– Ты о чем? – удивленно интересуется Лэндон, заключая ладони в замок на моей пояснице. Резко сдвигает его на бедра, вызывая резкий прилив крови к моим щекам.

– Свет сейчас вырубится, – хихикаю я, глядя в окно. Сумеречную тьму нарушают только стремительно пролетающие мимо снежинки. – Раз, два, три…, – и он действительно вырубается, духовка мгновенно издает возмущённый сигнал о том, что ей помешали работать и затухает. – Но может, нам повезло и наши пряники слегка поджарились.

– Проклятье, – ругается Лэндон, выражая явное недовольство тем, что нашу прелюдию на полу кухни придется прервать на затопку камина. – Может к черту камин и согреемся в душе, пока вода не успела остыть? – соблазнительным тоном предлагает мужчина, резко переворачивая меня на лопатки.

– Грязным ты мне нравишься больше, – собираю большим пальцем белую присыпку с его кожи вокруг губ и, прижав к своим губам, медленно провожу по нему языком, уловив на себе жадный взгляд Лэндона. В его глазах огонь уже давно растоплен и в накалке дров не нуждается. – И сегодня тебе не обломится, – напоминаю я.

– В чем я сильно сомневаюсь, – и прежде чем Лэндон успевает сгрести меня в охапку и изнасиловать на полу, я прячусь от поцелуев и беру на себя ответственность за зажигание свечей, создание уюта и сервировку стола.

Первый же кусок праздничного ужина, слепленного из того, что было, застревает у меня во рту. Едва ли не поперхнувшись от удивления, я заостряю все свое внимание на елке, и на этот раз меня вводит в ступор не домик из сна, а вполне конкретная деталь, которую я лично когда-то держала в своих ладонях.

Уверена, в прошлый раз ее здесь не было. Я не могла не заметить. Может, елка стояла другой стороной?

– Откуда у тебя это? – выпаливаю я, замечая на главном атрибуте праздника покачивающееся и словно кивающее мне украшение.

Я сделала его своими руками.

В тот период своей жизни, когда мне особо и делать то ничего не хотелось, даже пальцами шевелить.

Лэндон вопросительно вскидывает брови, пытаясь быстрее дожевать салат, которым успел основательно набить рот.

– О чем ты? Этот дом ты уже видела. Или снова не узнала? – сквозь легкое шумопоглощение слышу я его голос, подходя ближе к дереву.

На одной из зеленых ветвей поблескивает аккуратная снежинка, сплетенная из бисера, прозрачных камней и жемчуга из ожерелья моей бабушки.

Когда я лежала в больнице и пыталась найти любое занятие, которое могло бы мне хоть на миг забыть о произошедшем…в минуты, когда я понимала, что мои ноги, созданные для прыжков и взлетов, едва ли смогут ходить…тетя привезла мне материалы, из которых я и смастерила эту игрушку.

Я так старалась. Больше всего на свете я хотела, чтобы ему понравилось. Чтобы он запомнил меня.

Несмотря на злость, горечь, обиду на жизнь и несчастный случай, я понимала: могло быть и хуже, если бы не руки волшебника, который буквально собрал меня по частям. Говорили, я – сложный случай.

Смутно, но помню моменты, когда не могла пошевелить даже кончиком большого пальца ноги. И тот миг, когда мой волшебник слегка откинул больничную простынь с моих стоп и сказал: «Попробуй сейчас, Скай. Я знаю, ты сможешь. У тебя получится», невозможно стереть из памяти.

Я тогда нерешительно посмотрела в глаза доктора, спрятанные за стеклами плотных очков. Половина его лица была скрыта одноразовой маской, а волосы были запечатаны завесой больничной шапки.

Любовь с первого взгляда – реальна, даже когда ты не видишь этого взгляда.

Медленно снимаю с елки красивую вещицу, ощущая, как слезы начинают испепелять веки.

Не могу поверить…, что это он.

Все это время он был им. Нет, не может этого быть. Таких совпадений не бывает.

Это невозможно.

Доктор Бейкер, молодой и успешный нейрохирург с заботливыми умелыми руками и мягким обволакивающим голосом. Он буквально вытащил меня с того света. Я не хотела жить, бороться, попрощалась с мечтами о спортивной карьере и утонула в депрессии и тоске по родителям. Я почти смирилась, что проведу свое незавидное будущее в инвалидном кресле, парализованная, ненужная, одинокая. Я не верила никому, кто обещал, что завтра будет лучше, что операция поможет, я снова смогу ходить, а боль однажды отступит и горе притупится.

Так много слов утешения, которые я не хотела слышать, воспринимала в штыки, а его… доктора с добрым голосом и красивыми ладонями услышала. И поверила.

Я помню, когда это произошло, тот перелом в моем состоянии от отрицания к надежде. Меня готовили к операции гораздо дольше, чем планировалось. Организм сопротивлялся, подыгрывая психологическому состоянию. Я постоянно простужалась, подхватывала все возможные инфекции, несмотря на поддерживаемые в клинике санитарные стерильные условия.

Однажды вечером, когда я лежала с высокой температурой и заложенным горлом, доктор Бейкер зашел ко мне после вечернего обхода и просидел на стуле возле моей кровати несколько часов. Я молчала, а он говорил. Много и долго, я почти не разбирала слов, периодически проваливаясь в горячечный сон, но и там я продолжала слышать бархатистые вибрации его голоса.

Не спрашивая разрешения, он каким-то невероятным образом вошел в мои залитые слезами кошмары и раскрасил их яркими красками, изгнав всех демонов, что терзали душу. Я не знаю, как ему удалось, но следующим утром я проснулась с улыбкой, отдохнувшей и отчаянно влюбленной, и до самой операции ни разу не чихнула.

Позже врачи называли мой случай чудом, хотя они обычно избегают подобной формулировки, но только я знала, кто главный волшебник…

– Адалин, что ты там опять увидела? – дыхание Лэндона щекочет затылок, а я снова удивляюсь тому, как зашифровано работает наша память.

Как я могла не узнать его голос?

Его руки, пальцы, прикосновения?

Или все-таки узнала, подсознательно, интуитивно? Боялась ошибиться? Разрушить мечту? Разочароваться самой и разочаровать его? Оказаться смешной и нелепой со своими детскими фантазиями?

Разве не по этой причине я никогда не искала своего доктора, исчезнувшего за несколько дней до моей выписки?

Удивительное совпадение, но это случилось именно в Рождество. Мне назначили нового врача, которого я попросила передать доктору Бейкеру сделанный со всей любовью и благодарностью подарок. До момента, как я покинула клинику вместе с тетей и по совместительству моей крестной, я не видела своего спасителя. Не видела и после, хотя часто приходила к клинике, когда смогла полноценно ходить, но мне так ни разу и не хватило смелости войти внутрь.

– Это украшение, Лэнд… Откуда? – аккуратно провожу кончиком пальца по каждому прозрачному камушку замысловатой елочной игрушки, где каждая деталь вручную обрамлена жемчугом и бисером.

Мое сердце гулко колотится о ребра, разбиваясь от сделанного открытия. Невозможно осознать до конца, но сомнений нет.

Это и, правда, он. Доктор Бейкер. Лэндон Бейкер.

Успешный молодой нейрохирург и подросток сирота со сломанным позвоночником и сгоревшими в автомобильной аварии мечтами. Что между нами общего? Почему именно мы стали заложниками Рождества?

– Подарок, – непринужденно отзывается Лэндон.

– От пациентки?

– Твои дедуктивные способности не знают границ, маленький Шерлок, – подтрунивает он. – Красивая, правда? Ручная работа.

– Очень, – затаив дыхание, тихо бросаю я.

– Как тебе такой факт: одном кубометре снега находится триста пятьдесят миллионов снежинок, каждая из которых уникальна?

– Как и каждый из нас. Произведение искусства в руках природы, – провожу очевидную параллель. – Я так и не рассказала тебе, почему у меня на спине набита снежинка…

– Она символизирует человека, который подарил тебе жизнь, – повторяет мою цитату Лэндон.

Я знаю, чувствую. Он тоже вспоминает.

Разворачиваясь лицом к Лэндону, я заглядываю в его сосредоточенные глаза, в которых призрачными кадрами отражается наше прошлое.

Так странно. Оно такое размытое, зыбкое. Всю жизнь мне казалось, что я довольно хорошо помню тот период. Но после лечения в клинике и назначенных лекарств у меня появились небольшие проблемы с памятью, которым я не придавала значения.

– К тому же это красиво. И косвенно связано с твоим видом деятельности. Правда, странно, что не коньки.

– В детстве, у меня была любимая новогодняя сказка. О фее, по имени Никс. Мама читала мне ее перед сном. Никс была самой великой мастерицей снежинок, живущей на облаках. Я очень любила эту историю. Она всегда ассоциировалась у меня с домашним уютом, заботой и родительской любовью.

– Поэтому ты набила снежинку? – Лэндон всеми путями старается отрицать уже очевидное.

Почему? Он будто осознанно не хочет проливать свет на эту историю. На тот факт, что мы давно знакомы. На том, что я обязана ему всем, что у меня есть! Тогда, на замерзшем озере, Лэнд далеко не в первый раз спас мою жизнь. Так почему он не хочет посмотреть правде в глаза, словно не желает вспоминать об этом?

В глазах Лэндона молнией проскакивает нечто болезненное, неправильное. Так выглядит чувство вины, без всяких сомнений. Почему же оно его терзает?

– По той же причине, по которой я сделала эту игрушку, – негромко отвечаю на заданный вопрос. – В благодарность человеку, который подарил мне вторую жизнь. И пусть, он не мог вернуть мне родителей, мою мечту, – фантомная боль сковывает сердце, выжимая из него все воспоминания и чувства. – Я всегда буду ему благодарна, – с этими словами я возвращаю снежинку на елку.

Перевожу взор на Лэндона, прослеживая осознание забытой тайны в задумчивых глазах. Огибаю его, вставая лицом к камину и через голову снимаю футболку, перекидывая все волосы на одну сторону. Расправляя плечи, ощущаю, что его взгляд скользит по моим позвонкам и замирает на татуировке.

Звук его шагов рождает сотни мурашек на коже. Пальцы Лэндона скользят по очертаниям замысловатого рисунка.