешь дорогу через мертвые острова. Уйдем вниз.

— Не уверен — дели отряд и иди иным путем, а я пойду этим. Посмотрим, кто быстрее выйдет к курганам. И выйдет ли.

Я посмотрела в щелку, но из-за сгустившегося в воздухе концентрированного песка почти ничего не увидела. Если закрыть лица и лечь на животы, нас пронесет, не так засыплет. Когда-то я читала про такие страшные песчаные бури. Посмотрела на лица девушек полные равнодушия и на совершенно дикие глаза. Им плевать. Они уже мертвы внутри, превратились в животных. Никто из них не собирался бороться за жизнь, только убивать друг друга за кусок еды или глоток воды. На большее они не способны.

— На нас идет песчаная волна. Сейчас всех занесет, — раздался чей-то крик, и я остолбенела, снова выглянув наружу. На нас, и правда, надвигались клубящиеся песчаные тучи, похожие на огромную волну в море, только грязно-желтого цвета.

— Закройте лица. Скоро нас накроет волна песка.

Меня даже не услышали. Похоже, им действительно все равно. Я натянула подол джалабеи на голову и уткнулась лицом себе в колени.

Телегу перевернуло ветром, протащило в сторону, я закрылась от сильных ударов тел друг о друга, меня вышвырнуло из телеги, и я упала в песок, не открывая лица и заслоняясь руками. Песок посыпался на голову, за шиворот, он, казалось, забился везде, но не попал в глаза и в лицо. Но дышать становилось нечем, меня придавило шкурами и присыпало сверху. Ветер выл, как ненормальный бешеный зверь. Я не слышала голоса людей, только где-то вдалеке и рядом ржание лошадей. Ветер начал стихать, но выбраться я не могла. Слишком обессилела и воздуха не хватало, чтобы начать выкарабкиваться из-под завала. Кажется, на мне сверху еще кто-то лежал. Я судорожно хватала воздух, запутанная в джалабее, как в ловушке, она намоталась мне вокруг шеи, волосы чем-то придавило, так что я не могла повернуть голову. Начали неметь пальцы рук и ног. Меня обволакивало странное спокойствие. Вот возможное избавление от всего, страшное и неизбежное. Надо смириться и позволить черным точкам разрастаться перед глазами, а слабости растекаться по телу, утягивая меня в никуда. Заглушить боль и отчаянную тоску.

— Вот она, Кудрааат. Я нашел ее.

Внезапно я оказалась на свободе, но вздохнуть сил не было, у меня словно в горле песок застрял. Меня подхватили под руки и потянули. От разочарования на глаза навернулись слезы. Зачеем? Мне ведь было так спокойно.

Голос мешал проваливаться во тьму, мешал онемению охватывать все тело.

— Кос оммак, Иса, — я услышала голос Аднана.

Чьи-то горячие пальцы потрогали горло, прощупывая пульс, побили слегка по щекам. Ощутила, как кто-то поднял меня на руки. И подо мной уже твердое седло, меня сжимают изо всех сил. Растирают мне пальцы, ладони.

— Давай девочка-зима, дыши, посмотри на меня, — обхватил лицо ладонью, слегка потряхивая, — Иса. Шкуру спущу. Я что — приказывал отправлять ее в телегу? Я сказал, пусть едет сзади, сказал присматривать.

— Я не… не понял. Думал, к рабам. Она ж рабыня.

— Меньше думай. Ты здесь не для того, чтобы думать, а чтобы выполнять приказы. Найди тех дебилов, которые смотрели за телегой, привяжи их к седлам лошадей, путь бегут за отрядом пешком и голые.

— Кудрат. У нас каждый воин на счету.

— Заткнись. Сегодня они трусливо прячутся от песка, а завтра спрячутся за твою спину или ударят тебя сзади. Трусость надо лечить.

Я с трудом открыла глаза, и веки, словно свинцовые, закрылись обратно. Почувствовала, как на скулы снова легли горячие пальцы.

— Посмотри на меня, Настя.

Я хотела подчиниться, но не могла, казалось, что у меня веки из железа и они отказываются подниматься.

К моим губам прижалось горлышко фляги, и в рот потекла вода. Она показалась мне слаще сиропа.

— Давай, сделай глоток. Ты вся горячая, как кипяток. Посмотри на меня. Открой глаза.

Я встретилась взглядом с глазами бедуина, и теперь слабость разлилась по всему телу. От осознания, что я в его седле и он сжимает меня руками, вся кровь хлынула к сердцу, и оно, пропустив несколько ударов, забилось сильнее. Глупое, живущее по своим законам предательское сердце.

— Можешь дышать?

Я кивнула и сделала хриплый вдох, потом еще один. Аднан снова поднес к моим губам флягу с водой.

— Пей.

Отрицательно качнула головой, вспоминая, как в этом седле пару часов назад сидела его… его вторая жена.

И тут же почувствовала, как потянул за волосы, запрокидывая мне голову и вливая жидкость в рот. Отнял бутыль, и я, задыхаясь, закашлялась. Снова посмотрела в зеленые глаза, которые были так близко к моим. Аднан улыбнулся.

— Вот теперь ты дышишь. Рано умирать. Слишком рано. Я еще не наигрался тобой. В тебя… я все еще голоден, Настя. Проклятая лживая ведьма. Можешь радоваться.

Идиотская мгновенная радость тут же сменилась разочарованием. Нет, это не было заботой обо мне. Это была забота о том, чтобы утолить свою жажду мести. Еще одна иллюзия разбилась вдребезги, заставляя на мгновение пожалеть о том, что он нашел меня и я не задохнулась, как некоторые из рабынь.

— Помни, прежде чем решить что-то сделать с собой, твоя дочь и твоя семья никем не тронута, пока ты здесь и живая рядом со мной. Думай об этом постоянно, когда возникнет соблазн отправиться в ад раньше времени, — склонился ко мне, — кроме того, кажется, здесь и климат тот же, и антураж, включая и сам котел. Всегда можно поднять градус, Настяяя. Только попроси, и я включу в твое меню еще одно блюдо из боли, если тебе этого мало.

Я отшвырнула его руку от своего лица:

— Я сыта по горло, поверь.

Наши взгляды встретились, и я стойко выдержала потрескивающий ядовито-зеленый огонь в его радужках. Думала, он меня спустит вниз и отдаст на попечение своих людей, но Аднан усадил меня в седле поудобней и прикрыл своим плащом, потом склонился ко мне и тихо сказал:

— Скоро здесь начнется апокалипсис. Держись за меня. И когда я скажу, спрячешься. Поняла? Ничего не бойся. Чтобы сейчас не произошло.

* * *

Днем ранее…

— Как долго нам тебя ждать, брат? Говорят, буря начнется со дня на день. Зима не лучшее время бегать по Долине. — Шамаль оглядывался по сторонам и сжимал рукоять кривого ножа. Ему не нравилось стоять на самой границе с чужими землями.

— Через сутки я выведу их в сторону Мертвых Островов. Кого не добьем мы, добьют пески. — собеседник Шамаля не снимал капюшон, но и не озирался по сторонам, как дикий трусливый шакал. Ночной мрак скрывал его лицо, моментами только блестели светлые глаза, когда на них попадал лунный свет.

— Нас могут засечь разведчики Асада.

— Не засекут. Они не знают, что я поведу их к зыбучим. У нас сейчас иной маршрут.

— Ты думаешь, мы справимся с таким отрядом? Нас вполовину меньше.

— Делайте, как я сказал, и все получится.

— Я мог бы попросить Кадира и…

— Отца не вмешивай. Сами справимся. Люди тебе доверяют?

— Да. Они уже привыкли, что я заменил Рифата. Он упал в их глазах, когда женился на твоей… на… на… — он так и не сказал на ком, а его собеседник не переспрашивал, — и мы понесли такие потери за все это время.

— Сколько вас?

— Три десятка, не больше.

— Этого вполне достаточно. Вы должны будете занять те позиции, которые я сказал. Ты хорошо знаешь Долину, что делать при внезапной атаке — тоже знаешь. Я отыграю свою партию, а ты отыграй свою. Вам надо будет их окружить, не дать вырваться с Мертвых островов. Природа сделает все за нас.

— Я слышал, ты привез ЕЕ… она с тобой?

Глаза того, что в капюшоне, сверкнули недобрым блеском.

— Тебя это волнует? Она — моя рабыня, и свободы ей никто не давал. Лишние вопросы держи при себе.

— А с ним? Что ты сделаешь с Рифатом?

— Я еще не решил, за ним хорошо присматривают? — глаза из-под капюшона снова сверкнули, и Шамаль слегка поежился. В сумраке ночи казалось, что они фосфорятся.

— Все, как ты велел. Никто не знает, где он. Его стерегут и глаз не спускают. Но люди… ты сам понимаешь. Тебя столько времени не было. Они уже привыкли…

— К чему? Привыкли считать своим предводителем самозванца и предателя? Забыли кто я? Забыли клятву верности?

Он двинулся на Шамаля, и тот отступил на шаг назад, сильнее сжимая рукоять кинжала.

— Нет, Аднан, брат, не забыли. Просто многие из нас считают тебя мертвым. Как бы потом люди не взбунтовались.

— Не взбунтуются. И ты помнишь уговор — обо мне молчать до последнего. Я сам себя воскрешу. Среди вас есть предатель, и мне пока неизвестно, кто он, так же, как и тебе.

— Кос ом ом оммак. Я до сих пор не верю, что вижу тебя наяву. Не верю, что ты жив.

— Такие, как я, быстро не сдыхают, — хищно оскалился и сверкнул в темноте белыми зубами, а Шамаль вздрогнул, будто самого дьявола увидал.

— Уничтожим Асада, я принесу его голову отцу, и все закончится. Долина смерти будет целиком наша. Кто еще верен будет только мне из наших?

— Все. Все фанатично тебе преданы. Все готовы принять смерть с твоим именем на губах. Ты для них герой и святой мученик.

— Все. Давай. Времени мало. Иди к своим. Больше встреч не будет. Теперь только ждать и выполнять мои приказы.

Аднан резко схватил Шамаля за шкирку и дернул к себе:

— Если ослушаешься меня, хоть что-то сделаешь не так — я тебя лично убью. Шкуру с тебя спущу, квадратиками нарежу и сошью походную сумку. Не думай, что я ничего не узнаю. Ты ведь не забыл, как опасно стать моим врагом?