Анна Евдо - 30 чашек кофе

— Оправданно.

Он продолжал смотреть ей в глаза.

— Где отец твоей дочери?

Она откинулась назад.

— Не знаю.

Он молча смотрел на нее. Она улыбнулась.

— Пытаешься не сделать необоснованные выводы?

Он усмехнулся.

— Ты задал не совсем верный вопрос.

Он продолжал молча на неё смотреть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Не где, а кто отец? — она выдержала его взгляд. — Но ответ тот же: я не знаю.

Он перестал моргать.

— А вот теперь я действительно пытаюсь не сделать необоснованные выводы.

— В мою пользу или в его? — она прищурилась. — Мы же честно, только правду, помнишь?

Он моргнул.

— Ты не похожа на ту, что прыгает из постели в постель, меняя любовников каждый день, — он помедлил. — Изнасилование?

Она покачала головой.

— Я не прыгаю из постели в постель. И изнасилования не было. Был разовый контакт по обоюдному согласию. В тёмном закутке на одном ночном сборище. Потянуло в толпе, мы поддались. Почти не разговаривали и толком не видели лиц друг друга. Он не сволочь, не подлец. Он просто незнакомец. Началось, состоялось и закончилось. И у меня теперь есть дочь. Я бы рассказала ему о ребёнке, только я совершенно его не знаю, — она отпила свой кофе без сахара, но, кажется, даже не заметила этого. — Так что тот мужчина в прошлом. У меня были отношения. Я не была замужем. Сейчас я свободна и у меня есть моя Полинка.

— Ты не жалеешь? — ей удалось опять его удивить.

— Я счастлива, — она улыбнулась, сделала ещё глоток. — Я всегда хотела детей. И первой всегда именно дочь. Я так сильно мечтала о девочке, что, будучи уже с пузиком, проговаривала сама себе: «если родится мальчик, я буду его любить также и преодолевать свой страх, воспитывая его достойным мужчиной». С двадцати пяти лет целенаправленно подбирала кандидата в отцы. Но, видимо, действовать специально — не моё. То экстерьер не тот, то интерьер запущен. Несколько попыток не увенчались успехом забеременеть. Я даже решила, что, возможно, бесплодна.

Она подвинула его чашку к нему, приглашая выпить напиток горячим. Он добавил сахар.

— Я думал тебе не больше двадцати семи.

Она усмехнулась.

— Мне полных тридцать два года!

— Невероятно, — он держал чашку, так и не пригубив кофе. — Ты пыталась его вычислить?

— Нет. Это была не вечеринка узким кругом. Знаешь, порой на городские праздники устраивают дискотеки и концерты, народ пьёт, тусит, общается, свет мельтешит, тени расплываются, и тебе плевать, кто вокруг — они все сливаются в массу движения, драйва и какой-то свободы.

— Не боялась что-то подхватить?

— Честно, в тот момент вообще ничего не боялась. Хотелось просто отключиться и отпустить себя на волю волн, так сказать. Ни одной мысли о предохранении. На следующий день пришла в себя и побежала сдавать анализы и проверяться. Всё обошлось, слава богу. А через три недели поняла, что моя мечта-желание о ребёночке осуществляется.

Она прижала пальцы к дну его чашки и надавила, заставляя его поднести её к губам.

— Пей, нам же нужно зарабатывать бонусы!

Он фыркнул и подчинился. Она помедлила и продолжила.

— Вот он плюс, что мы с тобой не встречаемся, а просто пьём по утрам кофе. Иначе ты бы меня не выслушал. А так, ты, может, и подумал про себя обо мне самые нелестные вещи, но дал мне рассказать и не стал перебивать.

— Ты права, — задумчиво проговорил он. — Странно, что именно близким людям мы не предоставляем роскоши быть услышанными, а не додуманными. Всё равно хочется первую часть твоего плюса превратить в минус, — он поймал её взгляд, — и начать встречаться.

— Паш, — он вскинул голову, отзываясь на своё краткое имя из её уст, — я довольно быстро сходилась в пару, каждый раз думая, что сейчас хорошо, а всё остальное дальше узнаем, спросим, выясним и так далее. Однажды так навыяснялась, что от самой себя противно стало. А с тобой, — она накрыла его руку своей, — от каждой встречи, слова, присутствия такое удовольствие и чувство, что вот так и должно быть.

Он смотрел на пальцы, едва прикасающиеся к его коже, и хранил молчание, боясь её спугнуть.

— Я понимаю, что можно месяцами балдеть от посидеть рядом и прижаться локтями лет в пятнадцать. Проявлять некую неприкосновенность неделями в двадцать. В тридцать же делать вид, будто я не замечаю, что нас притягивает друг к другу, по меньшей мере — глупо. Я честно признаЮ наше взаимное притяжение. Я вижу и ощущаю его даже через телефонные сообщения. И также честно тебе говорю: мне хочется подрастянуть это время знакомства.

— Что ж, попробуем вернуться в пятнадцать и немножечко в двадцать? — он хитро на неё посмотрел.

— Но только в плане неспешности. Юмор и ум я хочу на все твои тридцать три.

Он засмеялся. Она легко сжала его пальцы и тоже засмеялась.

На улице внезапно посвежело. Павел объехал территорию садика возле нового офиса, который более всего подходил под тот, куда Настя могла водить дочку. Он как раз зашёл на второй круг, когда увидел её саму, выходящую из калитки. Она запахнула объёмный вязаный кардиган и направилась в сторону кофейни, глядя поверх забора на окна второго этажа. Он сбавил скорость до минимума и следовал за ней, наблюдая. Изящная. В который раз это слово само, без приглашения, устремилось к ней. Лёгкая походка, покачивание волос, собранных в простой хвост. Вдруг она присела и погладила головки ярких одуванчиков, целой семейкой проросших из-под бордюра дорожки. Он поравнялся с ней, посигналил, но она не обратила внимания на звук гудка. Убрала за ухо выбившуюся прядку и юркнула на тропинку, ведущую через двор. Он припарковался и заметил её спину, мелькнувшую за закрывающейся дверью кафе. Непроизвольно подумал, что она вся пока так же ускользает от него. Как ветер. Ты его чувствуешь, видишь движение, знаешь, что он дует прямо сейчас, но поймать не можешь. Только подставить ему лицо, открыто, и он обвеет тебя своей воздушной лаской.

Она читала меню, когда он вошёл.

— Доброе утро! Будешь завтракать? — показала ему разворот с соблазняющими фотографиями омлетов и выпечки.

— На твой выбор, — согласился он. — И привет!

Она соскочила со стула и, не дожидаясь официанта, сделала заказ у кассы.

— Такая голодная? — он пытался понять её нетерпение.

— Немножко взвинченная. К тому же, пусть будет сюрпризом для тебя сегодняшний утренний перекус, — она положила локти на край столешницы и отбивала глухую дробь подушечками пальцев.

Он тоже облокотился.

— Я не против. Я люблю сюрпризы от тебя.

— Мхм, — она забрала обе чашки подоспевшего кофе, добавила сахар в его, размешала и вручила из рук в руки.

— Настя, что-то случилось? — он принял блюдце, не успев перехватить её руку.

— Много мелких раздражителей за очень короткий промежуток времени. Чтобы ни на ком не сорваться, направляю энергию в мирное русло.

— Шепчешь заговоры на одуванчиках, — он спрятал за чашкой довольную улыбку, увидев её удивлённое лицо. — Я проезжал мимо и видел, как ты колдовала. Посигналил, но где мне тягаться с участниками волшебства!

Она улыбнулась и выдохнула, расслабляясь.

— Шпионил за мной. Хотел выведать заклинание на цветах-цыплятах?

Он поднял руки.

— Виноват, не удержался, — и расплылся в улыбке. — Откуда такое сравнение?

Она усмехнулась и неожиданно показала ему язык.

— Вот тебе, а не ведьмины секреты.

Он хмыкнул.

Тая принесла рисовую кашу и оладьи с мёдом для Насти и яичницу с ветчиной и зеленью и сырники со сметаной для Павла.

— Ограждение от лишних волнений можно назвать проявлением заботы? — безо всякого перехода спросила она, приступая к своей каше.

— Да, — он изучал её лицо, — думаю, однозначно да.

— Когда ты думаешь одно, а на деле поступаешь по-другому, чтобы не обидеть или не расстроить, можно считать компромиссом?

Он придвинул табурет поближе к ней.

— Компромисс — это обоюдная уступка. А ты говоришь об одностороннем преломлении, насколько я понимаю. Можно притянуть к заботе, хотя тебе самой от такого подхода плохо.

Она что-то пробурчала в ответ, перемежая кашу пышной оладушкой.

— Я сегодня дурная, не обращай внимания!

Он постучал ложечкой по её блюдцу.

— Вот почему ты как наглядная пословная иллюстрация к той самой дурной голове, которая ногам покоя не даёт.

— Надеюсь, в общем смысле делА пока что обстоят не так печально, — сыронизировала она.

— Рассказывай! — он наклонил голову, заглядывая ей в лицо.

— Ночью сорвало кран, я перекрыла воду, позвонила сантехнику, выбрала встречу с тобой вместо рандеву с ним в восемь, поэтому он сделает мне кра-а-айне огромное одолжение и постарается прийти в районе одиннадцати, — она попросила стакан апельсинового сока у обслуживающей соседний столик девушки. — Воспитатель наша хорошая женщина, но усердно пытается объяснить мне, что, ограждая Полю от стресса полного погружения, наращивая время её пребывания в саду постепенно, я проявляю не заботу, а собственный эгоизм. Я мило — или не очень мило — улыбаюсь, не спорю и всё равно поступаю по-своему. Я знаю, что родители обо мне заботятся и переживают. Чем старше становлюсь сама, тем больше забочусь о них. И ограждаю их от моих, даже не проблем, а сомнительных новостей и мнений. Вот так. Лгу, умалчиваю, не договариваю или по-хорошему жалею?

— Хочешь, разберусь с сантехником? Воспитателя поставь на место, вежливо и прямо, ты ведь умеешь. Родителей, уверен, ты любишь и жалеешь, но им необязательно всё-всё знать про нас, их детей. Мы тоже не всё знаем про них — и это правильно, что ли.