— Слышали, что утром устроила новая жена господина Аднана?

В кухню зашла девушка-прислужница с двумя подносами. На них она принесла свежие сплетни, собираясь обменять их на завтрак для своих господ.

— Тшш, говори не так громко. Тут даже у стен уши есть. Что устроила?

— Била посуду, содрала все занавески. Узнала, что Господин ходил к Зареме и остался там до утра, нянчиться со своим сыном. Фатима изрыгала такие ругательства, которые я и на рынке никогда не слышала. Она совсем обезумела. Порывалась ворваться в покои Заремы. Бахиджа ее еле остановила и вразумила, так она и ей нахамила.

— Ого. Кажется, скоро бойня начнется. Тут как бы под раздачу не попасть.

— Пусть мегеры поубивают друг друга.

— Видела, Зарема с утра с Аднаном и Джамалем на прогулку отправилась. С каких пор она начала с сыном выезжать? Раньше он в покоях Кадира и Фатимы-старшей ночевал, а как Аднан вернулся, так она его к себе приблизила. Матерью притворяется. Там инстинктов материнских, как у кукушки.

— Да, сколько раз слышу, как плачет маленький Джамаль. Мегера она. Решила Аднану показать, что хорошая мать, и вернуть свое место возле него и в его кровати. Сучка.

Я отвернулась и поставила кастрюлю на полку. Боль, накатившая на меня вчера, снова вернулась, и перед глазами вдруг непрошено появилась картинка, где Мы с Аднаном и нашими детьми тоже едем на прогулку.

Не заметила, как уронила кастрюлю, и та с грохотом упала на гору тарелок, и осколки посыпались по всей кухне.

Все замерли и смотрели только на меня. В их глазах отразился ужас. Неподдельный страх.

— Фатима-старшая убьет тебя — это ее любимый сервиз. — тихо сказала одна из девушек и посмотрела на меня расширенными от ужаса глазами. — Она отобьет тебе за это пальцы.

ГЛАВА 18

Они отвели меня к Фатиме не сразу. Видимо, праздник продолжили и с утра. Гости еще не разъехались. Какая-то часть меня была даже рада, что я здесь и не должна присутствовать там, где кодло этих змей. Ближе к вечеру я уже с трудом чувствовала руки и ноги, таская тяжелые кастрюли с кипящим варевом, подносы и блюда. Пока не появилась Бахиджа и не обвела всех яростным взглядом.

— Кто разбил сервиз Госпожи? Она требовала выставить его к чаепитию. А потом… потом она потребовала привести ту, что его уничтожила. Кто это сделал? Не скажете, я выберу любую из вас сама.

Я не сразу заметила, как побледнели женщины, как с отчаянием смотрели на Бахиджу, которая пронизывала нас блеклыми, болотными глазами навыкате. Ее пятна стали ярче в несколько раз, а щеки полыхали заревом. Только я видела не ярость, а страх. Она боялась за себя, прикрывая этот ужас гневом. Ей приказали, и пришлось выполнять. Во мне уже давно все смешалось, и я плохо различала, где добро и зло в этом мире. Мне казалось, что добра в нем нет совершенно.

По крайней мере я его почти не видела. Здесь все происходило по каким-то совершенно другим законам. Именно здесь я поняла, что ад на самом деле живет в нас, как и рай. И один человек может подарить другому и то, и другое.

"Ад и рай — в небесах" — утверждают ханжи. Я, в себя заглянув, убедился во лжи: Ад и рай — не круги во дворце мирозданья, Ад и рай — это две половины души.*1

Но я практически не видела, чтобы здесь у людей были души. В этих людях Бога не было изначально, они погрузились в преисподнюю своих страхов и животной жажды выжить. Каждый думал сам за себя, боялся и трясся за свою шкуру. Хотел удержаться в сытном месте любой ценой, даже за счет других людей.

Подлость — не порок, никто никому не доверяет, в глазах сверкает ненависть и практически нет любви. А если и есть, то только к себе самому. Бахиджа не могла быть иной, иначе ее бы здесь уже давно не было.

— Молчим? Значит, ты пойдешь.

Женщина указала на одну из девушек толстым пальцем.

— Я? Почему я? Это не я разбила.

— А кто?

— Это сделала я.

Я вышла вперед и вздернула подбородок выше.

— Я разбила сервиз. Не надо выбирать никого другого.

— Пошли за мной.

Скомандовала и развернулась к широким дверям, ведущим в коридоры, я пошла за ней, чувствуя, как ноют ноги. Но перед тем как уйти, она подозвала одну из девушек и что-то шепнула ей на ухо, та приподняла подол джалабеи и побежала к двери.

Бахиджа молчала, да и мне было нечего сказать. В отличие от них всех, я не боялась. Чего мне бояться? Самое мерзкое со мной уже случилось. Что мне может сделать Фатима-старшая? Первая жена Кадира? Покалечить мне руки? Так у меня все пальцы в ранах и болят так, что, кажется, я взвою. Приказать выпороть? Уволить? От этой мысли я даже рассмеялась сама себе. Пусть уволит. Бахиджа вдруг остановилась и повернулась ко мне. Я не видела на ее лице ненависти и ярости, скорее, она смотрела на меня с жалостью.

— Когда она будет говорить, отвечай коротко "да, Госпожа" и "вы правы, Госпожа" и "я виновата, Госпожа". Взгляд в пол, в глаза ей не смотри, не дерзи, как ты умеешь. Держи язык за зубами и, может, все обойдется. Хотя не думаю… у нее паршивее настроение вот уже несколько дней. Если захочет ударить по рукам, не разворачивай тыльной стороной — там больнее. Покажи свои руки…

Я протянула кисти рук, и она издала удивленный возглас.

— О, Аллах, что с твоими пальцами?

— Аллергия на мыло и на большое количество влаги.

Потом посмотрела на меня.

— Ты знаешь, это на данный момент не так уж и плохо. Может, она увидит твои раны и не тронет тебя. Вечером я позабочусь о твоих руках.

Я была ужасно ей благодарна в этот момент. Оказывается, даже настолько крошечное человеческое участие способно отогреть душу.

— Спасибо, — тихо сказала я, и она ободряюще потрепала меня по плечу.

— Я думаю, все обойдется.

И открыла передо мной дверь в просторную залу, где восседала в кресле, как на троне, Фатима-старшая, первая жена Кадира, и вокруг нее другие жены, сестры Аднана, невестки, дочки. Свита старой ведьмы, которая тут же окатила меня взглядами, полными презрения. Они узнали. Я видела это по их глазам.

— Я привела девушку, которая случайно разбила ваш сервиз, Госпожа.

Фатима подняла тяжелые сморщенные веки и посмотрела на меня. Если бы взглядом можно было полосовать как ножом, я бы уже покрылась уродливыми порезами.

— Подойди.

Скомандовала она мне, и я подошла. Нет, я не собиралась делать так, как сказала Бахиджа, пусть и спасибо ей за совет. Я собиралась смотреть в глаза старой змее и сохранить всю свою гордость. Никому из них не поставить меня на колени. Разве что насильно. Я не буду трястись от страха. Я уже давно ничего не боюсь.

— Наглая. Какая была наглая, такая и осталась.

Посмотрела на других женщин, и те начали вторить ей.

— Бесстыжая… В глаза смотрит… Наглая… Разбила и не извиняется… Наложница Аднана… Русская шлюшка… Она в немилости…

Доносится со всех сторон, а я смотрю на первую жену Кадира и не думаю извиняться.

— Ты разбила мой сервиз?

— Я.

— Это все, что ты можешь сказать? Признать нагло свою вину?

— Я не виновата.

От удивления она даже чуть привстала со своего трона.

— Если бы у вас были условия для выполнения столь тяжкого труда, этого бы не случилось. У меня устали руки, и я уронила тяжелую кастрюлю. Я не считаю, что это моя вина.

Фатима усмехнулась.

— Ты что о себе возомнила, а, дрянь? Ты уже давно не в том положении, чтобы так себя вести. Ты пасть ниц должна и вымаливать прощения. Руки и ноги мне целовать, чтоб я не наказала тебя за твой чудовищный поступок.

— Я ни перед кем никогда не падала ниц и перед вами не стану. А вымаливать прощения мне не за что. Вещи служат людям, а не люди вещам.

— Дрянь. Я тебе покажу "вещи служат людям".

Встала с кресла, опираясь на трость.

— Протяни свои руки.

Я и не подумала сдвинуться с места.

— Руки протяни, не то на тебе живого места не оставят.

— Вы что здесь устроили средневековые казни? Мы живем в современном мире, и наказывает суд и закон.

— Здесь я суд и закон. И этот мир МОЙ. Акрам.

Как из-под земли появился слуга огромный, как скала, и склонил голову.

— Подержи эту сучку, подержи ей руки. Я хочу наказать дрянь.

Акрам схватил меня за руки и одним движением поднял их, выставляя вперед, надавливая так, что у меня заболели кости. В эту секунду раздался громогласный голос, от него даже стекла задрожали:

— Прекратить немедленно. Отпусти ее, не то сам без рук останешься.

Это был голос Аднана. Я услышала тяжелые шаги, и он толкнул в грудь Акрама, тот отшатнулся назад и тут же попятился спиной к двери. Фатима стиснула челюсти и с лютой ненавистью посмотрела на пасынка.

— Как ты смеешь врываться в мои покои? — прошипела она.

Аднан подтянул меня к себе, взяв под локоть, но на меня не смотрел, он смотрел на Фатиму.

— Как ты смеешь трогать и наказывать мое?

— Она разбила мой сервиз и должна понести наказание.

— Что значит, разбила твой сервиз?

— Она работала на кухне, мыла посуду и разбила мой драгоценный сервиз, который я получила в подарок от твоего отца. Она должна быть наказана.

Аднан повернулся ко мне и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Что ты делала на кухне?

— Твоя жена приказала там работать. — ответила я, и мне вдруг стало больно от его близости, больно от его красоты, от зелени глаз, от запаха свежести и кальяна. Он перевел взгляд на Фатиму-старшую.

— Она моя. Наказывать ее буду только я и только лично. Никто здесь в этом доме не имеет права не просто прикоснуться к ней, а даже заговорить. Ясно?

Обвел взглядом притихших женщин и снова посмотрел на Фатиму: