Алекс Джиллиан - 24 часа

– Викинг, ты там ещё не испарился? – слышу женский крик сквозь рёв ветра, впивающегося в мое лицо ледяными колючками.

Следом раздаётся лай Балто. Облегчение настолько мощное, что на долю секунды я даже забываю о морозе, вгрызающемся в мои онемевшие пальцы.

Повернувшись лицом к дому, замечаю невысокую тёмную фигурку в куртке-аляске с меховым воротником. Рядом с ней, радостно тявкая, прыгает белое лохматое пятно.

Не исчезла… Теперь самое главное не отпускать от себя, пока не признается, какого черт… Санта-Клауса она тут устраивает.

– Иди в дом, замёрзнешь, – мигнув лучом карманного фонарика, кричу в ответ. Наглотавшись ледяного воздуха, поднимаю повыше воротник и поглубже натягиваю на голову капюшон.

– Мне страшно одной! – не унимается Снежинка.

Закрыв отремонтированную дверь на засов, поднимаю предусмотрительно заготовленную на утро стопку дров и по щиколотку утопая в наметенных сугробах, направляюсь к дому. Она неотрывно наблюдает, как я пересекаю двор, и почти вприпрыжку поднимаюсь по приветливо скрипнувшим ступеням. В одной руке Адалин держит мобильник со включённым фонариком, в другой…пару потертых коньков.

– Я нашла их в старом шкафу, – сообщает Снежинка дрожащим от холода голосом. Свет, отражающийся от снега, искрит в распахнутых глазах непонятным, но сильным чувством, сверкает застывшим соленым инеем на длинных ресницах.

– Хочешь обсудить это здесь? Или снова решила покататься? – спрашиваю я, выпуская изо рта облако пара. – Или поплавать? – шутка выходит корявой и неуместной. Мы оба продрогли до костей. Со светящимся телефоном в руке она напоминает мне маяк для заплутавших в море кораблей и одновременно сумасшедшую, вцепившуюся в старые коньки, как в самую дорогую вещь на свете.

– Откуда они тут… – бормочет, трясясь от холода. – Они мои, Лэндон.

– Конечно, твои. Ты в прошлое Рождество ныряла в них в прорубь, – обойдя заледеневшую Снежинку, толкаю плечом дверь. Эти чертовы коньки и стали в конечном итоге единственным подтверждением, что я не свихнулся. Исчезло все, включая Снежинку, а коньки остались.

– Дамы вперед, – посторонившись, кивком головы предлагаю Адалин войти первой.

Юркнув в тёплый коридор, она скидывает капюшон, стряхивая на пол снежные хлопья. Через пару минут они превратятся в талые лужицы. Разувшись, я быстро прохожу в гостиную, сгружая в специальную нишу поленья, и только потом снимаю верхнюю одежду.

– Давай я отнесу в прихожую, – Адалин забирает мою куртку, ненадолго скрываясь из поля моего зрения.

Протянув покрасневшие от мороза ладони к огню, бегло оглядываюсь, оценивая масштаб перемен, учинённый Адалин. На этот раз праздничный ужин ограничился накрытым кофейным столиком перед диваном. Никакого льда в ведерке и изобилия нарезанных фруктов и сыров. Бутылка шампанского, два бокала и кекс. Без поджарок. Пышный и аппетитный, присыпанный сахарной пудрой. А ещё свечи. Куда без них.

Главный атрибут Рождества – ветка омелы осталась над обеденным столом, а значит повода украсть поцелуй ровно в полночь, меня безжалостно лишили. Вот и объяснение смены дислокации. Снежинка избегает опасных ситуаций.

Сжимая и разжимая пальцы, разгоняю кровь по онемевшим конечностям, ощущая неприятные покалывания, попутно замечая ещё одно занимательное новшество. Хрупкая на вид девушка каким-то чудом умудрилась сдвинуть массивный диван поближе к камину. Не иначе как рождественские эльфы, с которыми она наверняка в сговоре, помогли. Зачеркните неверный вывод: Снежинка избегает опасных ситуаций. Снежинка подогревает их.

А потом это снова происходит.

Рождественское умопомрачение или навеянное Снежинкой колдовство.

Где-то в глубине дома старинные настенные часы отбивают полночь. Давно сломанные часы – еще утром я проверил, и они точно были неисправны. Свист и вой за окном усиливается, бросая в дребезжащие стекла белые хлопья. Свечи гаснут одна за другой от пролетевшего по гостиной сквозняка, а огонь в камине, напротив, вспыхивает ярче, словно кто-то невидимый подбросил в топку дров.

– С Рождеством, Викинг, – прямо за спиной раздается приглушенный голос Снежинки. Я резко разворачиваюсь, встречая смеющийся взгляд. Она улыбается полными, самыми сексуальными в мире губами, размахивая веточкой омелы. Мелодичный звон колокольчиков заглушает биение часов.

– Неправильное поздравление, – отвечаю я низким шепотом и в одну секунду заключаю свою призрачную гостью в жаркие объятия. Приподняв над полом, словно невесомую пушинку, жадно сминаю клубничные губы своими, показывая, как правильно должны поздравлять Снежинки своих Викингов.

Год спустя. Канун Рождества.

Викинг

– Счастливого Рождества, доктор Бейкер, – бодро приветствует меня торопящаяся на смену молоденькая медсестра. Если посчитать, то это, как минимум седьмое поздравление за утро.

– Счастливого Рождества, – вежливо улыбаюсь в ответ.

На щеках девушки алеет румянец, оставленный морозом, в глазах горит лукавство и задор. Милая, старательная и энергичная девушка, с большими амбициями на будущее, иначе бы не вызвалась поработать в Рождество. Таких добровольцев на всю клинику наберется не больше двух.

– Надеюсь, что в этот раз наплыва пациентов не случится, – желаю я от всего сердца.

– Я справлюсь, док. И в свою очередь надеюсь, что вы эти сутки проведете не менее плодотворно, чем я, – задорно подмигивает медсестра. – Повеселитесь за нас всех, доктор Бейкер.

– Ничего не могу гарантировать, – качаю головой, напустив на себя загадочный вид. Только я успеваю подумать, что необременительный флирт с утра – лучшее лекарство от упадка сил, после ночной смены, как девушка выдает фразу, напрочь убивающую легкомысленный настрой:

– Передавайте мои поздравления вашей жене.

– Непременно передам, – не меняя интонации, говорю я. – Но до Рождества мы с ней вряд ли увидимся, и я надеюсь, что и после – тоже, – Медсестра озадаченно хмурится, собираясь сказать что-то еще, но я уже сворачиваю в следующий виток больничного лабиринта, выход из которого тем, кто попал сюда впервые, найти практически невозможно.

– С Рождеством, Бейкер, – лоб в лоб сталкиваюсь с профессором Биллом Карпентером, занимающим пост главврачом больницы с тех пор, как его покинул мой отец.

Билл «по-праздничному» предвзято окидывает меня пытливым взглядом из-под кустистых бровей. Когда я был ребенком, Карпентеры с их дочерью Сильвией приезжали к нам на Рождество, именно Биллу выпадала честь наряжаться в Санту и раздавать подарки. Я всегда узнавал его именно по густым бровям.

– Снова сбегаешь, свалив своих пациентов на Ресслера?

– Дружеская рождественская традиция. Джон не против, – с натянутой улыбкой отвечаю я, протягиваю ладонь для рукопожатия. – С Рождеством, Билл.

– Может, передумаешь ехать загород и отметишь Рождество у нас? Пэм приготовит свою фирменную индейку, – тон его голоса меняется, и я интуитивно понимаю, что речь сейчас пойдет о Сильвии.

– Сегодня не могу, – отрицательно качаю головой, предостерегая тестя от дальнейших высказываний. – Я заеду через пару дней, и мы все обсудим. Счастливого Рождества, и поздравь от меня Пэм.

– А Силли?

– Ее есть кому поздравить, Билл, – заверяю потемневшего лицом профессора, и, не дождавшись ответной реплики, ныряю в следующий коридор. Это последний поворот, дальше только широкий украшенный гирляндами холл с традиционной рождественской елью в углу, и стеклянная вертушка со светящейся спасательной табличкой «exit», за которой меня с нетерпением ждут три выходных дня.

Переодевшись в верхнюю одежду и собрав еще десяток оптимистичных «С Рождеством, доктор Бейкер», я, наконец, вырываюсь из стерильных стен больницы, спеша в объятия холодного сумрачного утра.

Подняв воротник пальто, я торопливо спускаюсь по ступеням и направляюсь к центральным воротам клиники. Под подошвами хрустит пушистый снег вперемешку с цветными брызгами от разорвавшихся хлопушек. Кудрявые полоски серпантина свисают с перил, цепляются за зеркала и дворники припаркованных автомобилей. Декабрьский по-праздничному трескучий мороз мгновенно перехватывает горло. В лицо ударяет порыв холодного ветра, покалывая щеки ледяными иглами. Рассвет наступит не раньше, чем через час, зимнее солнце не спешит просыпаться, но город давно не спит. Канун Рождества – особенное время, когда предчувствие волшебства буквально витает между домами, залетает в окна, звенит бубенцами и цокочет копытами пластмассовых оленей в красных шарфах.

Задержавшись на тротуаре, я вдыхаю полной грудью очищенный морозом воздух, и, прищурившись, от обилия мерцающих огней и гирлянд, смотрю на охваченных праздничной суетой улыбающихся прохожих, спешащих к своим семьям по сверкающим иллюминацией улицам мимо наряженных елок, пританцовывающих Санта-Клаусов, сверкающих витрин и парочки нетрезвых эльфов, раздающих прохожим леденцы в красивых обертках. Паутины яркого света тянутся от здания к зданию, попутно обнимая замершие голые ветви деревьев, оживляя каждое подмигивающими огоньками и словно предлагая присоединиться к сказочному представлению.

Повинуясь внезапному импульсу, оглядываюсь на фасад клиники. Под вывеской с названием переливается гирлянда всеми оттенками голубого, состоящая из сотни покачивающихся на ветру искусственных снежинок, так похожих на настоящие, что отражая свет праздничных огней, щедро валятся с неба на мои волосы, забираются за воротник, превращаясь в крошечные капельки воды от соприкосновения с горячей кожей. Удивительно, но вчера, торопясь на дежурство, я не видел ни гирлянду, ни снежинки. Или не заметил. Или, может быть, не хотел замечать.

«Last Christmas

I gave you my heart,

But the very next day you gave it away»,