— Мадина, я… — хочу я ее остановить, но она шикает.

— Мужчинам никогда не понять наших слез. Ведь это нас отрывают от семьи! Не их. Только кем бы я была, оставшись дома? Дочерью! Глупой девочкой, — шепчет она и выпрямляется, посмотрев мне в глаза. Мне кажется, что там зажигается огонек превосходства, когда она произносит следующие слова, — а теперь я жена уважаемого человека. А он — мой муж. И вынужден со мной считаться. Теперь я кручу им, как хочу. Этот салон мой, — она обводит его ручкой и улыбается, — открыла его месяц назад. Обожаю платья и торжества.

— Вы работаете в собственном же салоне? — недоверчиво интересуюсь я. Моя мать когда-то выпросила у отца открыть салон красоты и появилась в нем от силы несколько раз. Потом ей наскучило.

— Да, — изгибает бровь Мадина, — я учусь. Я никогда не узнаю, что хотят покупатели, если сама не поработаю на месте продавца. Вытрите слезы, — она протягивает мне влажную салфетку и я растерянно прикладываю ее к щекам, — поверните ситуацию себе на пользу. Будете сильной — и ваш муж предпочтет рук лишиться, чем вас обидеть. А плаксы никому не нравятся. Когда человек плачет — он слабый.

«Все немного сложнее, чем ты думаешь» — проносится в голове мысль, но я послушно вытираю лицо, которое немного горит от соленой воды, излившейся из моих глаз. Мадина не знает всей ситуации, но она права. Пока я обмираю, словно мышка перед Садаевым — ею и останусь. Так и буду плакать, когда ему позвонят, чтобы сообщить результаты экспертизы. Глупо всхлипывать. Если бы я так всхлипывала, когда пришли результаты ДНК — все сейчас было бы иначе. Та девица-врач довольно потирала бы руки, а меня б заперли в подвале вместе с братом.

Мне становится стыдно за эпитеты, которыми я себя награждала. Домашнее животное, мышка, глупый зверек. Я сбежала от собственного отца, чтобы стать сильной и самостоятельной. А теперь сама себя унижаю. Готовлюсь быть жертвой и приложением к мужу. Так не пойдет.

Мадина неожиданно отскакивает от меня и нацепляет на лицо дежурную улыбку. Я угадываю, что позади меня появился Рустам.

— Долгих лет вам жизни. И счастья, — желает девушка, — всего доброго и спасибо за то, что выбрали наш салон!

— Туфли-то ей дай, — внезапно обламывает ее пламенную речь Рустам, — она в кедах, что ли, пойдет?‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ой, — девушка, покраснев, убегает. А я только сейчас вспоминаю, что действительно стою в платье своей мечты и в дурацких, уже потрепанных кедах на ногах.

После мне приносят орудие пыток — лодочки на невероятно высоком и остром каблуке. Мне, наверное, придется виснуть на Садаеве, чтобы ноги не переломать. Я неуверенно переминаюсь в них, а потом тихонько иду на улицу. Словно на цирковом канате передвигаюсь. Такие же ощущения.

В машине я украдкой кошусь на Садаева. Выглядит отпадно. Внушительно. Дико круто. На нем останавливались десятки взглядов, пока мы были на улице. Даже сейчас женщины с интересом пялятся в лобовое стекло, даже не глядя себе под ноги. Ненавижу этого человека, но, кажется, начинаю ревновать… я такой фурор не произвожу.

Спустя несколько минут мы подъезжаем к ЗАГСу. Стоит только нам остановиться на парковке, как я в шоке поднимаю взгляд, заметив что-то странное, и вижу чертову кучу народа, которая торчит перед входом. Просто. Целую. Толпу!

— Это что за ажиотаж? — интересуюсь медленно я. Честно говоря, я думала, что раз Садаев вздумал нас расписать ближе к вечеру — людей почти не будет. И не придется ждать своей очереди. Я не выдержу в этих туфлях.

— Журналисты, — хмыкает Рустам, заглушив машину, а я перевожу на него взгляд.

— Кто-то известный женится?

— Да, принцесска. Я.

Меня начинает тошнить.

— Какого… — выдавливаю я, а он тихо ржет над моей реакцией.

— Я продал журналистам нашу свадьбу. Твой папаша будет сегодня в полном восторге, Диана.

Эпизод 32

О, да. Мой отец захлебнется ядовитой слюной от восторга. Об этом я думаю, еще раз окинув взглядом кучу людей у загса, и примерно прикинув, сколько там камер. Интересно, хватит ли у меня пальцев рук и ног, чтобы посчитать журналы и газеты, которым Рустам продал возможность разместить у себя наши фото с бракосочетания?

— Он не допустит этой свадьбы, — медленно произношу я, чувствуя, как паника ледяной волной поднимается по позвоночнику. Одно дело — выйти замуж втихаря. Другое дело — вот так. Неожиданно. Не предупредив моего отца, подразнить открыто. Породниться с врагом, заявить об этом всему миру. Отцу придется или пожертвовать репутацией, заявив, что он против моей свадьбы, а я — дрянная дочь, которая его мнение ни во что не ставит, или… с этого дня считаться с Садаевым. Хотя бы на публике — жать ему руку, улыбаться, называть зятем, и отмываться от слухов, если они что-то не поделят в бизнесе. Это как плевок в лицо. Смачный, причем.

— Не смеши меня, принцесска, — хмыкает Рустам и выходит из машины. Спустя секунды открывается дверь рядом со мной и я поднимаю взгляд на протянутую руку, — вылезай.

Я осторожно берусь за твердую ладонь. Медленно выхожу из машины, выпрямляюсь и смотрю на Рустама, нахмурившись. Со стороны я смотрюсь, наверное, как невеста, доверчиво смотрящая в глаза будущему мужу.

— Мне страшно, — признаюсь я, — Рустам, ты плохо знаешь моего отца. Если происходит что-то, что ему не по вкусу и он не может на это повлиять, то… ему проще уничтожить причину беспокойства.

Рустам усмехается. Его взгляд темнеет.

— Охренеть ты наивная. Я это знаю.

И легко дергает меня за руку, чтобы я пошла следом. Я подхватываю подол платья, чтобы оно не собрало с асфальта пыль, и опускаю взгляд вниз, изображая скромную невесту. А в голове рой мыслей. Ну зачем Рустам делает это?

— Можно ваш комментарий? — в лицо неожиданно тычется микрофон и я отшатываюсь, вздрогнув. Громкий и четкий женский голос бьет по ушам, — вы выглядите очень печальной в день вашей свадьбы. Это брак по любви?

Я медленно поднимаю взгляд на растрепанную блондинку лет сорока, которая задала мне этот вопрос.

— Вы до ужаса бестактны, — произношу я, и в этот момент Рустам закрывает меня от журналистки и уводит дальше через толпу.

Смогу ли я вернуться в свой институт после того, что происходит сегодня? Одно ясно — теперь я буду уже не просто какой-то Дианой. Свадьба между дочерью нефтяного магната и Рустамом Садаевым — очень громкое и резонансное событие. Мое лицо будет знать каждая собака. И Эля с Оксаной узнают.

Дьявол, руководство института будет в ярости. Я ведь училась у них по поддельным документам. Если они решат проверить их — быстро убедятся, что тут дело нечисто.

Когда мы заходим в ЗАГС, я обмираю прямо на пороге. Ноги словно врастают в пол. Немеют. По ним бегут мурашки и я растерянно открываю рот.

Отец. Тут мой отец. Неужели он решил приехать? Успел, отложил все дела… ему пришлось, наверное. Он должен сохранить лицо. Неявка на свадьбу дочери — повод для слухов.

Он поворачивается к нам. Невысокий, суровый мужчина. Между густых бровей пролегает складка — он вечно хмурится. Неспешным и показательно ленивым шагом он идет к нам, только я чувствую, что он в ярости. Я научилась это понимать за то время, пока жила с ним. Считывать настроение по малейшим жестам, по мимике, походке и тону. Лишь бы не мешаться, не вызвать гнев лишний раз, не расстраивать и быть удобной.

Моя душа словно раскалывается на две части: одной из них я снова чувствую себя маленькой Дианой. Снова в груди собирается колючий комок тревоги. И снова тоскливая надежда, что это просто я неправильная, а семья у нас очень хорошая. Я слишком мнительная, слишком требовательная. На самом деле меня любят. Просто немного по-другому. А я все порчу своими мыслями и поведением.

— Мирослав где? — тихо и зло интересуется отец, приблизившись. Я выдыхаю. Он не смотрит на меня. Только на Рустама, пока я безуспешно пытаюсь найти в его взгляде хоть каплю заинтересованности именно во мне.

Нет, дьявол. Мне стоит прекратить надеяться, что однажды он поймет свои ошибки. Вспомнит, что я его дочь, раскается и попытается наладить отношения. Слова «возвращайся домой, Ди, мы тебя очень ждем и скучаем» никогда не прозвучат.

— Спроси у своей дочери, — с усмешкой отвечает Рустам. Он его не боится. Это так странно. Я привыкла, что перед папой все лебезят и стараются аккуратнее подбирать выражения. Даже те, кто старше, но Рустаму будто бы глубоко плевать.

— Садаев, — с угрозой произносит отец, делая шаг вперед, — не зарывайся. Дури в тебе дохера. Ума вот пока нихера. Не того пытаешься за хвост укусить. Дочери у меня нет. Сын мой где?

— Мирослав сегодня будет моим свидетелем, — медленно произношу я вместо Рустама. Я понимаю, что в моем взгляде появляется плохо скрытая неприязнь и отец ее увидит, если обратит на меня внимание. Удивительно — он вправду переводит на меня взгляд, и я продолжаю, — если у тебя нет дочери, зачем тогда приехал на мою свадьбу?

— Закрой свой рот, — обрывает он меня, — можешь сказать своему мужу, что он берет в жены нищую девку без роду и племени. В завещании твоего имени нет. Допрыгалась. А его сородичам этот факт важен. Останешься жить на теплотрассе однажды.

— Ты оскорбляешь мою жену, — неожиданно произносит Рустам, и в голосе я слышу очень холодные и стальные нотки, — а значит, оскорбляешь и меня.

Я яростно выдираю руку из ладони Рустама и подхожу к отцу. Наклоняюсь к его уху и шепчу, едва сдерживаясь, чтобы не закричать:

— Тогда, папа, ты сам разберешься, что делать с пистолетом, из которого ты убил брата Рустама. И который сейчас уехал на экспертизу. Хорошего тебе дня.

Резко развернувшись, я ухожу, оставив их наедине.