— Хочешь пить? Бедный ты ведь хочешь пить.

Я налила воды в ладонь, и пес принялся жадно лакать с нее воду. А я тем временем увидела рваную рану на его плече. Из нее все еще сочилась кровь.

«Эта мазь дезинфицирует раны. Ожог надо смазывать каждые несколько часов» голос Икрама, чуть смазанный туманом забытья всплыл где-то в подсознании. Но я все же вначале смочила водой полотенце и протерла рану. Пес тут же вскинул голову и оскалился.

— Прости…прости я не специально. Я хочу помочь тебе. Только не ешь меня. Отец всегда говорил, что я такая худая, что меня даже волкам на съедение отдать нельзя. Поэтому я точно не вкусная. Правда-правда.

Говорила по-русски и продолжала протирать рану. Пес уже не рычал он только жалобно смотрел на меня и иногда вздрагивал. Бедныыый. Как ему досталось. Молчит и терпит. Столько мужества и отваги. Преданности. Выполнил приказ своего хозяина, рискуя жизнью.

— Ты очень храбрый мальчик. Очееень. Ты вступился за меня. Самый сильный воин.

Я подумала о том, что нужно смазать рану мазью, которую дал Икрам. Она наверняка должна помочь. Ведь мне помогла. Полезла обратно в палатку. Нашла баночку с вонючей смесью и вернулась к псу. Едва завидев меня, он оживился и поднял морду с лап, зашевелил ушами.

— Неет, сейчас вначале я намажу твою рану. А потом лепешка и вода.

Я поддела пальцами жирную гущу. Но едва протянула руку как на мое запястье легли темные пальцы Аднана ибн Кадира и сильно сдавили.

— Ты чокнутая? Он сожрёт тебя! Куда ты лезешь!

Потом бросил взгляд на выпавшую из моих рук лепешку и флягу, и густые брови сошлись на переносице.

— Это был твой обед и твоя порция воды. Зачем ты принесла их сюда?

Взгляд словно ударил огненной плетью по нервам. Я когда-нибудь привыкну к его жуткому взгляду? Когда-нибудь меня перестанет трясти от страха ряжом с ним?

— Я хочу смазать раны твоего пса и ….и с лепешкой он соглашается мне позволить это сделать.

Теперь брови удивленно приподнялись

— Смазать раны пса?

— Да. А что в этом странного? Неизвестно что делали тем ножом. Может быть заражение. Так говорила моя мама всегда, когда мы резали пальцы или сбивали коленки.

Брови так и оставались приподнятыми. Он смотрел на меня снова, как на диковинное насекомое.

— А какое тебе дело до моего пса?

— Он спас мне жизнь.

Тихо сказала я. А араб пожал плечами.

— Анмар — охранник и бойцовская собака. Я приказал — исполнил. К твоей никчёмной жизни это не имело ни малейшего отношения. Он точно так же сторожит мою лошадь и моего верблюда. Если я прикажу — он тебя съест на ужин.

— Если выживет.

Упрямо добавила я.

— На все воля Аллаха. Не выживет — пустыня примет его плоть и кости.

— Тебе наплевать на твоего верного друга? Ты так просто говоришь об этом. А он живое существо. Ему очень больно. Зря он тебе предан — ты этого недостоин.

Зеленые глаза сверкнули и брови превратились в одну сплошную линию, казалось меня сейчас испепелят взглядом или просто прирежет кинжалом, который висит у него на поясе.

— Умереть в бою — это достойная смерть воина. Не тебе судить об этом, глупая женщина.

А медленно выдохнула, а ибн Кадир присел на корточки возле пса и потрепал его между ушами.

— Умереть можно всегда…но в цивилизованном мире существует такое понятие, как медицина. Людей лечат и животных тоже. Им не дают умереть в болях и страданиях.

— Смерть — это избавление от тяжести мирской жизни. Смерть — это возможность узреть Всевышнего.

— Смерть — это горе. Смерть — это потеря навсегда. Ты понимаешь значение этого слова? Смерть — это расстаться со своей семьей и стать никем в песках. Умирать страшно и больно.

Резко вскинул голову и посмотрел на меня.

— Человек приспосабливается ко всему.

— Верно, из человека можно даже сделать животное, как те люди в ошейниках, с татуировками на лицах. Я уверена они бы предпочли смерть, а не такое унижение — быть твоими вещами. Господи, да тебе наплевать на все что я говорю.

— Наплевать, все верно. Ты говоришь о том, чего не знаешь.

— Я скучаю по своей семье. Ты отнял у меня свободу. Я мертвая без них!

Наверное, я перегнула палку и меня сгребли за шкирку так, что я теперь болталась на вытянутой руке Аднана.

— Нет, ты живая и ужасно глупая. Дети рано или поздно покидают своих родителей, а родители отправляются к Аллаху и покидают своих детей. Ты злишь меня сейчас просто так. А мне совсем не хочется тебя наказывать и показывать, где твое место и что пока что ты очень даже живая.

— Что может быть еще хуже?

Он вдруг стиснул мои скулы с такой силой, что у меня выступили слезы.

— Например остаться без языка, Альшита.

И разжал пальцы. А я грузно упала рядом с псом. Снова упрямо набрала мазь пальцами.

— Не трогай — он же руку тебе отгрызет.

Я передернула плечами, игнорируя голос Аднана и смазала раны пса. Потом погладила его между ушами. Провела ладонью по широкой морде, почесала с обеих боков мощную шею. Пес от наслаждения вывалил язык и закатил глаза.

— Яяяя алла, Анмар, ты серьезно? Только потому что она женщина?

Я отняла руку, и пес ткнулся в нее носом, подсунул под нее мощную голову. Хвост Анмара метался из стороны в сторону поднимая в воздух облака песка.

— Дааа, вот так, — я сама не поняла, как улыбаюсь и чешу пса уже обеими руками, — нравится, да? А здесь? И здесь? Хороший мальчик.

Подняла голову и посмотрела на Аднана — тут же вздрогнула. Широко расставив ноги и сложив руки на груди, он смотрел на меня. И в его взгляде… я не знаю, что в нем было. Но именно так он на меня еще ни разу не смотрел. Взгляд впервые смягчился и глаза стали очень светлыми.

— Забавно, мой самый свирепый пес ест с ладошки моей вещи. Иди в палатку, Альшита. Этой ночью мы все еще остаемся здесь. Выезжать будем завтра.

Потом добавил.

— Тебе принесут обед и еще одну порцию воды. Анмара покормят отдельно. Меня не будет, но тебя будут стеречь ты можешь не бояться.

Если тебя не будет мне больше некого бояться. Когда он ушел мы с псом перебрались в палатку, и я наконец-то спокойно уснула.

* * *

Ночью я сбежала. Да, я понимаю, что это глупо, что это идиотский до абсурда поступок, но я дошла до последней стадии отчаяния. Меня накрыло каким-то паническим понимаем необратимости, пониманием, что это конец и какой-то призрачной надеждой на спасение. Мне казалось, что если я не попробую бороться за свою свободу, то действительно перестану быть человеком. Даже дикое животное не мириться с участью сидеть на цепи, а я должна попытаться. Ибн Кадир забыл в палатке нож или он выпал, когда он одевался, но мне удалось перерезать веревку и снять петлю с шеи. Пса рядом не оказалось видимо он ушел еще ночью то ли зализывать раны, то ли туда, где было его место и кормежка.

Я соорудила из куфии котомку, сложила туда две лепешки, флягу с водой, мазь от ожогов и крепко завязала в узел, затем я привязала эту котомку к себе на спину своим же поясом от джалабеи. Так же стащила черную куфию Аднана, чтобы днем замотать голову и лицо. Ушла я ближе к утру, когда в лагере начались приготовления к отъезду. Палатки сматывали, тушили костры, вешали тюки на спины лошадям. Шатёр Аднана стоял в стороне и снаружи никого не оказалось — меня не охраняли. Я выползла из него на четвереньках и медленно отползала назад, прячась за самой палаткой. Ползла я очень долго, оглядываясь назад и прикидывая увидят ли меня, если я встану в полный рост. А потом я все же побежала. Путаясь и утопая в песке босыми ногами, думая о том, что лучше сдохнуть в пустыне, чем от жестокой расправы бедуина. Пусть я заблужусь и умру в песках. Но свободным человеком, а не лягу под этого монстра и добровольно раздвину ноги. Но с еще большим ужасом я представляла, что он сделает это со мной насильно. Первые несколько часов до восхода солнца мне мой поступок казался идеально правильным, и я представляла, что меня не найдут, что мои следы заметет ветром, который не стихал еще со вчерашнего дня и кружил песчаные смерчи под моими ногами. Мне думалось о том, что мы не так уж далеко ушли от той заправки и что я могу найти ее, а от нее и добраться до КПП с солдатами. Но я и представления не имела, что пустыня — это как океан или море и что мне может казаться, что я плыву в правильную сторону, а на самом деле я могу плыть навстречу своей смерти. Когда взошло солнце и начало понемногу припекать мне голову, а ноги нестерпимо болеть в икрах с непривычки, я подумала о том, сколько мне уже удалось пройти и поняла, и решила, что очень много раз я не вижу вдалеке палаток бедуинов. Я шла все дальше и дальше, вглядываясь в даль и чувствуя, как постепенно солнце становится все безжалостней и безжалостней. Конечно я намазалась мазью, но это не спасало и жара сводила с ума. Кроме того, я умудрилась наступить на колючку и выронить из рук открытую флягу. Вода пролилась в песок и даже задымилась, испаряясь у меня на глазах. Теперь когда мне хотелось пить я делала по одному глотку и постепенно начала понимать, что я не только не найду ту заправку я даже не вернусь обратно к палаткам. Но я старалась об этом не думать, главное не паниковать и просто идти рано или поздно я куда-то выйду ведь. Главное не обращать внимание на то как песок начал беспощадно обжигать ступни, нагревшись на солнце.

Но я не теряла надежды, мне начали встречаться кустарники имеющие какую-то листву и песок кое-где больше напоминал камни. Я когда-то читала, что в пустыне есть несколько видов акаций и могут быть даже финики. Вдалеке на горизонте увидела дерево и от радости застонала. Тенек. Там можно найти благодатную тень и отдохнуть потому что мои ноги просто немели от ходьбы по пескам и ступни горели от соприкосновения с ним. Теперь моей целью стало это дерево, и я шла к нему прикладывая к этому все свои силы, а когда дошла упала мешком под ствол и застонала от облегчения. Сухая крона дерева заслонила меня от солнечных лучей и принесла просто райское облегчение. Я подтянулась на руках и облокотилась о ствол дерева…паника возвращалась по мере того как я. Отдохнув, осматривалась по сторонам — повсюду одни пески. Без конца и края до самого горизонта. Я понятия не имею куда именно иду. Глупая и до невозможности наивная дура. Но какая-то часть меня ни о чем не жалела. Я все же удрала. Вырвалась из лап одного из самых жутких зверей пустыни. Съев кусок лепешки, я решила осмотреть свою ногу пятка припухла и из раны сочилась сукровица. Смазала ее мазью. Потом разодрала куфию из которой делала узел на несколько лент и обмотала ими ноги, создавая нечто наподобие носков.