Я вздрагиваю, потому что маньяк неожиданно словно из-под земли появляется рядом со мной. Ставит руку на машину и с ухмылкой смотрит на меня.

— Не помню, чтобы у меня были дети. Папа, значит? Ты нарена мне хороший вечер обламываешь, цыпа?

— Ты, извращенец, — медленно произношу я, поднимая на маньяка взгляд, — им по двадцать лет.

— Это только тебя смущает. Я с ними не детей собирался делать.

— Обломись теперь. Я не хочу потом всю жизнь терзаться муками совести, если ты вдруг их убьешь, маньячина.

— Цыпа, — он хватает меня за плечо и рывком отодвигает из машины, а я охаю. Потом открывает дверь и запихивает меня внутрь. Буквально запихивает. Заставляет упасть попой на сиденье и подталкивает дальше, — займи свой рот и острый язык сэндвичем. Ты меня начинаешь задалбывать.

— Отвези меня к брату, — зло цежу я, — и тогда я перестану тебя задалбывать. Где вы его держите?

— Отвали, цыпа, — он пытается закрыть дверь, но я блокирую ее ногой. Оставляю отпечаток ботинка на ней, а маньяк за это шлепает меня по лодыжке, отчего я взвизгиваю. И пинаю его со злости в бедро.

* * *

— Ай, — ногу пронзает резкая боль и я сгибаюсь, мучительно застонав. Ему хоть бы хны, а у меня ощущение, будто я каменный столб пнула. Едва кость не сломала.

— Слыш, цыпа, — он заталкивает мою ногу в машину и швыряет снова в меня пакет с сэндвичем, который я поставила на сиденье, — будешь дергаться — я тебя мыть тачку заставлю. Голой.

Он захлопывает дверь. Потом садится за руль, смотрит на время и тычет пальцами в небольшой планшет в автомобиле. Включает какой-то канал, убавив звук так, что я едва различаю голоса в фильме, и мы снова куда-то едем. Мне начинает это надоедать. Похоже, я весь день проведу в машине, нюхая выхлопные газы, а не свежий воздух, как обещал маньяк, и который так полезен беременным.

Я начинаю подыхать со скуки уже через час. День становится для меня пыткой. Хочется биться головой об спинку сиденья, отпинать ногами маньяка, который больше не позволяет мне выйти из машины и запирает меня, паркуясь в тени, чтобы я не отбросила коньки от духоты. Я съедаю остывший сэндвич, допиваю коктейль, нахожу наггетсы на дне пакета и уничтожаю их тоже. Несколько раз мне кажется, что время остановилось. В конце концов меня это достает окончательно, и я засыпаю на заднем сиденье, свернувшись в позе эмбриона.

Будит меня то, что маньяк неожиданно прибавляет звук на планшете. Мы снова где-то недалеко от центра. Стоим возле тротуара с включенной аварийкой, а мужчина задумчиво пялится в новости.

Я бы подумала, что он просто любитель слушать то дерьмо, которое случается в мире. Это очень по-садистски. Но когда я Сажусь, потирая глаза, перед которыми еще стоит пелена после сна, и вижу на экране уже знакомый мне дом, в котором маньяк забирал результаты экспертизы, я сама невольно прислушиваюсь к голосу диктора. Хотя, голова почти не соображает.

— … двое человек пострадало. На месте сейчас работает скорая. Машина взорвалась в тот момент, когда водитель попытался завести двигатель. На данный момент причина взрыва не установлена.

Камера переключается на черный остов автомобиля, который горит так, что я легко понимаю: да, вряд ли там кто-то выжил. Дьявол, мы же были там несколько часов назад. Хорошо, что она взлетела на воздух не в тот милый момент, когда маньяк курил возле входа, а я ругалась на него.

— Бляха, — внезапно усмехается маньяк, и разворачивается ко мне, — цыпа, ты знаешь, что это за машина?

— «Форд»? — предполагаю я, вспомнив значок на багажнике. Маньяк начинает тихо ржать. Этот смех щекочет мне нервы. Играет на них. Как у него это удается? Я передергиваюсь, и до меня начинает доходить, что кое-кто сейчас не в духе.

— Диана, — хрипло произносит мужчина, впиваясь в меня черными глазами, — эта тачка, которая должна была привезти твой пистолет на экспертизу. Кто-то очень судорожно пытается замести следы, — он снова начинает смеяться, достает из кармана телефон и набирает чей-то номер.

У меня начинает звенеть в ушах. Черный дым на экране рвется в небо, маньяк разговаривает с кем-то по телефону. Я слышу только обрывки фраз — «пакет в машине нашел? Окей… пошлю людей, чтобы дали вам спокойно все сделать…» Жизнь снова разворачивается ко мне жопой. Теперь уже никто ничего не сделает. Остается молиться о самом лучшем исходе в моем случае — чтобы бабка залапала пистолет так, что на нем не останется лишних отпечатков. Или чтобы их болотные лягушки слизали.

— Несколько часов, цыпа, — хмыкает маньяк, — время тикает быстро. Ты готова? Мы скоро узнаем, какого черта простая дочка олигарха решила утопить пушку в болоте. К сожалению, эту новость тебе придется дожидаться в компании Рустама. Выдержишь?

«Он меня убьет» — констатирую мысленно я. Медленно мотаю головой и интересуюсь:

— Почему ты не можешь взять меня с собой?

— Ты больше мне доверяешь, чем Садаеву? К сожалению, цыпа, еще одна поездка и дальше тебе со мной нельзя. Мне нужно встретить парочку не сильно приятных людей. Может быть, мы обменяемся выстрелами в голову. Так что сиди лучше дома.

* * *

Маньяк возвращает меня в башни Москва-Сити. Я захожу на негнущихся ногах в апартаменты Рустама, и нос улавливает тонкий запах того самого одеколона. Словно сам Садаев прошел тут пару минут назад. Скорее всего так и есть.

Когда я опускаю взгляд вниз, на паркет, то замечаю на нем дорожку из капель крови. Много капель. Как алые кляксы. Мир странно наклоняется, и я, схватившись за голову, врезаюсь в стену и стекаю по ней на пол с грохотом.

— Слыш, цыпа? — растерянно спрашивает маньяк, — ты там в порядке?

— Кровь… — выдавливаю я. Меня начинает тошнить. Я едва сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть сэндвич туда же, где алеет кровь. Все это очень плохо. Очень плохо.

— Эй, — он хлопает меня по щекам, пытаясь привести в чувство и они вспыхивают болью, — это не твоя, цып. Видишь, где капли? Ты там еще не была. Успокойся. Это не твоя.

Не добившись от меня вразумительной реакции, маньяк подхватывает меня под мышки, поднимает на руки и тащит в одну из комнат. Сбрасывает меня на диван. Я тихо выдыхаю, перевернувшись на бок, поджав ноги и обняв свой плоский живот. От одного вида крови перетряхнуло так, что сердце никак не может найти прежний ритм.

Только потом я замечаю Рустама, который стоит у окна без футболки, накинув на шею полотенце. Одну из рук он держит на весу, развернув так, чтобы видеть предплечье. По нему-то и стекает струйками кровь, засыхая багровыми пятнами и капая на пол. В другой руке Садаев держит кусок ваты.

Я сглатываю неожиданно вязкую слюну, когда Рустам поднимает на меня взгляд. Осталось ли в нем что-то человеческое, после того, что случилось сегодня в клинике? Хотя бы та искра, которая теплилась где-то глубоко… которую можно было изредка заметить.

Да нет. Теперь в его взгляде просто ледяной ад.

* * *

— Ей стало плохо, — комментирует мое лежание на диване маньяк, — увидела кровь в прихожей.

Садаев никак не реагирует. Он продолжает давить на меня взглядом.

— Ладно, пойду, — маньяк произносит это в полной тишине, — мне еще пару дел закончить надо.

— Вали, — внезапно отмирает Рустам. Его преданный цепной пес, пожав плечом, уходит, а я замираю, когда вижу на стене раму от разбитого вхлам зеркала, словно в него долго кулаком долбили. Осколки рассыпаны по полу. В луже крови.

Ледяной ужас поднимается по позвоночнику. И что, маньяк правда думает оставить меня на этого зверя, у которого крыша съехала? Один звонок из лаборатории — и, если мне не повезет, Рустам точно меня убьет. Он уже на пределе. Наверняка он узнал, что та стерва-врач из клиники его обманула не только сегодня, но и восемь месяцев назад. Иначе зачем бы ему разбивать в ярости вещи в доме? Потому что это страшная новость. Просто убийственно ужасная.

Легкий запах спирта доносится до меня — Рустам стирает с руки разводы крови. После вскрывает пачку бинтов, и перематывает руку, медленно, натягивая крепко белую ткань. Он делает это уверенно. Явно не впервые.

— Та врач… — начинаю я осторожно разговор, лишь бы не ожидать чего-то страшного в этой тишине. Я словно рядом с оборванным электрическим кабелем лежу. Воздух такой же напряженный. Просто гудит, — она подтасовала результаты и с твоей бывшей женой?

— Она не бывшая, — медленно отвечает Рустам, и я закусываю от волнения губу, — она просто умерла. Ответ на твой вопрос — да.

Господи. Сердце даже сжимается, хотя, я подозревала такой расклад. Бедная девочка. Насколько же ей было горько и страшно? Мне сложно представить ее чувства в тот момент. Но всего лишь одна ложь — и ее жизнь разрушили. Безжалостно. И жизнь еще нерожденного малыша.

Я смотрю на Садаева. Он разбит этой новостью? Он ведь понимает, что не смог уберечь женщину, которая была с ним. Которая была ему женой и подарила бы вскоре ребенка. Я бы сошла с ума.

— Что ты сделал с этим врачом? — вырывается у меня вопрос и Рустам бросает в мою сторону тяжелый взгляд.

— Ты реально хочешь это узнать? Могу рассказать в подробностях. Тогда родишь раньше времени.

— Нет, — к горлу подступает тошнота, — не стоит.

Я даже не знаю, что страшнее — думать, какой ад испытала его бывшая жена или какой ад он сегодня устроил той девушке. Нет, не девушке… твари. Но все равно меня передергивает.

Закончив с перевязкой, Рустам швыряет обрывки бинтов на столик и подходит ко мне. Как оживший кошмар. Я инстинктивно сжимаюсь, подтягивая коленки едва ли не к подбородку, но Садаев жестом приказывает мне встать.

— Не трогай меня только, ладно? — прошу я, не решаясь это сделать. Вряд ли, конечно, я смогу защитить своих детей даже в такой позе. Но раскрыться перед этим жутким человеком еще страшнее.