Я боялась даже вздохнуть, чтобы он вдруг не замолчал и не перестал рассказывать. Его голос имел столько разных оттенков и интонаций, что я буквально видела все, что он мне рассказывал. Видела его ребенком и даже видела с ним красивую женщину с длинными волосами и диковинными зелеными глазами.

— Мама сказала, чтоб я долго всматривался в горизонт и тогда я увижу тот самый замок, который построил для нас отец и куда мы непременно отправимся однажды все вместе и будем там счастливы вечно. У того замка золотые башни, а окна сверкают миллионами бриллиантовых граней…а за высокими стенами раскинулся диковинный сад с экзотическими деревьями….

По мере того как он говорил у меня начал появляться перед глазами замок, вдалеке в плавящемся от жары воздухе. Шпили золотых башен выступили из-за облаков, как и высокий резной забор. А из окон лучи солнца отражались косыми полосками света. По коже пошли мурашки от увиденного…словно я схожу с ума и вижу все что «рисует» мне голос Аднана.

— Но едва садится солнце…замок исчезает и растворяется в сумраке ночи. Отец нарисовал для нас с мамой красивый мираж. Мамы не стало, а мираж остался. Только мне кажется, что никто кроме меня его так и не видел.

Голос слегка дрогнул. А я встрепенулась и очертания строений начали расплываться и таять, пока совершенно не исчезли, и я повернула голову и посмотрела на Аднана. Он все еще смотрел туда за горизонт.

— Не правда…я его увидела. Если мираж видят двое…разве это мираж?

Усмехнулся как-то горько и мне даже не верилось, что я вижу его именно таким. Внутри что-то больно дернулось и мне до дрожи захотелось обнять его и прижаться к нему всем телом, чтобы прогнать это выражение с его лица, прогнать эту поволоку тоски и печали в невероятно красивых глазах.

— Мираж могут видеть и тысячи. Это долина смерти. Здесь люди видят самые жуткие и самые красивые явления в мире.

— Но ведь ты говорил не о природном явлении, Аднан.

Опустил на меня взгляд и зарылся обеими руками мне в волосы, привлекая к себе.

— Я говорил о лжи, Альшита и о том, как иногда легко нарисовать ее для кого-то. Только однажды рано или поздно мираж обязательно исчезает.

— А если рисовать правду?

— Ты все еще веришь в правду?

— А ты нет?

— Я давно не знаю во что мне верить…очень давно. Но иногда я прихожу сюда, чтобы посмотреть на все великолепие лжи и увидеть, как быстро она тает в сгущающейся реальности.

А потом вдруг резко схватил меня за волосы сзади и дернул к себе.

— Не рисуй мне миражи, Альшита. Никогда! Поняла? Называй меня господином.

Я его поняла, но соглашаться с ним не торопилась. Перехватила его руки и стиснула сильные запястья.

— Я все же предпочла бы называть тебя любимым.

Взгляд тут же сильно потемнел и в нем заплясали черные смерчи.

— А что тебе мешает меня так называть? Ты ведь сама принимаешь решения…

Рывком поднял меня вверх и развернул к себе в седле, а у меня дух захватило, и я невольно зажмурилась, когда оказалась с ним лицом к лицу, обхватывая его торс ногами. В этот момент послышались крики со стороны деревни и Аднан резко вскинул голову, разворачивая коня и вглядываясь вниз. Несколько всадников тянули за собой на веревке пленных. Жители деревни бросали в них камни и громко кричали, окружив плотным кругом.

— Кус ом оммак!

Прижал меня к себе сильно рукой и помчался вниз…А я невольно обхватила руками его тело, прижимаясь грудью к его груди. Чувствуя, как быстро бьется его сердце и…и все еще слыша его слова, которые на повторе звучали у меня в голове.

Едва мы въехали в деревню, жители расступились, и я увидела нескольких мужчин связанных грязными веревками и оглядывающихся в панике по сторонам, едва завидев Аднана они упали на колени. А один из них вдруг громко заорал:

— Это же шлюха Асада! Там с ибн Кадиром…сучка Асадовская…На него работает. Пощади, Аднан, я все тебе расскажу. Пощадиииии…а ее…. Змея она подколодная. Подослали ее к тебе! Я сам…сам глазами своими видел.

Я в ужасе оборачивалась по сторонам, чтобы увидеть на кого тычет пальцем этот безумный с вращающимися глазами…а он, он указывал прямо на меня.

ГЛАВА 22

Я не могла сказать ни слова, все слова застряли где-то в горле, и я просто смотрела расширенными от ужаса глазами на человека, которого видела впервые в своей жизни… и который говорил обо мне такое, что я начала задыхаться от каждого оскорбления, как от удара по ребрам ногой в тяжелом ботинке. Я перевела взгляд на Аднана и увидела, как даже через темную кожу проступила смертельная бледность на его лице. Его глаза расширились и в них сверкала не просто ярость, а адское бешенство. Он выхватил хлыст и спрыгнул с коня, взмах со свистом, рассекающим воздух и бедуин с черной густой бородой закрыл лицо руками, сквозь пальцы засочилась кровь.

— Ты! Гадкая лживая псина! Я тебе язык вырву голыми руками! Ты как посмел, мразь, сказать такое? Ты за каждое слово будешь кровью харкать!

Удар ноги под ребра и тот согнулся пополам, не прекращая скулить:

— Не лживая…не лживаяяяя, — захлебываясь слезами и отползая назад. Хлыст опускается снова уже ему на голову и на спину, и снова на лицо.

— Убью падаль! Убью за ложь! Шкуру сдеру!

— Не лгу! Аллахом клянусь! Не лгу я! Мы за ней пришли сюда…Асад послал нас…фото дал. Клянусь…я клянусь, о, мой господин, пощади.

— Я тебе не господин! Трусливый пес твой господин. Пес, который тебя сюда подослал!

— Пощадиии! Я правду говорю!

Не успел договорить, ударом ноги Аднан опрокинул его на спину, а я увидела, как вылетели несколько зубов и кровь полилась на песок. Впервые меня не трогала чья-то боль… я застыла, с трудом делая вдох за вдохом и чувствуя приближение какой-то чудовищной катастрофы. Оно наваливалось каменной глыбой сверху и начинало давить меня вниз…И в ушах нарастал шум. Дышать становилось все тяжелее.

— Какое фото? Где оно? Я тебя разрежу на куски за эту ложь!

Араб стоял на коленях и трясся всем телом под ним даже расползлась лужа, но никто не обратил на это внимание, все затихли. И мне вдруг показалось, что они, словно шакалы, выжидают, когда на меня обрушится нечто невообразимо ужасное.

Чернобородый бедуин сунул дрожащую руку за пазуху и вытащил две фотографии, протянул их Аднану. С этой секунды я больше не дышала. Конечно, я была уверена, что на них меня быть не может. Я никогда не видела и не знала Асада. Только слышала о нем. Сейчас Аднан убьет этого сумасшедшего араба и … и я снова увижу, как он смотрит на меня взглядом испепеляющим страстью. А я смогу впервые назвать его любимым. Но вместо этого я увидела, как долго он изучает фото, как меняет их местами, и я сама ощущаю, как волнение перерастает в панический ужас. Неконтролируемо сильный, накатывающий огромной волной и накрывающей с головой. Слишком долго…неужели там изображена кто-то, кто напоминает меня саму? Настолько похожая, что ибн Кадир так долго не может отвести оттуда взгляд?

К Аднану склонился Рифат, рассматривая вместе с ним снимки и, резко вскинув голову, посмотрел на меня, а я втянула воздух и ощутила, как закололо под ребрами — взгляд помощника Аднана ударил по нервам с такой же силой, как хлыст ударил Чернобородого и я судорожно выдохнула, когда увидела как ибн Кадир засовывает фото уже к себе за пазуху и кивает на бедуина. Он молчит и едва тот открывает рот, чтобы что-то сказать получает еще один удар в лицо уже от Рифата. Люди Аднана утащили потерявшего сознание бедуина куда-то за хижины.

Наверное, за то, что на фото была не я. Он ведь увидел и разозлился. Конечно все именно так. И сейчас вскочит обратно в седло, и мы помчимся обратно смотреть на миражи. Все будет хорошо. Я не должна бояться. Мне ведь нечего….я ни в чем не виновата.

Но вместо этого Аднан что-то тихо сказал Рифату и медленно повернулся ко мне…большей ненависти я еще никогда в своей жизни не встречала. Ни разу на меня не смотрели с такой обжигающей ледяной яростью. Словно острые и тонкие лезвия плавно вошли под кожу, рассекая ее порезами, заставляя кровоточить изнутри.

Казалось, я вдруг превратилась в отвратительную жабу или в крысу, переносящую страшные болезни, которая вызывает гадливость и презрение. Особенно больно было от того, что всего лишь несколько минут назад эти же глаза смотрели на меня как на самую красивую и желанную женщину во Вселенной. Смотрели так… что мне кажется я была готова забыть обо всем на свете и даже перестать желать вернуться домой.

Страшный взгляд. Долго. Прямо в глаза. Молчит и никто не осмеливается нарушить эту тишину. Они ждут его слов, его решений. А я не жду… я жду, что он подойдет ко мне и снимет с седла. Там не могла быть я. Не могла! Я ни с кем не фотографировалась. Никогда! Он ведь должен был это видеть! Это какой-то кошмар. На самом деле такого не может случиться со мной.

— Посадить в яму, на привязь, как больное животное. Не кормить. Воды не давать. Охранять!

Отвернулся и пошел в сторону хижин, а я открыла рот, чтобы закричать и не смогла. Меня тут же содрали с седла, буквально выбили из него так, что я упала ничком в песок и тут же за волосы подняли на ноги. А я смотрела на удаляющуюся спину Аднана, пока с неизвестно откуда взявшимися чудовищными силами, не оттолкнула от себя двух бедуинов и не побежала за ним следом. Это была моя последняя надежда…Надежда, что он меня выслушает. Что он мне поверит. Пусть внимательно посмотрит на фото. Это какая-то программа. Кто-то сделал так специально.

— Аднааааан! — закричала что есть силы. Он даже не вздрогнул и не обернулся медленно, и спокойно шел в направлении домов, только постоянно бил себя хлыстом по ноге. Одно и то же нервное движение, которое сводило с ума и меня саму.

Я почти добежала…почти догнала его, я даже успела вцепиться в джалабею и громко заорать: