Я тоже испытываю жажду, и, облизав губы, смотрю, как двигается у этого зверя кадык при каждом глотке. Он пьет жадно и неаккуратно. Вода течет по шее и по обнаженному торсу. Это не Гоша, который интеллигентно наливает воду в одноразовый стаканчик, не желая присасываться к горлышку. Мне кажется, у того вообще бы пунктик насчет обсасывания предметов. Он и мороженое на кусочки резал, и с кукурузы зернышки срезал.

За моей спиной закрывается тихо дверь. Видимо, верный пес послушно ушел ждать решение хозяина в коридоре.

— Вещай давай, — бросает мне Рустам. Он закручивает бутылку и отставляет ее в сторону, и, абсолютно не обращая на меня внимания, возвращается к тренажерам. Подходит к турнику и, размяв руки, начинает подтягиваться.

О, Боже. Кажется, у него мышцы даже там, где их нет у нормальных людей. Здоровый он, как бычара. Я, похоже, едва буду доставать ему до плеча, если подойду, а моя голова окажется размером с его бицепс.

— Что вещать? — спрашиваю я, взяв себя в руки и прекращая разглядывать этого человека. Всё, хватит. Мне становится страшно представлять, что он делал со мной в постели. Вряд ли посыпал простынь лепестками роз и был аккуратным и внимательным. Честно говоря, с утра у меня всё, включая мышцы на ногах, болело так, что я думала еще неделю враскорячку ходить буду.

— Вещай, что от меня хочешь, — отвечает Рустам, — Заплатить тебе за тот трах?

Я в шоке смотрю на него.

— Мне от вас ничего не нужно, — произношу я, — это вы меня притащили сюда. Насильно причем.

Он спрыгивает с турника и усмехается, мазнув снова по мне взглядом.

— Ты давай овцу невинную не строй. За записями с камер ты не просто так к Задорожному поперлась.

— Не просто, — пожимаю я плечами, — хотела узнать, с кем я была в ту ночь. Вы же в курсе, что спали с девушкой, которой подсыпали наркотик в напиток?

Садаев нехорошо усмехается в ответ.

— Вела ты себя действительно как течная сучка, — он будто бы раздает пощечины такими унизительными словами, и я чувствую, как лицо начинает пылать, а в груди разгорается обида.

— Я же сказала, что это из-за наркотика. Я до той ночи была девственницей.

Если я вела себя, как… сучка, то Садаев вел себя как настоящий раздолбай-идиот, забыв надеть презерватив. Эта мысль дает мне чуть больше уверенности в себе, и я могу хотя бы выпрямиться, а не стоять перед ним, как сгорбленный карлик, стараясь казаться ниже, тише и незаметнее, испытывать давящее и унизительное чувство стыда.

Рустам приподнимает брови. Эта эмоция выглядит больше издевательской на его лице, будто бы он мне не поверил.

— И что теперь? Жениться на тебе?

— Нет, просто оставьте меня в покое, вот и всё, — отвечаю я, разворачиваюсь и дергаю ручку двери, чтобы уйти. Она даже не двигается с места. Черт. Верный пес Садаева, кажется, закрыл ее.

— Куда пошла-то? Мы не закончили с тобой. Выйдешь отсюда только в клинику, где тебе сделают аборт, — слышу я холодный голос Рустама и возмущенно втягиваю со свистом воздух.

Свинья чертова!

Значит, Тёма, все-таки, ему и это сообщил. Или он сам помнит, что натворил той ночью. Прекрасно. Но распоряжаться собой я никому не позволю. Я даже рада, что он оставил у меня пистолет — есть хоть какой-то аргумент.

Я разворачиваюсь и пересекаюсь с ним взглядом. Садаев смотрит на меня жестко, холодно. В его глазах нет даже ни намека на заинтересованность мною, ни капли тепла, несмотря на то, что по факту я подарила ему свою невинность. Понимаю, что не все мужчины это ценят, но можно ж быть как-то более мягче после такого, а? А не смотреть, как на таракана.

— Аборт я не стану делать, — произношу я ему в тон, — и с вас требовать ничего не буду. Не пытайтесь контролировать мою жизнь, пожалуйста. Отпустите меня, я уйду и забуду про вас. Хотя, вообще-то, мы оба должны нести ответственность за то, что произошло той ночью, но я понимаю, что вряд ли вы обрадуетесь такой перспективе. Все останется на вашей совести.

— Мне не нужны дети от девки на одну ночь, — холодно обрывает меня Рустам, — аборт ты сделаешь. Или я тебя заставлю. Не держи меня за идиота, дрянь.

Я мрачно смотрю на него. Конечно, такой, как он способен на многое. И отвести меня на аборт, и даже просто избавиться от меня, если я буду взбрыкивать. У него в приближенных самый настоящий преступник, насильник. Глупо ждать от такого человека сочувствие или жалость.

Господи, ладно он-то небось ахает все, что двигается, но как меня угораздило попасть ему в постель? Такие тестостероновые животные не в моем вкусе. Они меня пугают. Но, к сожалению, ответ на этот вопрос, я, видимо, не найду. Потому что помню с той ночи только пару туманных эпизодов.

Может, оно и к лучшему. Не хочу помнить свой первый секс С НИМ.

— На этот случай у меня есть аргумент, — спокойно произношу я. Запускаю руку в бюстгалтер, наблюдая, как взгляд Садаева становится острым и напряженным. Видимо, он думает, что я сейчас достану оружие, но я вытаскиваю на свет фотографию, подхожу и кладу ее на стол перед ним.

— Что за херня?

— Разверните. Посмотрите. В ту ночь вы забыли у меня пистолет. Я его спрятала в надежное место. Случись что со мной — и он попадет в руки к полиции.

Он сметает со стола бумажку, быстрым движением разворачивает ее, а потом, усмехнувшись, швыряет обратно. Темные глаза прожигают меня в ответ. Мне кажется, что в этой тьме разливается что-то страшное, жуткое и опасное. Словно у зверя перед самым прыжком, за секунду до того, как он вцепится когтями в жертву.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мелкая ты дрянь, — его низкий голос пробирается мне под кожу и вибрирует где-то в поджилках, вызывая только одно желание: бежать. Лишь бы выжить. И я пячусь к двери, уговаривая себя взять в руки, успокоиться. Нет, он не станет ничего делать. Он не посмеет.

«А если посмеет? Если решит, что ему проще избавиться от тебя и потом перевернуть весь твой мир вверх дном, чтобы найти этот пистолет?» — спрашивает внутренний голос, а я мысленно шепчу в ответ:

«А у меня был другой выход? Это единственный аргумент, который у меня был!»

Он приближается ко мне. Двигается, как хищник — пружинисто, стремительно и опасно. За секунды сокращает между нами расстояние, и я полной грудью вдыхаю его запах — тот самый одеколон, который я почувствовала в том баре, запах горячей кожи и тяжелый мужской запах, от которого мурашки пробегают по коже. Ни один парень из моего окружения так не пах. Это меня и пугает.

Рука с грохотом бьет в дверь рядом с моим лицом, и я зажмуриваюсь, вздрогнув.

— Двигай в полицию. Давай, — рычит это животное, а я обмираю перед ним, — думаешь, мне что-то сделают? Посадят меня, типа, это ты ждешь? Я отмажусь. Только из этой пушки вальнули моего брата, сука. И если она попадет в лапы полиции, или кто-нибудь из твоих знакомых-шавок сотрет на ней отпечатки, я тебя пристрелю, как собаку.

Я чувствую, как голова начинает кружиться. Вспоминаю бабку, которая облапала весь пистолет и запихнула его в карман халата — после этого я просто стопроцентно уверена, что никаких отпечатков на оружии не осталось. Вообще.

Сердце сжимается так, будто Садаев уже приставил дуло к моему виску, и мне осталась секунда до смерти. Так оно у случится, если он узнает про Веру Трофимовну.

— Пистолет в безопасности, — шепчу я, вру нагло и уверенно, хотя мне становится мерзко от этого, — я думаю, вам важнее найти убийцу брата, чем расквитаться с забеременевшей от вас девушкой? Я отдам вам пистолет, как только рожу малыша. Я уверена, что у вас рука не поднимется на своего ребенка, — я открываю глаза. Смотрю смело в зверский взгляд напротив, — а потом вы дадите мне уйти. Я к вам никогда в жизни больше не приближусь. Клянусь.

Честно говоря, я не уверена, что у этого животного не хватит духу сделать что-то ребенку, но за эти девять месяцев я придумаю что-нибудь. В конце концов, найду способ исчезнуть хоть в другом городе, чтобы он никогда меня не нашел.

— Расчетливая ты сука, — слышу я смешок, — думаешь, меня так просто на колени перед тобой поставить? А ты вот встанешь. И еще не раз.

Эпизод 11

Он еще раз с жутким грохотом бьет в дверь возле моего лица, я вздрагиваю, а Рустам отходит в сторону, начиная бродить по комнате, как дикий зверь. Это выглядит жутко. Я боюсь пошевелиться, потому что агрессия проскальзывает в каждом его движении.

— Значит, так ты всё решила, — констатирует он с усмешкой, — как там твое имя, сука?

— Меня зовут Диана, — хмуро произношу я. Мне неприятно, что он так обращается ко мне. Но в случившейся ситуации есть не только моя вина, но и его. Я ничего не требую с него, чтобы терпеть такое поганое отношение. Садаев сам виноват в том, что потерял у меня пистолет. Сам виноват, что я теперь беременна. Это печальное стечение обстоятельств, но он почему-то не хочет адекватно его принять.

— Диана. Грёбаная принцесса, — произносит Рустам, рассматривая меня с головы до ног, — она плохо кончила, кстати. И ты плохо кончишь, — констатирует он ровным голосом. Кажется, это небольшое затишье перед бурей. Я чувствую, как он плохо сдерживает ярость, потому что воздух вокруг гудит от напряжения, — даю тебе последний шанс, принцесска, уйти здоровой на своих двоих. Дам тебе денег на аборт и еще сверху отвалю щедро. Ты ведь этого ждешь? Сумму назови.

— Я не стану делать аборт. Не настаивайте. Я могу подписать любое соглашение, если вы боитесь за свои деньги, — пытаюсь увещевать его я.

Он скептически склоняет голову на бок. Я тихо выдыхаю. Знаю, что он будет давить до последнего, угрожать и использовать любые способы, чтобы получить желаемое сейчас, а не потом. Ему нужен этот пистолет. Очень. Иначе бы он не был в такой ярости.