— Я так понимаю, на пушке есть что-то интересное, да? — интересуется он, — ты больно отчаянно попыталась от нее избавиться. Колись давай.

Эпизод 22

— Завязнешь, — доносятся до меня отдаленные голоса вместе со всплеском воды. Потом следует тихий шорох травы и мат, — болото тут везде. Только нырять.

Нервный выдох вырывается из моей груди. Все-таки, я просто взяла и утопила пистолет. Возможно, навсегда. Даже если Садаев каким-то макаром сможет его выловить — не уверена, что на нем останутся хоть какие-то доказательства, кроме тины да лягушачьих какашек.

Садаев смотрит поверх моей головы в сторону, откуда доносятся до нас разговоры об утопленном пистолете. Уверена, что сейчас он готов отправить следом за пистолетом и меня — настолько у него зверское лицо. От выражения глаз у меня холодеет позвоночник. Все, что я делала последние часы — это было на чистом отчаянии. Глупые хаотичные движения, как у загнанного зверька. О последствиях я не думала. Мне надо было спастись.

К нам приближаются шаги. Даже не поворачиваясь, я понимаю, что ему идут сообщить очень плохую новость.

— Тут проблема нарисовалась, — слышу я мужской голос, как Рустам рычит:

— Я слышал. Кого угодно тащите сюда — но чтобы пакет достали к утру.

— Если тут конкретная топь, то может и не найдем ничего. Если только все осушать.

— Мне плевать. Хоть сожги и перекопай, — Рустам выпрямляется и смотрит на меня. Его взгляд ледяной волной облизывает мое тело, — поднимайся с асфальта и в машину. Жопу отморозишь. Мать близнецов, бляха, — бросает он сквозь зубы, а я быстренько собираю ноги в липких, холодных джинсах и послушно семеню к машине.

Уверена, что этот человек действительно тут все перекопает — лишь бы найти то, что ему надо. Мне удалось отсрочить себе приговор. Хотя бы на несколько часов, хотя бы на день — и если Рустам после этого отчаянного жеста не бросит меня в подвал, или не привяжет снова к шведской стенке — может быть, мне и удастся исчезнуть. Уеду хоть на край света, только бы никто больше не нашел. Буду на севере рудники копать.

Я открываю дверь машины и забиваюсь на заднее сиденье. Через окно я смотрю, как Садаев что-то говорит мужчине, который задумчиво чешет затылок и эмоционально машет рукой на болото. Мечтала я сбежать подальше от заморочек и мерзости богатых людей, но, ирония судьбы — снова жизнь забросила меня в какую-то задницу. Разве с Гошей я думала бы о том, куда выбросить пистолет, который он оставил после нашей бурной ночи?

Садаев заканчивает болтать. Спустя пару секунд открывается дверь и он садится на место водителя. БМВ с тихим урчанием заводится, и Рустам разворачивается в обратную сторону, а потом мы проезжаем мимо двух машин и толпы мужчин, которые курят, задумчиво провожая нас взглядами. Теплые огоньки мелькают как раз на уровне моего окна. Оно вроде в тонировке. Жаль, что они не увидят мой извиняющийся взгляд.

А Рустам по-прежнему молчит. И это молчание бьет по моим нервам, как недоучка-гитарист по струнам гитары. Воздух в машине звенит от напряжения, пока мы несемся по шоссе, а потом холодная рука сжимает медленно мои внутренности, когда мы сворачиваем на какую-то левую дорогу. По бокам от нас начинает мелькать темный лес.

«Боже, что он собирается делать?» — спрашивает меня подсознание, пока я ерзаю на сиденье и смотрю в густую и мрачную темноту. Внезапно Рустам включает аварийку и тормозит у обочины. Потом, немного подумав, он глушит машину и гасит свет в салоне.

Честно говоря, в этот момент я готова двинуть кони. Темная ночь и лес вокруг, а рядом сидит человек, которому я очень сильно помешала. Да и одно мое существование для него — проблема. А от проблем… избавляются.

Рустам тянется к бардачку, а я судорожно сжимаю пальцы на спинке сиденья и рывком поднимаюсь, перекидывая ногу, и переползая на переднее.

— Куда лезешь? — Садаев поднимает на меня взгляд, наблюдая за этими маневрами, — сядь нахрен обратно.

— Не надо меня убивать, пожалуйста! — я, все-таки, сажусь рядом и хватаю Рустама за запястье. Сжимаю его сильно-сильно, глядя в глаза моему палачу. Словно я могу внушить ему, что я ни в чем не виновата. Это просто плохо сложились обстоятельства, а так я бы жила себе и жила. И никакой Садаев, никакой маньяк, никакой отец бы не знали, что Диана закончила спокойно институт, получив абсолютно невыдающийся синий диплом, спокойно вышла бы замуж за обычного Гошу, спокойно родила бы обычного ребенка, а не близнецов…у меня бы была абсолютно незаурядная жизнь, если бы не та идиотская ночь!

— Сядь. Назад! — в голосе Садаева появляются рычащие нотки, а я начинаю плакать, не выдержав. Слезы — лучшее женское оружие, как говорила Эля. Но я не пытаюсь разжалобить Рустама. Просто так выходит. Словно что-то надламывается во мне от этой долгой борьбы за спокойную жизнь. Последняя соломинка сломала спину слону, как говорится. Эта соломинка — понимание, насколько близко я была к исполнению своей мечты о спокойной жизни.

Рустам молчит, пока я всхлипываю. Мои слезы капают ему на руку, расплываясь на смуглой коже. Он не убирает руку, пока я тихо оплакиваю похороненные надежды.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпизод 23

— Ты закончила ныть? — интересуется Рустам, когда мои слезы уже ручейками бегут по его руке. Я вытираю щеки тыльной стороной ладони, и готовлюсь уже покаяться, как следующая фраза вводит меня в ступор, — вали уже в лесок по своим делам. Недалеко. А я перекурю. Если услышу, как хруст веток удаляется — буду стрелять в темноту.

Он выдирает из захвата свою руку, и снова порывшись в бардачке, достает оттуда пачку сигарет. Я даже не знаю, что меня ошарашивает больше: синенькая картонная коробочка и тот факт, что это спортивное животное курит, или то, что он привез меня в лесок для похода в туалет. Всего-навсего.

Господи, спасибо. Похоже, моя казнь откладывается. Не зню даже причины такой милости, но ледяная рука страха, которая до этого момента стискивала мои внутренности, наконец, разжимается и словно испаряется.

— Еще раз для особо упертых: свалить не пытайся. Потеряешься навсегда, — Садаев хмыкает, глядя на мое вытянувшееся лицо. Я быстро распахиваю дверь и вылезаю на улицу. Семеню в сторону темного леса, и слышу за спиной щелчок зажигалки. Ветерок приносит первый запах дыма, когда я скрываюсь за кустиками. В туалет мне и правда хочется. Поэтому я отдираю от ног прилипшие джинсы и, молясь, чтобы в темноте мой зад не укусила крапива, сажусь на корточки и делаю свои дела.

Свалить. Как же! Тут такая темнота, что хоть глаз выколи. На первый же сук напорюсь.

После я еще некоторое время стою, прислонившись спиной к дереву и трогаю свой живот. У меня там целых двое детей. Не верится как-то. Как я их буду поднимать на ноги? Тут самой для начала бы не сдохнуть от такой нервотрепки.

Рустам выкидывает сигарету в сторону, когда я возвращаюсь. Странно, но запах дыма ему идет. Мне кажется, такой, как он, должен вмещать в себя все человеческие пороки: курение, алкоголь, беспорядочные половые связи… как минимум напротив двух пунктов я уже могу поставить галочки.

— Слушай, — медленно произношу я, приближаясь к нему, — куда ты меня везешь?

— Тебе какая, блин, разница? — спрашивает он, рассматривая меня. Чувство такое, будто бы составляет в мыслях мой фоторобот. Щелк — ноги в мокрых джинсах сфотографировал взглядом, щелк — грязный подол водолазки, щелк — грудь… на ней Садаев задерживается взглядом несколько дольше. Я успеваю напрячься.

— Большая разница, — бормочу я, — не надо мне делать ничего плохого. Пожалуйста. Мы можем быть полезными друг другу.

Я произношу эту абсолютную чушь с невероятно уверенным лицом. Рустам в ответ изгибает темную бровь.

— Что было на том пистолете, принцесска? Давай, побудь мне полезной.

Я качаю головой.

— Не знаю, — лгу я, даже не моргнув глазом. И легко приправляю ложь правдой, чтобы выглядело достовернее, — я его выкинула, потому что Вера Трофимовна, с которой я жила, нашла этот пистолет и облапала его. Возможно, она стерла отпечатки. Я испугалась, что ты меня за это убьешь.

— Тупая отмазка. За выброшенный в болото пистолет я тебя скорее убью. Чем за смазанные отпечатки.

Я медленно поднимаю на него взгляд. Никогда не привыкну, что эти сволочные богачи, вроде моего папаши, так легко относятся к чужим жизням. Так хладнокровно говорят об убийстве.

— Не только я виновата в этой ситуации, — тихо произношу я, стараясь не выдать волнения, которое скручивает мне сердце, — мне просто подсыпали какую-то дрянь в клубе. И все вот так завертелось. Это ты забыл пистолет у меня и не позаботился о предохранении…

Садаев делает шаг ко мне. Возвышается надо мной, подавляя своей зверской мощью и ростом, и я инстинктивно пытаюсь от него отвернуться. Не смотреть, оказаться хоть чуточку подальше.

— Я это уже слышал, принцесска. Короче, ты бесполезна почти что полностью. Единственное, что тормозит меня — это то, что ты не соврала про свой залет, — он говорит это достаточно ровно, но его слова отравляют мне душу. В них есть какой-то пренебрежительный оттенок. В том, как он их подбирает, — если и ДНК-тест подтвердит, что это от меня, то говорить уже будем по-другому.

— Как? — скептически интересуюсь я, — а если нет, тогда что?

— Если нет — даже париться с тобой не буду. Если я — то говорить буду почти что ласково, — усмехается Садаев. Я ему ни капли не верю. Он продолжает издеваться, — правда, если из-за твоей наркоманской попойки у детей обнаружатся отклонения — отправлю на прерывание.

— Ты козел, — вырывается у меня пораженно. «Козел, козел, козел» — подтверждает эхо в моей пустой голове. Его слова меня настолько шокируют, что даже дельных мыслей не остается.