Эпизод 19

Просыпаюсь я от того, что кто-то прикасается к моему животу. Я ещё долго лежу с закрытыми глазами, чувствуя, как начинает печь под веками: вспоминаю, что случилось до обморока. Честно говоря, мне безумно страшно показать, что я проснулась, и услышать страшную новость «к сожалению, беременность сохранить не удалось».

Возможно, я отвратительная мать, потому что не чувствую в себе ровным счётом никаких изменений. Сколько бы не пытаюсь прислушаться. Только живот больше не болит — вот и все, что изменилось.

Неожиданно в тишине раздаётся тихий звон, будто склянку уронили на пол, и робкий вздох медсестры:

— Простите. Я случайно.

Я хочу было ответить «Всё в порядке, и вообще — почему вы говорите с человеком, который ещё в обмороке лежит?», как слышу хрипловатый и низкий голос Садаева:

— Проваливай отсюда. Жопой крутить в другом месте будешь.

— Ой…

Снова чувствую прикосновение к животу — кто-то проводит шершавой салфеткой по нему, и слышу второй женский голос, мелодичный и какой-то добрый, когда дверь со стуком закрывается:

— Она недавно у нас работает, немного пока неуклюжая. Не злитесь на нее, — произносит незнакомая девушка, — что я могу вам сказать? Причин для беспокойства нет, вашей девушке нужно больше отдыхать. У четверти женщин при беременности на ранних сроках случаются небольшие кровотечения. Но я бы настоятельно рекомендовала беречься. Все-таки, близнецы — это очень большая нагрузка для организма.

— Ясно, — коротко отвечает Садаев. Похоже, ему не очень интересно, а я едва держусь, чтобы не зарыдать от счастья. В груди будто лопается какой-то узел. Из переживаний и страхов. И кровь теплом разливается по всему телу, до щемящего чувства облегчения. Дети живы. Слава богу.

— Кровь мы собрали, результаты будут примерно через три дня, — продолжает девушка, а я напрягаюсь. Какую они у меня кровь собрали? Я не соглашалась ни на какие анализы.

— Сделайте быстрее.

— Простите, у нас только один специалист, который занимается…

— Мне нужны результаты в ближайшее время, — продолжает стоять на своем Рустам, и девушка вздыхает.

— Хорошо. Я постараюсь решить этот вопрос. Но для того, чтобы сопоставить ваши ДНК и выделить ДНК детей, все равно потребуется время.

— Сколько?

— Пару часов. Только рабочий день уже закончен, но мы можем срочно вызвать специалиста…

— Займись этим. Прямо сейчас.

Вот скотина. Я сжимаю зубы до скрипа, продолжая прикидываться, что по-прежнему лежу без чувств, хотя в душе у меня бушует целая буря. Сволочь, сволочь, сволочь, сволочь! Каблуки девушки цокают по плитке, удаляясь, а потом закрывается дверь.

— Хватит прикидываться, — слышу я усмешку Рустама, — глаза открывай давай.

— Пошел в задницу, — отвечаю я, разлепляя веки. Свет с потолка больно бьет по глазам, и я щурюсь, чтобы комната не расплывалась. И сам Рустам расплывается — могу различить только его мрачные очертания, сидящие на стуле неподалеку, — кто вообще тебе позволил проводить ДНК-тест без моего согласия? Рабовладелец хренов! Я просила только отвезти меня в больницу!

— Если ты оставляешь беременность без моего согласия — я имею право знать, отец ли я этим детям, — холодно прерывает меня Рустам.

«Пфф» — мелькает в мыслях. Ладно, уже ничего не поделать. Не бежать же за девушкой, крича, что я не давала согласие на подобную процедуру? По крайней мере, и я тоже узнаю, кто настоящий отец ребенка. Потому что вспоминать сквозь плотный туман, что случилось той ночью — выше моих сил. Если отцом детей окажется не Рустам — я буду испытывать жгучий стыд, за то, что я еще та потаскуха, но зато мой папаша отстанет, поняв, что ничего он с Садаева и с меня не поимеет.

Что до самого Рустама — он, все-таки, исполнил мою просьбу. Хотя, пока я лежала без чувств, ему ничего не мешало так же без моего согласия провести аборт. Не пойму только, он глубоко в душе еще прячет частичку благородства, или у него есть какой-то хитрый план, для которого я ему нужна?

Вот только как я буду исполнять свое обещание? Теперь, когда в моей проблеме появились дополнительные вводные, а именно — мой отец, который все-таки, заказал брата Рустама, возвращать этому дикому животному оружие будет чистым самоубийством. Жаль, что я даже премию Дарвина за эту смерть не получу. Никто не узнает, где и при каких обстоятельствах меня закопали.

Комната, где я лежу, становится четкой. Глаза привыкают ко свету. Рядом со мной — аппарат для УЗИ, и целый рулон бумажных салфеток на койке. Еще я замечаю капельницу и поднимаю к глазам руку, рассматривая ее. На вене едва заметная точечка. Значит, меня еще и немного прокапали.

— Ладно, — отвечаю я и перевожу взгляд на Рустама, — я совсем не помню, что той ночью случилось. Мне самой интересно узнать результаты теста. Но пока я не отдам…

«…тебе пистолет» — хочу было закончить я, но мой взгляд падает ниже. На знакомый бумажный пакет, у которого надорваны края — это я его вскрывала, когда хотела узнать, что внутри.

Волна мерзкого холода будто падает мне в желудок и прошибает позвоночник. Я резко сажусь на койке. Не могу поверить! Господи, скажи, что это сон! Что я по-прежнему в обмороке, а Рустам не смотрит на меня насмешливо, и его губы не изгибаются в страшной ухмылке, и что он небрежно держит не тот самый пакет, а просто похожий, другой…

— Узнала, принцесска? — смеется тихо Садаев, наблюдая за моей реакцией. Я молчу, пытаясь унять бьющееся сердце. Выдох, который вырывается у меня, обжигает холодом губы. Рустам поднимается и медленно идет ко мне. Небрежно ставит пакет на стол и садится рядом на койку.

— Откуда? — сдавленно спрашиваю я.

Садаев подается вперед, и я вздрагиваю, когда его лицо оказывается в сантиметрах перед моим. Вдыхаю полными легкими его мрачный и пугающий запах, и чувствую себя птенчиком, которого настиг огромный ястреб.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нашли в комнате, которую ты снимала. Сначала пустой пакет в твоем шкафу, — с усмешкой произносит Рустам, — бабка хорошо заныкала пушку, только забыла о пакете. Так бы, может, мы и ушли. Люблю я такую небрежность.

Я в ужасе смотрю на него. Никогда меня так не загоняли в угол. Он получил своё. Получил надо мной полную власть. Мне даже нечем теперь его шантажировать. Для этого он, наверное, взял мою кровь на тест ДНК, чтобы узнать — стоит ли заморачиваться с моей беременностью, или я нагуляла с кем-то другим ребенка и меня можно просто пнуть под зад, забрав пистолет. И что самое страшное — у меня есть всего несколько часов.

— Отпусти меня, — произношу я онемевшими губами, — я больше не нужна тебе.

— Отпущу, — медленно произносит Садаев, окидывая меня жутким взглядом, — если тест покажет, что твои близнецы не от меня, — каждое его слово будто гвозди загоняет мне в сердце, — и как только я сниму отпечатки с оружия, которое ты прикарманила.

— Когда ты это сделаешь?

— Сейчас, — он едва улыбается. Криво, будто бы уже что-то подозревает. Например, что отпечатки смазаны — он же не дурак, если пистолет достали из пакета — значит, его потрогали руками, — тебе осталось всего несколько часов, принцесска. Не беспокойся. И не думай сбежать. Тут везде дежурит моя охрана. В этот раз у тебя не получится.

Я смотрю, как он встает с моей койки и идет к выходу. Мой палач, которого не подкупить и не вымолить у него свободу. Я уверена, что он позаботится, чтобы последние часы своей жизни у меня не было ни шанса на побег. «Тебе осталось несколько часов, принцесска». Словно уже приговор подписал.

Меня охватывает паника У меня нет никакого плана — я не Гоша, чтобы продумать все, как суперкомпьютер, но я вскакиваю с койки и бегу вслед за Рустамом, пока он не ушел. Мною движет только чистое отчаяние.

Он оборачивается, когда я подбегаю к нему, и останавливает, схватив за плечо. Видимо, думает, что я решила напасть.

Только я встаю на цыпочки, хватаюсь за его шею руками, чтобы дотянуться. Закрыв глаза, я целую его. Изо всех сил льну к его твердому, словно из стали телу.

Эпизод 20

Глупая я. Эта мысль приходит, как только я прижимаюсь к его губам, оцарапавшись об жесткую щетину. Изображаю что-то милое и романтичное — так целуют мужа перед самым поездом, когда он уезжает в долгую командировку.

«Но у меня ведь опыта неоткуда было набраться» — проносится грустное в голове, — «бабушка меня держала в ежовых рукавицах, а потом и не до отношений было».

Надо с этим заканчивать. Потому что моя попытка оказывается дико провальной — я высовываю робко язык, быстро пробую Рустама на вкус, и тут же прерываю это издевательство над собой, немного отстранившись. Не прикидываться же мне пылесосом, всасывая его рот насильно? Ему, похоже, плевать. По глазам вижу.

— Не уходи, — произношу я, закусывая губу, на которой все еще остались нотки мужского геля для бритья, — мне страшно без тебя. Все равно пистолет ты уже получил. Тебя потом замучает совесть, если ты бросишь мать своих детей переживать в одиночестве.

— Тебе, похоже, что-то не то в капельницу заправили, — констатирует Рустам, разглядывая меня. Не могу сказать, что мой поцелуй затронул хоть какие-то струны души этого чудовища. Я не эксперт в мужских взглядах, но тут я даже похоти особо не вижу.

— Пожалуйста, — настаиваю я. Я цепляюсь за последнюю надежду — надежду отсрочить мой конец. Кто знает, как за это время изменится обстановка — возможно, Садаев и его охрана ослабят бдительность, и я смогу улизнуть.

Я опускаю ладошку ниже и пальцами пробираюсь Рустаму под футболку, поглаживая его живот. Твердые кубики пресса, об которые можно кулак разбить, если ударить. И смотрю ему в глаза, пытаясь хоть на секунду зацепить, чтобы он поддался искушению. Не знаю, правда, что я с этим потом буду делать.