Любовь Бортник - 12 друзей Евы

Два года назад Белла была на сутках. Она работала в хирургическом отделении санитаркой. Сменщица попросила выйти на работу, её муж уехал по делам, и ребёнка не с кем было оставить. Белла согласилась, тем более что сменщица заплатила бы за отработанную смену. Иза, как называла её мама, вернулась домой после девяти. По дороге домой она зашла в магазин и купила любимые мамины эклеры с ванильной начинкой.

– Мамуль, я пришла! Сейчас поставлю чай, попьём чайку с твоими любимыми эклерами! Мааам!

Никто не отзывался. Иза открыла дверь в комнату мамы. Она лежала на постели, глаза были закрыты. Её исхудавшее лицо слегка окаменело. Дыхания не было.

– Мама, ты ещё спишь? Давай, мамуль, вставай, я приготовлю завтрак и заварю твой любимый чай с бергамотом.

Она посмотрела на маму.

– Мама! Мамочка! Мамочка, очнись! Мама! Мама! Мамочка…Мамочка…

Она умерла, но было понятно, что умерла она легко, и с хорошими воспоминаниями. На её лице была видна тень улыбки. Она была хорошим человеком, уважаемым работником, и её бывшие коллеги помогли Белле провести мать в последний путь. Лучшая подруга её матери часто захаживала к Изе, помогала по дому, но Изе было тяжело. Она уволилась, закрылась в квартире, голодала, не спала ночами, подсела на снотворные, которые запивала алкоголем. Тогда-то она и заболела. Она отказалась от еды, её буквально рвало от любого, хоть маленького кусочка какой-нибудь пищи. Подруга матери вовремя спохватилась. Она нашла клинику доктора Гжегожа и привезла её сюда.

Белла рассказывала, что несколько раз, по началу, та женщина даже звонила доктору, справлялась о здоровье девушки. Это было высшей степенью заботы в моём понимании. Но и эта добрая женщина вскоре забыла Изу. Но Иза здесь не была одинока. Конечно, в первые дни и даже недели, она не выходила из комнаты, ей было тяжело есть, и вообще жить. Но Гжегож, уж не знаю, как он это сделал, заставил Изабеллу прийти в себя. Ну…конечно я знала, как он это сделал, точнее он ничего и не делал. Просто Белла влюбилась в него, да так сильно, что внимала его словам, будто Богу. Слава Всевышнему, если он всё-таки есть, у неё это прошло. Когда она рассказывала мне о своей влюблённости, она всегда смеялась.

– Да, это была такая любовь…Хорошо, что он не знал, а я ведь как-то хотела признаться, даже написала записку, но потом скомкала её, и сожгла в камине.

– Значит не такая уж и сильная любовь это была…

– Ну конечно, такой любви как у вас с Якубом, не будет никогда и ни у кого! Ты же позовёшь меня на свадьбу?

– Хватит! Я позову всех, кроме тебя!

Мы задрались подушками, что лежали на диванах в зале, и громко засмеялись. На наш шум поспешила Ираида, и быстра успокоила нас.

– А всё-таки, Ева, с твоим появлением в этом доме стало шумнее. И это хорошо! Может, ты станешь для всех спасением, как и для Якуба.

Ираида тоже засмеялась своим простодушным хохотом, да так, что мне показалось, в разы громче, чем это делали мы несколько минут назад. Ах Ираида, коварная женщина! Как подловила меня. Я засмущалась и замолчала, прижав подушку к груди и заглядевшись на ковёр на полу, а Белла стала надо мной снова подшучивать.

– Ну всё, хватит. Мне теперь не до смеха. Даже Ираида уже подшучивает надо мной. А я ведь скучаю по нему…

И тут на меня нахлынуло. Слёзы покатились по щекам. Когда я увижу его? И увижу ли? А вдруг с ним что-то случится, или со мной. Вдруг произойдёт землетрясение. Или ещё хуже, конец света – и мы никогда больше не увидим друг друга, наши тела сотрутся с лица земли, и он даже не сможет прийти на могилу ко мне, или я к нему. Нет, нет…Что бы сейчас сказал Якуб? «Когда ты уже повзрослеешь?» Да…Нужно что-то делать с собой, что бы он приехал и сказал – «Наконец-то ты повзрослела».

Наступил тот самый день, когда мы все собрались за покупками. Доктор Гжегож приехал позже того времени, что обещал. Он опоздал на четыре часа, и я думала, что мы и вовсе не поедем сегодня никуда. Но мы были в полной боевой готовности, и доктор даже не успел отдохнуть с дороги и перекусить. Все, кроме Вики, уже собрались и сели в машину. Сегодня Гжегож приехал на пассажирской газели, ибо в его малюсенькой иномарке не хватило бы места для всех девчонок. Я села почти последней, и увидев, что в салоне почти все места заняты, села на переднее сиденье к доктору. Были все, кроме Вики. Я знала почему она не идёт. Она не хотела ехать, она не хотела простаивать в магазинах просто так, ибо знала, что ничего не купит. Хоть всем и казалось, что она в полном порядке и не комплексует по поводу своей внешности, я знала, что она себя ненавидит. Она страдала крайней формой ожирения и никак не могла заставить себя перестать есть. Её историю рассказывать бессмысленно, потому что ничего нового в ней нет. Она просто была полной с детства, привыкла много и вкусно есть, а предательство парня пережила с большой тяжестью на сердце. Она начала буквально расти на глазах, день за днём становясь всё тяжелее и тяжелее. Родители обзывали её свиньёй, хотя сами, что отец, что мать, были мягко скажем полные и никогда стройностью фигуры не отличались. Всё навалилось на девушку, и давление со стороны родителей добило её.

– Ну посмотри на себя! Не удивительно, что он бросил тебя, ты же такая жирная и страшная. Кому ты нужна вообще.

– Отстань от неё, мать. Ты видишь, девке и так плохо от осознания того, что она убожество. Пусть лучше посидит одна, у себя в комнате, да подумает, как человеком нормальным стать, что б на улицу не стыдно было выйти.

И такое было каждый день. В один из таких дней Вика просто ушла из дома. Она собрала все свои пожитки и сама приехала к Гжегожу. Она единственная, кто пришёл сюда сам. Но стала она как и все, обречённой, ведь ни у кого из нас не было шанса вернуться к нормальной жизни.

После долгих уговоров Вика всё же поехала с нами. Всю дорогу девочки о чём-то беседовали, а я сидела молча. Доктор так внимательно смотрел на дорогу – было видно, что он чувствует ответственность за нас. Хоть большинство из нас были уже совершеннолетними, он берёг нас как своих детей. Мы приехали в центр города, и пошли в первый в списке магазин. Это был H&M. Там мне ничего не понравилось, как и большинству, но Жанна выбрала себе тёмно-синие платье в пол, с плиссированной юбкой из шифона. Дальше мы поехали в Lamoda, но и там мне ничего не понравилось. А потом мы отправились ещё в несколько магазинов, и лишь в одном я нашла подходящее платье. Гжегож сказал не смотреть на цены, и это меня обрадовало, ведь ценник на моём платье был пугающим. Сама я никогда не позволила бы себе такое платье. Максимум, что я могла купить, это летние платьишки не дороже трёх тысяч рублей. Но в этом магазине, который назывался как-то по-французски, были отнюдь не китайский ширпотреб. Изабелла тоже взяла платье здесь. Как она была прекрасна, когда вышла из примерочной. Ярко синий кружевной корсет подчёркивали её стройность, а шёлковая юбка придавала лёгкость и грацию. Я же выбрала себе короткое парчовое платье, отделанное золотыми крупными тюльпанами на чёрном фоне. На поясе красовалась лента, чёрная с золотыми нитями. Как бы я хотела, что бы Якуб увидел меня в нём, что бы испытал тот момент томительного ожидания и наконец восхищения от увиденного. Конечно, я себя переоценила. Вряд ли я настолько хорошо выгляжу, что могла бы восхитить Якуба. Якуба, самого прекрасного человека на земле.

Мы наконец возвращались домой. Я не хотела спрашивать доктора о Якубе с утра, а решила спросить на обратной дороге.

– Доктор Гжегож. Я знаю что Якуб помогает вам, как он? У него всё получается?

– Да, он отлично справляется. Он передавал тебе привет, и вот это. Если бы ты не сказала сейчас, я бы забыл. Вы измотали меня сегодня.

Он протянул мне листок бумаги, перевязанный фиолетовой атласной лентой. Я решила открыть письмо перед сном. Домой ехали мы в полной тишине, многие уснули по дороге, а я просто смотрела в окно и на сыплющийся мелкий снежок за ним. Этот шоппинг высосал из нас силы. Мы редко были так активны как сегодня, но смена обстановки пошла всем на пользу. Гжегож должен был остаться ночевать. Когда мы зашли в особняк, сразу увидели носилки и медицинский чемоданчик. Ираида выбежала к нам на встречу.

– О, доктор! Ему стало плохо, он задыхался, я вызвала скорую. Я не знала что делать, вы не отвечали!

– Успокойтесь. Что случилось и с кем? Так, девочки, идите в свои комнаты! Нечего вам тут делать.

Мы все разошлись, но я краем глаза заметила, что парень, Артур, лежал на полу, над ним склонился врач. У Артура была эпилепсия. Видимо, снова случился приступ. Ему было двадцать четыре года, и он был наркозависим. Попал он сюда на восемь месяцев раньше меня. Жил он с бабушкой, которая и сдала его сюда. Он много раз лежал в наркологичке, но ни один врач не помог ему. В пятнадцать он связался с плохой компанией, как часто бывает, и впервые попробовал гашиш. Потом ЛСД, кокаин, героин. Он хотел избавиться сам, как он говорил мне, но ему было тяжело одному. Мы разговаривали с ним очень редко, но если говорили, то очень долго и обо всём на свете. Конечно, я не открывала ему свою душу как с Якубом, но его выслушивала с огромным интересом и вниманием.

В детстве он любил мастерить. Он строил кораблики, самолёты, поезда. Он хотел стать военным конструктором, но судьба не позволила. Точнее, наркотики не позволили. За то время, что я здесь, это второй раз, когда у него припадок. Я не могла успокоиться, и не пошла в комнату, а осталась на лестнице, чтобы лучше слышать о чём говорят внизу. Я поняла, что его забрали в больницу. В прошлый раз его тоже забирали, но тогда через два дня он уже вернулся. Надеюсь, и в этот раз всё сложится удачно. Я хотела поскорее забыть увиденное, и чтобы отвлечься от грустных и мрачных мыслей, взяла письмо Якуба. Как мило всё упаковано. Я развернула листок, а ленточку, которой послание было перевязано, подвязала себе на запястье.