Я резко открываю глаза, фокусируя взгляд на лице друга. Четкость сильно нарушена, но распознать знакомые черты и даже мимику я способен.

– Ладно, не слегка, – ухмыляется Ресслер. – Как с перепоя. Недельного. Знаю, что с тобой такого не бывает, но, когда сможешь посмотреть на свое отражение, будешь примерно представлять, чем чреваты запои.

Наверное, меня должно это улыбнуть, но я чувствую только раздражение. Снова прикрываю глаза, устав от избытка белого. Четыре дня комы. Мой мозг в порядке, дышу самостоятельно, двигательные функции сохранились, выгляжу, как дерьмо, но Джон планируется напоить меня пивом через неделю. Супер. Жизнь продолжается. Вот теперь можно и улыбнуться.

– Ты помнишь, что произошло? Можешь кивнуть, если тяжело говорить, – гораздо более серьезным тоном снова заговаривает Ресслер. А я только расслабился и порадовался, что легко отделался, а он снова заставляет меня думать вместо того, чтобы дать поспать. – Завтра тебя будут пытать полицейские, Лэнд, – извиняющимся тоном добавляет Джон. – Будет лучше, если ты будешь готов. Лишний напряг твоей голове сейчас точно не нужен.

– В меня стреляли, – не открывая глаза, скриплю я, воссоздавая в памяти рваные фрагменты. – В доме отца. Из его ружья. Или… во дворе. Не помню. Все двоится.

– Не напрягайся, – ладонь Ресслера опускается на плечо, ощущается тяжелой и горячей. – Все восстановится, когда ты немного отдохнешь. Лэнд, а ты помнишь, кто стрелял?

– Я его не знаю. Какой-то наркоман, – качаю головой и морщусь, судорожно втягивая воздух. Вся левая часть шеи пульсирует от боли, а перед глазами вспышками мелькают последние кадры перед выстрелом. – Взломал замок на сарае. Я слышал, как стучит дверь, – пульсация в висках усиливается и я, как наяву слышу этот хлопающий звук. Бой часов, рев метели, звон колокольчиков, колючий аромат белых цветов, вкус кленового сиропа, карамельный шелк волос и мелодичный женский смех, от которого горит в груди.


«Ты снова все перепутал. Я Снежинка, а ты мой Викинг».

«Твой?»

«Сегодня – да, а завтра… Я даже боюсь загадывать, что нас может ждать дальше».

«А если мы загадаем вместе?»

«В полночь?»

«В полночь»


Я с трудом сглатываю разливающуюся во рту горькую сладость, забываю про Ресслера, чей пытливый взгляд сверлит мое лицо, и отматываю назад, хватаюсь за лоскуты воспоминаний, ускользающих так быстро, что я едва успеваю догонять, и ускоряюсь на пределе возможностей, потому что все внутри кричит, что я обязан это сделать, и бегу… Бегу, утопая по колено в сугробах.

«Когда придете на мое выступление, пожалуйста, возьмите Балто с собой. Я очень-очень буду вас ждать, доктор Бейкер…»

Серебрящийся снег, скрипящий под ногами, декабрьский мороз, щиплющий лицо, миллиарды снежинок над озером, и одна, уникальная, легкая, хрупкая, кружащаяся в танце. Я ловлю ее, пытаюсь удержать в своих ладонях, сохранить, защитить от ветра и холода, согреть, и у меня получается…

«А чего хочешь ты, Адалин?»

«Волшебства»

Жар пламени от камина, зажженные свечи, мои ладони, скользящие по красивой обнаженной спине, накрывающие татуировку внизу позвоночника.

«Она символизирует человека, который подарил мне жизнь», – мягкий шепот задевает что-то внутри, обдает теплом, мои пальцы плавятся, сливаясь с ее кожей, становясь частью рисунка.

«Чего ты больше всего боишься, Снежинка?

«Одиночества».

Картинка дрожит и рассыпается, раскалывается на триста пятьдесят миллионов снежинок, каждая из которых уникальна. Так же, как она.

«Не исчезай», – мысленно кричу я, и успеваю удержать ее грустную улыбку, и, протянув руку, поймать маленькую ладонь. Голову пронзает резкая боль от грохочущего звука, взрывающего барабанные перепонки.

А потом мы падаем… ныряя еще глубже, в ледяную прорубь, в белый плен тумана, где я продолжаю держать ее пальцы и слышать тихий ласковый голос:

«Возвращайся домой, Лэндон. Я буду ждать тебя. Двадцать четыре на семь».

– Девушка, со мной была девушка, – открыв глаза, хрипло выговариваю я. Датчики пищат, кривая сердечного ритма скачет, а тело покрывается холодной испариной.

– Эй, что такое, приятель? – Высокая фигура Ресслера загораживает свет, когда он обеспокоенно наклоняется надо мной. – Успокойся, ладно? Или мне позвать Спаркл?

– Спаркл? – переспрашиваю я, пытаясь хоть как-то упорядочить творящийся в голове хаос.

– Лиззи Спаркл. Твоя медсестра. Она работает в клинике чуть больше года. Ты ее помнишь? – тревога в голосе Ресслера звучит отчетливее.

«Счастливого Рождества, доктор Бейкер… Передавайте мои поздравления вашей жене».

– Черт, – хочется завыть в голос, но получается только проскрипеть. – Да, я помню Лиз, – замолкаю прежде, чем выдать, что я помню двух Лиз Спаркл. С одной столкнулся в сочельник перед тем, как сесть в свой автомобиль и уехать за город, а вторая …

«Ты, не думал о том, что пора вернуться, Лэнд?»

Это невозможно объяснить. Чувствую себя одним из безумцев, рассказывающих об около смертных иллюзиях. Как врач, я знаю, что всем этим видениям есть теоретическое научное объяснение, но почему-то мой собственный опыт не вписывается ни в один логический довод. Я или свихнулся, или… не знаю, но разберусь.

– Девушка была? – повторно спрашиваю у Ресслера, до побелевших костяшек сжимая больничную простыню.

– Девушка была. Вас доставили в одной скорой, Лэндон. Но ты не мог ее видеть, – немного помолчав, произносит Джон. – Если только…

– Если что? – нетерпеливо перебиваю я.

– Вы договорились встретиться в родительском доме? – присев на стул, Ресслер устремляет на меня вопросительный взгляд. – Мне можешь сказать. Твоей жены здесь нет.

– Что? – недоумеваю я.

– Брось, Бейкер. Не ты первый заводишь интрижку с бывшей пациенткой. У меня такое тоже случалось. Я узнал ее. Правда, с трудом. Ада Скай, травма позвоночника, бывшая чемпионка по фигурному катанию. Подросла малышка, – он понимающе ухмыляется, а у меня сводит челюсть от напряжения. – Вам обоим повезло, Лэнд. Сомнительно, но повезло.

– Я ее не видел, Джон, – мотаю головой, забыв о ранении, и вновь кривлюсь от резкой боли.

– Понятно, что не видел, – кивает Ресслер. – Я о чем и говорю. Она не доехала, попала в аварию. Ее парень вызвал скорую.

– У нее есть парень?

– Джастин, – кивает Ресслер. – Они говорили по телефону в момент аварии. Подожди… Ты не знал? Про парня?

Я предпочитаю промолчать, потому что в моих мозгах такая каша, что любое сказанное слово может быть принято, как бред сумасшедшего.

– Ну, друг. Женатый мужик вряд ли имеет моральное право требовать у любовницы верности.

– Она не моя любовница, – произношу звенящим шепотом.

– Да, не нервничай ты так, – успокаивает Ресслер, заставляя меня чувствовать себя еще большим психом. – Я же сказал, что Сильвия ничего не узнает. Можешь расслабиться, Джастин тут только один раз появился, а Скай все ночи тайком пробиралась твою палату, пока ее Сил не застукала. Так что сказки будешь сочинять кому-то другому. Я не идиот, и осуждать никого не собираюсь.

– Мне незачем врать. Мы разводимся с Сил.

– Вот как, – задумчиво протягивает Джон. – А я думал, это слухи.

– Сильвия получила бумаги. Еще до Рождества.

– Но не подписала? – звучит, скорее, как утверждение, нежели, чем вопрос.

– Нет.

– Понятно, – вздохнув, Ресслер поднимается со стула. – Ты крепись, друг. Выглядишь лучше. Твоя жена в холле. Ждет, когда сможет поговорить с тобой. Ты как? Выдержишь?

– Не сейчас, – отвечаю я. – Скажи мне, что с девушкой. С Адалин.

– Она в порядке. Готовят к выписке.

– Когда?

– По-моему, завтра, но я уточню. Я позову Лиз? Ты нам должен миллион анализов. Пусть тут с тобой порезвится от души, – широко улыбается Ресслер. Чертов садист. – Кстати, вставать без моего присутствия не советую. И первое время лучше воспользоваться транспортным средством, – советует Джон, кивнув на кресло-каталку.

– Да, пошел ты, лучше буду ползать, – огрызаюсь я.

– Хамишь. Теперь я тебя узнаю, – подняв большой палец вверх, смеется Ресслер.

Адалин Скай

Я пытаюсь сосредоточиться на строчках захватывающей книги, но ни одно предложение не идентифицируется моим измотанным мозгом. С тем же успехом я могла бы читать на китайском языке. Думаю, подобные чувства в общей комнате ожидания клиники, терзают не только меня. Да и в книгу уткнулась я исключительно потому, что не хочу разглядывать встревоженные лица окружающих, на которых написано, что они готовы отдать любые деньги за скорейшее исцеление своих родственников. И еще больше не хочу видеть, как время от времени, из лабиринтов больницы выходят напряженные медсестры, сообщающие семьям больных неприятные новости. Меня бросает в дрожь, от одной только мысли, что прямо в эту секунду, Лэндон возможно…нет, исключено. Викинг никогда не сдастся.

Ближе к полуночи, когда общий холл немного пустеет, а мои глаза окончательно отказываются воспринимать текст, я, наконец, убираю книгу. Взгляд сам падает на пролетающие под косым углом снежинки. Подсвеченные уличными фонарями, они похожи на звезды, рассекающие черное небо. Отложив томик в сторону, я подхожу к окну, любуясь Рождественской елкой, которой метель придает особое очарование и праздничное настроение. Через несколько дней Новый год. Так хочется оставить все плохое в старом году…

– Новый год – новая жизнь. Я обещаю. Только…верни мне Лэндона, – тихо шепчу я, обращаясь к тому…невидимому и всемогущему, кого мы всегда вспоминаем в лишь трудные минуты.

Вдруг, я замечаю, нечто странное. Того, что определенно не видела раньше. Может, не обратила внимания, но это не имеет значения. Взгляд цепляется за оттенки голубого дерева, полностью повторяющего очертания нашего с Лэндоном дома, только в миниатюре. Он стоит на специальной подставке, с другой стороны он елки, и, обходя дерево, я подхожу к особой реликвии.