Анна Евдо - 30 чашек кофе

— Могу помочь с перевязкой и компрессами, — она добавила сахар в его кофе и тщательно перемешивала пластиковой палочкой, пряча улыбку.

— Не противно? Там всё выглядит пока не очень, — он скривился.

— Дурачок! — она присела рядом, насмешливо показывая глазами подтянуться повыше. — Я уже видела самое неприглядное, если помнишь. Теперь, думаю, должно быть явно лучше. Главное, что не задело артерию, — серьезно добавила она.

— Ты этого тогда испугалась? — он сел, упираясь в спинку кровати и накрывая своей ладонью её руку, протягивающую ему стаканчик.

— Я всего тогда испугалась, — она убрала под себя одну ногу. — Но этого в особенности, не представляя, что делать, чтобы не дать тебе истечь кровью до приезда скорой. И про лёгкие, которые могли поранить рёбра, я столько успела передумать…

Он потянул её ближе к себе.

— Ты удивительная. Абсолютно удивительная. Ты была такой собранной и решительной, что никак нельзя было догадаться, что ты испугана.

Она выдохнула и подняла свой стаканчик, чокаясь с ним.

— Так что не ной, всё обошлось не лучшим образом, но и далеко не самым худшим!

Он усмехнулся, тут же поведя правым плечом, слегка меняя положение.

— Я уже говорила, что шрамы мужчин действительно украшают. Так что показывай свой заслуженно-незаслуженный трофей.

Настя сходила в ванную за бинтом, пока он стягивал штаны и накидывал на себя угол покрывала.

Она ловко разбинтовала его ногу, добравшись до присохших нижних слоев.

— Продолжаешь нагружать, раз столько сукровицы? — покачала головой, взглянув на него.

Он поджал губы.

— В туалет же мне нужно ходить и хотя бы по квартире передвигаться.

Она развела в тёплой воде фурацилин и осторожно промочила бинт, сняв остатки. Швов получилось прилично. Не торопясь, осмотрела края, обработала тем же дезинфицирующим раствором и подула, подсушивая, но прекратив, когда заметила мурашки на его коже.

— Пусть подышит, и наложу свежую повязку, — потянулась к его свободной футболке, собравшейся гармошкой на животе. — Давай пока намажу твои многострадальные рёбра. Сильный отёк был?

Он перехватил её руки.

— Насть, пусть их Мишка, мама, медик, да хоть сам чёрт обработает.

— Не доверяешь? — она внимательно посмотрела в его расширившиеся зрачки.

— Себе, — просипел он, перебирая пальцами по её запястьям. — Шатёр сейчас из покрывала поставлю и сам же в нём задохнусь, — ударил кулаком по матрасу, выпуская её руки.

Она непроизвольно начала опускать взгляд, но тут же вернула его к лицу и кивнула.

— Рана выглядит неплохо, — голос подвёл, прозвучав глухо. Она прочистила горло, тихонько кашлянув. — Когда обещают снять швы?

— На десятый день, если не будет нареканий, — ответил он. — Кстати, шрамы при спасении вполне похвальны и для женщины.

— Они уродливы для женщины и провоцируют слишком много ненужных вопросов, — она раскрыла новую упаковку с бинтом. — Если женщина не воин, то её может украсить только один шрам — от кесарева сечения. Им можно гордиться.

— У тебя такой есть? — спросил и осёкся.

Она скользнула по его лицу взглядом.

— Нет, у меня не было ни показаний, ни осложнений с Полей. Мы сами с ней справились.

Он прикрыл глаза, понимая, что возведения купола такими темпами точно не избежать.

Настя закончила с перевязкой.

— Я тебе стишок новый принесла, — сообщила, делая вид, что не обращает внимания на его ёрзанье и подтянутую повыше согнутую вторую ногу. Достала сложенный листок из заднего кармана джинсов и подала ему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ершистое, игольное,

против течения и шерсти!

строптивое, остроугольное,

наперекор, упрямо и по-дерзки!

— Это про меня. Моё раздражение, — сразу сделал вывод, чувствуя, как ослабевает общее напряжение.

— Почти, — улыбнулась она, — даже, скорее, поведение.

Он расслабился и вернул улыбку.

— Начинаешь давать подсказки?

Она покачала головой.

— Сам от себя устаю, прости, — он посмотрел на выведенные карандашом строчки. — Спасибо!

Настя собрала посуду и марлевые обрезки.

— Можешь отдыхать или пойти ещё поуставать, пока я приготовлю нам завтрак, — она направилась в сторону кухни, добавляя на ходу, — надеюсь, в твоём полном холодильнике найдутся яйца и молоко.

Он провожал её глазами, спуская ноги с кровати и убирая в выдвижной ящик новое четверостишие.

— Могу даже помочь что-нибудь нарезать, — проговорил громче, поправляя одежду.

— Я справлюсь, — прокричала она, — будет достаточно, если просто составишь компанию.

Прибравшись на кухне, они перешли в гостиную. Она села напротив него.

— Минут пятнадцать — и я побегу.

Он не сдержал разочарованного вздоха.

— Уже?

Она взяла его за руку.

— Хоть я и на вольных хлебах, мне нужно появляться в редакции и студии, с которыми я сотрудничаю. Сегодня будем смотреть макет тех фотографий, к которым я ваяла описания.

Он переплёл их пальцы.

— Паш, что ещё не даёт тебе покоя? — она прозорливо считала его состояние.

Он довольно продолжительно просто молча глядел в её глаза.

— Скорее всего, через неделю мне придётся уехать.

Она недоверчиво уставилась на него.

— Точнее скажу завтра-послезавтра. Сделка с очень большими ставками для меня. Более года переговоров, встреч, пауз и неопределенности, но это новый уровень. Вторая сторона — человек избирательный. За всё время я встречался с ним трижды и всегда лично. Я запросил партнерство, сразу, без предложений на подрядных условиях или подобного. Все переписки ведутся с замами и сопутствующими службами. А сегодня, буквально перед твоим приходом, он сам позвонил. Так что мне нужно будет лететь. Я не могу послать Михаила — с ним не будут общаться. Я должен быть там сам, хотя я рассчитывал, что своё восстановление отмечу с тобой. И совсем не в самолёте.

Он посмотрел на неё с нескрываемым желанием, прижался губами к ладони.

— Прости! Из-за этого я раздражаюсь ещё больше. Ощущение, что все наши разъезды, одни за другими, как специально, выпали на время нашего знакомства.

Она ласково погладила щёку и нос Павла, пока его губы шептались с линиями её судьбы.

— Ощущение, что обстоятельства сопротивляются или, вернее, поддерживают, моё изначальное намерение на бросаться в тебя стремительно.

— В меня? — его бровь изогнулась, а губы продолжали целоваться с её рукой.

— Да, именно В тебя, не НА тебя, — повторила она, выделяя интонацией предлоги. — В то же время я ни с кем не была настолько близка, как с тобой. Но доказано самой жизнью — со мной работает лишь непредсказуемость и непланируемость!

Благодаря Тае, Настя узнала ещё вчера, что сегодня их ждёт двадцатая чашка кофе с бонусной дополнительной или комплиментом на выбор. Десерт она подготовила сама, надеясь порадовать своего «мученика», который, она нисколько не сомневалась, назовет точное количество их совместных чашек, в отличие от нее. Сверила номер такси по его сообщению и подхватила двойные порции кофе. Она не стала с ним спорить, договорившись, что кофе угощает она, но её поездки оплачивает он.

Павел встретил её у открытой двери, наверняка отслеживая передвижение машины в приложении. Забрал у неё напитки и пакет, который она тут же вытянула обратно, не позволив ему нахмуриться и звонко расцеловав в каждый уголок рта и выдохнув в центр:

— У нас мини-круглячок.

Он разделил с ней воздух, втягивая в себя каждое слово.

— Двадцатая чашка? — вернул ей дыхание, подтвердив свою внимательность.

Она улыбнулась — непередаваемое ощущение передачи её улыбки его губам.

— Паш, — прижалась щекой к щеке, руки же обоих сомкнулись на ручках пакета и картонной подставке, — не могу от тебя удержаться. Слышишь, как сердце стучит? И твоё… Может, мне пока не приходить и не провоцировать вдобавок к ушибу двойной перелом рёбер?

— Приходить, — он потёрся об её скулу, — и провоцировать, только курс на поправку.

— Тебе же больно, — она не замечала, что они стоят практически на лестничной площадке.

— Больно, — он не стал врать и притворяться, — но за каждое твоё прикосновение я вовремя пью все таблетки, за каждый твой поцелуй я терплю уколы и прибью травматолога, если дыхательная гимнастика не даст действенный результат. Ты стимулируешь меня восстанавливаться, если не быстрее, то регулярно. Я хочу тебя обнять, крепко, прижать к себе, поднять, унести и спрятаться ото всех. Пусть сейчас я не могу этого сделать, чтобы не раскряхтеться, как старик. Но не видеть тебя и совсем не касаться — ещё более мучительно, — он перевёл дух.

— Я предложила, но сама уже не могу оставаться от тебя вдалеке, — она посмотрела ему в глаза. — Я принесла двадцатые и премиальные чашки, испекла вкусняшки. А с тебя, — она слегка сдавила его подбородок, — двадцать праздничных необычных поцелуев.

Он сорвал с её губ ещё один, прежде чем она обогнула его и зашла в квартиру.

— Приветственные не считаются, кстати, — она скинула балетки. — Так что на старт, внимание, марш!

Он громко причмокнул. Она вопросительно оглянулась. Он ухмыльнулся.

— Это вместо выстрела. Тоже не считается.

Трубочки! Поленницей. С нежной золотисто-коричневой варёной сгущёнкой. Её руками. Из её рук. Одну на двоих, откусывая каждый со своей стороны и завершая сладким поцелуем в середине. Кофе на брудершафт с горячим завершающим поцелуем по обычаю. Поцелуй по очереди всех липких пальчиков, от которых совсем не хочется отлипать. Пульсирующий поцелуй в такт трепещущей венке на запястье. Она отходила, едва он начинал морщиться, пересаживалась, освобождая место вытянуть ногу, щурилась, услышав судорожный вдох, и умудрялась окружать его своим присутствием.