Знаю, ведь я дура знаю, насколько ему сложно говорить об этом, но не делаю никаких попыток остановить его, сберечь душу и не разорвать мою. Ничего не могу с собой поделать, я хочу знать, что привело его в такую жизнь. Жизнь одиночки с тёмным наслаждением и любовью к садизму.

Ник паркуется и выходит, помогая и мне выбраться из спорткара.

– И где мы? – Спрашиваю я, пока мы идём по тропинке мимо деревьев.

– Я привёз тебя к Оратории Святого Иосифа, – отвечает он, указывая вперёд, и я, поднимая голову, вижу огромный храм, самый известный во всей Канаде, да и по всему миру.

– Надо же, какой он… намного больше, чем на фотографиях, – восхищённо шепчу я.

– Да, только подниматься на коленях к нему не будем, – отшучивается Ник, но я улавливаю напряжение в его голосе и улыбаюсь ему.

Мы поднимаемся по ступеням к главным дверям, где уже толпится большое количество туристов, да и самих жителей, паломников. Я не молюсь… начала, как только встретила его, но сейчас мне хочется опуститься на колени и просить прощения за всё.

Внутри храма настолько красиво и даже магически притягивает душу, что она замирает, впитывая аромат ладана, а я прохожу к витражам и кресту. Ник идёт рядом со мной молча, даже осторожно ступая, словно он тут в первый раз. Мы проходим мимо палочек, которые развешаны по стене и символизируют исцеление монахом Андре. Останавливаемся мы у стелы со свечами, и я перевожу вопросительный взгляд на Ника.

– Здесь хранится сердце Андре. Многие приходят сюда за помощью, считая, что он до сих пор может вылечить любого человека, будь он инвалидом или же душевнобольным, – тихо рассказывает он, и я всматриваюсь в свечи, излучающие, как мне кажется, сейчас силу, исходящую от сердца монаха.

– И моя мать была в их числе, – едва слышно добавляет Ник.

– В числе больных? – Спрашиваю я, но он отрицательно мотает головой.

– Нет, в числе верующих, – сдавленно отвечает он и, разворачиваясь, уходит от меня широким шагом. Мне удаётся догнать его только на выходе.

Ник начинает спускаться, а потом резко останавливается, а я с ним. Он вздыхает, бросая взгляд на Ораторию, и опускается на ступеньку, упирая локти в колени и сцепляя руки в замок. Я знаю… понимаю, как ему неприятно вспоминать это.

– Я был болен, она так считала, – грустно усмехается Ник.

– Чем? – Спрашивая, сажусь рядом с ним.

– Я не был ничем болен, просто молчал, – он тяжело вздыхает, я кладу руку на сгиб его локтя и сжимаю его. Мне необходимо чувствовать его тепло и передать своё сейчас.

– Ты молчал, потому что… – предлагаю ему продолжить, и он поворачивается ко мне с глазами полными грусти и печали.

– Молчал, потому что не хотелось говорить. Не хотелось даже открывать рот, чтобы его не смогли использовать себе во благо. Возможно, боялся, мне было десять. Мне не хотелось никому ничего объяснять, оправдываться перед этими людьми, обсуждать это с психологами, работающими с нами. Ничего не хотелось. Только тишины вокруг. Иногда она так необходима, что ты молчишь, слушая только стук своего сердца. А если бы я заговорил, то не смог бы поддержать ложь матери, пытающейся отбелить его. Хотя был он полным ублюдком. Я не мог открыть рот, приказывая себе заткнуться. С каждым днём всё сильнее злясь на всех вокруг, собирая эту ярость внутри, пока она не выплеснулась, когда я повзрослел. Мама приезжала сюда и молилась, чтобы я заговорил. Мы были здесь, когда мне было одиннадцать и двенадцать. Тогда мы и познакомились с Жаклин, она была такой доброй и понимающей, что мне нравилось смотреть, как она печёт, просто сидеть и слушать её рассказы. Она спокойно принимала моё нежелание говорить, а вот мать нет. Я слышал, как она плакалась ей, и после второй поездки заговорил. Только вот тем не находилось. Я редко подавал голос, хотя блестяще учился, но моё поведение было ужасным. Драки. Постоянно дрался с мальчиками старше себя. Та злость, живущая во мне, нашла выход, и я не мог остановиться. Мне нравилось смотреть, как мои противники истекают кровью. Хотя и я получил немало.

Он замолкает, а я не могу дышать, лишь утыкаюсь носом в его плечо и жмурюсь, прогоняя слёзы от себя.

– Третий раз мы сюда приехали, когда мне было пятнадцать. Мать уже не знала, что предпринять из-за угрозы моего нового отчисления. И вспомнила, что в те разы это помогло. Я только мог усмехнуться от этого. Разве может обычная молитва изгнать всех демонов внутри? Нет. Это гены, передавшиеся мне. И я смирился с ними, найдя для себя успокоение в теме. Думаешь, социальные службы волнует то, что происходит в неблагополучных семьях? Ни черта. Они забирают детей у нормальных родителей. А вот к нам только раз сунулись, но испугались. Полиции тоже было всё равно. И тогда я решил, что когда-нибудь… в будущем стану богатым и изменю это. Они будут работать, но, увы, работают только мои службы, не боясь силы, потому что я набрал бывших борцов, с которыми был знаком по клубу. Я занимался борьбой… на деньги. Это были бои без правил в Торонто, и зачастую выигрывал, проигрывал только в самом начале, пока не тренировался. А потом… ушёл оттуда, как и из наркобизнеса, открыв иной. Да хватался за всё, где можно было быстро заработать. И это место моя мать считает священным, хотя это неправда. Весь мир лживый и продажный, это я проверил на собственной шкуре. Никому не доверять, никого не слушать, только себя. Вот поэтому я привёз тебя сюда, Мишель, чтобы ты поняла, что меня не излечить. Мои демоны всегда во мне. Они едины со мной. И нет пути назад, никогда не будет. Как бы мне ни было хорошо сейчас с тобой, это лишь заминка. Мне необходимо, чтобы ты была в курсе. Я садист, и ничего этого не изменит. И я тяну тебя за собой. Не хочу.

Я не знаю, что ему ответить, лишь молчу, раздирая внутри своё сердце раскалёнными щипцами. Вырывая куски своей души и всё же прося о большем для нас. Если бы он остался… если бы позволил быть рядом, то я бы смогла.

Никогда не знаешь, что преподнесёт тебе судьба, в каком лице придёт к тебе дьявол, проверяя твою душу на выносливость. И Ник стал для меня испытанием, которое я готова преодолеть. Готова ради него. Ведь он даже не подозревает, насколько я глубоко повязла в нём и его темноте. Но я найду этот свет в его душе и выведу его на него, чего бы мне это ни стоило. Пусть я потом искалечу себя до неузнаваемости внутри, но не позволю ни одному из его демонов, дать ему воли со мной. И я утоплю эту обиду на его слова, что я неважная вещь в его жизни. Нет, я буду рядом с ним, когда он захочет сорваться. Не отпущу.

Тридцать четвёртый шаг

– Пойдём, – Ник встаёт и подаёт мне руку, за которую я хватаюсь и поднимаюсь на ноги.

Уже не спрашиваю, куда и зачем. Просто следую за ним, молча исполняя его просьбы. Мы спускаемся по лестнице и недолго идём к смотровой площадке, как я догадалась после. Ник подводит меня к каменным перилам и встаёт позади, обнимая за талию. Я улыбаюсь панораме города, раскинувшейся перед глазами, но больше меня волнуют его руки на мне. Это самостоятельное желание стать ближе.

– Красиво, – решаю высказать свои впечатления. Хотя не особо-то и захватывает дух. Всё, как в любом канадском городе с такого угла наблюдения. Высотки, высотки, высотки. Не увидеть отсюда старинные домики, которые так восхваляют по всей Канаде. Не ощутить этот привкус французского шика, кроме, как доносящихся до нас голосов людей.

– Ты не впечатлена, – констатирует Ник, пытаясь убрать руки, но я хватаюсь за него, крепче сжимая их на себе.

– Всё хорошо, мне нравится, – заверяю его.

– Есть ещё платный осмотр с высоты птичьего полёта. Башня Монреаля. Если хочешь, можем поехать туда, – улавливаю в его голосе что-то другое, о чём-то смог сделать вывод по моим словам. Ему удаётся отстраниться от меня и встать рядом, смотря на город с ничего не выражающим выражением лица.

– Ник, что случилось? – Спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

– Ты привыкла, что за удовольствие надо платить. А бесплатное тебя не устраивает. Что ж, я не против. Ты ведь из элиты, – он говорит это с таким отвращением, что я кривлюсь от его слов.

– При чём тут это? Ты совершенно не знаешь, что я думала, и связал это всё с деньгами. Я лучше отсюда посмотрю, чем с башни. Просто я бы прогулялась по скверу Сен-Луи. Слышала там красивые домики. Но и это мне нравится. Мне плевать, куда идти, только бы с тобой. И плевать вдвойне, будет ли это развлечение для миллиардера или же для обычного студента. Элита. Думаешь, мне приятно, когда ты так говоришь? Нет, это обижает меня. Ведь я не хочу быть в их числе. Там всё слишком грязно, нечестно, и я стараюсь быть не такой. Однажды, мне было десять лет, когда мы присутствовали на каком-то празднике, отец ещё только начал работать на свою фирму. Я услышала, как мужчина обговаривает с другим о том, что через три года, когда его дочери исполнится шестнадцать, он с удовольствием продаст её в жёны ему. Я поверить не могла в такое, решила, что они просто играют. Всё это понарошку. Но с каждым годом видела всё больше и больше таких ситуаций. А сплетни? Отвратительно слышать, что у твоего отца куча любовниц, как и у матери любовников. Хотя это всё неправда. Как люди за спиной, шушукаясь по туалетным кабинкам, пересказывают твою жизнь, разбирая твой скелет по косточкам. Нет, быть среди элиты отвратительно. И ты сам знаешь, кто они такие на самом деле.

Говорю всё спокойно, только грустно улыбаясь этим воспоминаниям своей наивности.

– В наш первый ужин я спрашивал тебя это, но хочу спросить ещё раз. Тебе не нравится твоя жизнь? – От его вопроса моя улыбка становится ещё грустнее.

– А ты? Тебе всё нравится? – Поднимаю голову на него, а он глубоко вздыхает.

– Нет. Сейчас нет, а тогда думал, что у меня всё прекрасно. Так мало времени и так много выводов. Удивительно, – отвечает Ник.

– Нет, и мне сейчас она не нравится. В тот вечер ты предложил мне расслабиться и дать тебе заботиться обо мне, сказав, что между нами есть что-то, – вспоминаю я, теперь уже честно отвечая на его вопрос, не срывая больше ничего.