Кло вскинула на нее глаза, полные тоски и нежности. И снисходительности — так смотрит девушка, впервые познавшая мужчину, на десятилетнюю сестру.

— А что, если я скажу тебе, что я нарочно подстроила все это? И нарочно подставила тебя с этим платьем — только для того, чтобы посмотреть, поступит ли он с тобой по-другому?

Она подошла к Эмили вплотную и уже по-кошачьи хищно заглянула ей в глаза:

— Есть между вами что–нибудь или нет? Отвечай!

Но тут же добавила вкрадчиво и почти жалобно:

— Ну пожалуйста!

Да она сумасшедшая, поняла Эмили. Уидлер ее сломал, сделал своей рабыней, уничтожил ее личность! В кого она превратилась? Она рехнутая, просто рехнутая!

— Нет, — сказала Эмили, испуганно делая шаг назад. — Нет, абсолютно ничего.

Это, конечно, ложь. Положим, есть. Но то, что есть, неизмеримо больше, чем то, что имеет в виду Эмили. Точнее, было. Он, конечно, крупный зверь, и я с самого начала не претендовала на него. Но он сделал меня женщиной, — правда, не в кровати. В чужой кровати, на паркетном полу. Он сделал меня женщиной, не прикоснувшись ко мне. Он меня научил. Он показал мне, как надо. И, кажется, он меня не сломал — не то что тебя. Ведь из тебя он сделал тряпку.

Но ничего этого она, разумеется, не сказала вслух.

— Ну, тогда... — Кло рассмеялась с видимым облегчением. Значит, дело было не в ней. Значит, таков он был со всеми. — Тогда... давай сделаем это!

— Что?! — Эмили перепугалась, что Кло подталкивает ее к занятиям лесбийской любовью.

— Дурочка! — усмехнулась Кло. — Сегодня же карнавал. Давай зададим им жару! В конце–то концов это ведь праздник, и можно как следует оторваться! Ну прошу тебя, ну Эмили, ну цветочек! (и ты туда же, с цветочком, подумала Эмили и сама поразилась тому, как трезво и снисходительно научилась думать о людях за эти три дня. А ведь это только начало, и до той страшной, последней правды, которую обо всех знает Уидлер, ей еще жить и жить! Впрочем, она ей не нужна, эта последняя правда. Если так все время думать о себе и людях, считая всех дрянью и себя — дрянью в квадрате, — то и жить не захочется. Оттого–то Уидлер и не знает покоя. Но она сумеет на этом пути вовремя остановиться).

— Нет-нет, — сказала она. — Что значит «отрываться»?

— Давай наденем мужские костюмы! Оденемся, как сиамские близнецы! Помнишь, как в «Девяти с половиной неделях» этот толстяк одевает ее в мужской костюм, с усами! Разве плохо! Разве не возбуждает?!

— Ты, по-моему, и так достаточно возбуждена, — натянуто улыбаясь, сказала Эмили. Она постепенно возвращалась в образ пай-девочки.

— Эмили, душка! Ну умоляю тебя! Ну давай! Как близняшки — брюнетка и блондинка! Ну мне так хочется! Что же мне, на колени встать?

— Уидлера скорее всего не будет на карнавале, — пролепетала Эмили. — Это не в его духе — бывать на карнавале, да еще по случаю чужой удачной сделки. Так ради кого же стараться?

— Да я не из–за него! — крикнула Кло. — Я просто так, для смеха.

— Нет-нет, — неуверенно сказала Эмили.

...Они вышли из магазина через полчаса в строгих черных мужских костюмах, в штиблетах самого малою размера, какие там только нашлись, и у Эмили, и у Кло была маленькая изящная нога. Народ в изумлении глядел на их роскошные шевелюры, выбивавшиеся из–под шляп.

— Черт побери, — шепнула Кло, наклоняясь к уху Эмили. — Что–то не так. Хоть бы не до того, как мы подпишем все с китайцами! Я просто жопой, ты понимаешь, жопой чувствую, что–то не так, не так!

— Это от непривычной одежды, — успокоила ее Эмили, тоже шепотом, сама начиная находить смак в карнавале.

— Нет, нет, — шептала Кло. — Что–то не так! Господи, только бы китайцы подписали, а там мы уж посмотрим, посмотрим...

— Эй! Клаудиа! — крикнули им вслед.

— Не оборачивайся! — воскликнула шепотом Кло, схватив Эмили за локоть и вертя задом, словно ввинчиваясь в толпу.

— Кло! — кричал Флавио, голос которого Эмили теперь узнала. — Кло! Я вижу тебя! Постой! Очень важное дело!

Клаудиа грязно выругалась сквозь зубы. Как это все в ней уживается, уму непостижимо. Хотя как в разбомбленном доме уживаются обломки кирпича, брызги бетона, осколки «баккары», детские игрушки и крысы на развалинах?

— Кло! — кричал Флавио, запыхавшись, подбегая к ним, весь потный, с блестящим черным лицом. Следом за ним семенил тот самый длинный клерк в очках, который в первый день их пребывания в Рио опоздал с переустройством офиса в гостинце.

— Ну что случилось, мальчики? — крикнула Кло. — Почему такие вытянутые лица?!

Она сжала своей ледяной рукой руку Эмили.

— Кло, катастрофа! — выдохнул Флавио, подбегая. — Я узнал, что кто–то купил старый отель. Кто бы он ни был, он заплатил наличными. Я клянусь, я клянусь тебе, что к утру я узнаю, кто это, кто бы он ни был, я его из–под земли достану, я с ним, я с ним... такое сделаю...

Он задыхался, хрипел и пучил глаза.

— Не стоит, — неожиданно холодно и спокойно сказала Кло.

— То есть как не стоит? — Клерк обмер.

— Такое у меня чувство, будто я знаю, кто это сделал, — сказала Клаудиа с ледяным спокойствием. — Я это чувствовала. Мы будем себя вести так, будто ничего не произошло. Все нормально. Все так, как оно должно быть.


— Вот здесь он обычно обедает, — сказала Кло, указывая на небольшую дверь в старой кирпичной стене. Вывески не было.

— Ресторанчик для посвященных. Потрясающая кухня, вечерами девочки, но ему это ни к чему. Меня тут тоже знают.

Она резко толкнула дверь. Двое дюжих шкафоподобных типов у входа на долю секунды напряглись, но тут же снова лениво расслабились в своих креслах. Эмили шла за Клаудией, ничего не соображая и не сопротивляясь.

Уидлер сидел в отдельном кабинете и читал газету. Читал он полосы реклам, откладывая в сторону новости и скандалы.

— Это ты купил старый отель?

Он поднял глаза, даже не посмотрев на Эмили. От его тарелки, еще не тронутой, поднимался пряный запах.

— Я.

Кло и Уидлер смотрели друг другу в глаза. Он чуть улыбался, но был спокоен, как профессионал во время привычной и любимой работы.

— Зачем ты это сделал?

— Это моя профессия.

— Зарабатываешь деньги на людях?! — Кло ткнула пальцем в Эмили, стоявшую рядом, с опушенными глазами и закушенной губой. Эмили даже не пыталась протестовать. Все было безразлично. Карьера пошла прахом, и тоже из–за него. Теперь ее, конечно, выгонят. Она влюбилась, как дура, а он воспользовался отсутствием Кло и обвел ее вокруг пальца. Она думала, что он привез ее в старый отель, чтобы разговаривать о любви и позволять к себе прикасаться. А он осматривал местность. Приценивался к зданию. И теперь все это купил. Акула. Холодный, жесткий, настоящий делец. Спасибо. Он преподал ей стоящий урок. Она теперь тоже будет такой. Всегда. И мужа найдет такого же. Этого урока она не забудет.

Уидлер молчал, не глядя на Эмили. Он смотрел только на Кло. Спокойно, как человек, привыкший к победам.

— Если ты думаешь, что тебе удастся сорвать мою сделку с китайцами, — крикнула Кло, — ты жестоко ошибаешься! Ты все делаешь жестоко, но так жестоко ты еще никогда не ошибался! Ничего у тебя не выйдет, слышишь, ничего!

— Мало тебе? Не надоело тебе деньги заколачивать? Не хватит еще?

— Никогда не хватает.

Кло с силой рванула на себя скатерть. Уидлер усмехнулся. Посуда со звоном посыпалась на каменный пол. Содержимое загадочной тарелки вывалилось наружу. Но и тогда Эмили не поняла, что же, собственно, он ел.


— Главное, не бросай меня, — шептала Кло, расширившимися от ужаса и возбуждения глазами глядя на самолет, катившийся по бетонной полосе. — Главное, ты меня не бросай. Ведь ты не сделаешь этого, правда?!

— Но на что ты надеешься?

— Главное, ты не бросай меня сейчас. Я уверена, что–то произойдет. Одна только ночь! Ну потерпи, что тебе стоит?

— Нет-нет, — успокаивала ее Эмили. — Конечно, не брошу. Но ведь сейчас мы подпишем сделку, банкет, презентация, а утром выяснится, что отеля никакого нет, что все это шкура неубитого Уидлера!

— А мы ничего! — Кло расхохоталась. — Знаешь, есть одно святое правило: блефуй до последнего! Иногда, знаешь ли, такое происходит... Авось!

— Что такое «авось»? — переспросила Эмили. Кло сказала это не по-английски. Может быть, какой–то из неизвестных Эмили местных диалектов?

— Это говорил один мой русский друг, — сказала Кло. — Всегда сидел без денег, но трахался, как Приап. Потом написал об этом роман. Стал известен на весь мир. У себя, там, — тоже. Правда, он стал коммунистом. Это в нем сперма играет. Когда он со мной развлекался, ему было не до коммунизма. Со временем я бы сделала из него настоящего республиканца, но теперь он неисправимый левак. Книжка, однако, забавная. Там он расточает комплименты моей... — и она употребила заборное слово. Ее веселье было явно истерическим. — Так вот, все русские надеются только на «авось». Волшебное слово. Стоило ему сказать «авось», когда он сидел без гроша и огромный член был его единственным богатством, как тут же появлялся какой–то случайный друг, который приводил баб, а одной из них оказалась я. Или приносил водку. Или кто–то где–то печатал рассказ. Так благодаря этому русскому педичке — он с русскими тоже любил развлекаться, и они его так прозвали за пристрастие к неграм, — благодаря ему я освоила волшебное славянское слово. И всегда помогает.

Самолет остановился. Подъехал маленький, словно игрушечный трап. Из самолетика стали выходить желтолицые маленькие люди, сплошь одинаковые, с одинаковыми портфельчиками, в одинаковых темно-синих костюмах.

— Старина Дэн, конечно, раскрепостил экономику, — сказала Эмили. — Но форму одежды не может отменить даже старина Дэн. Удивительная вещь этот Восток, Кло. К ним так идет коммунизм, конфуцианство и вообще любое единообразие!

— Думаешь, мы их проведем?

— Убеждена, — решительно сказал Эмили, поправляя мужской пиджак. — Они будут так шокированы нашим видом, что подпишут любую чушь. — Теперь она была абсолютной союзницей Кло. Уидлер будет наказам. Хотя бы их упорством. И если они проиграют, — они проиграют достойно.