— Сможешь повторить?

— Не уверена. Я не умею этим управлять. Всякий раз всё случается само по себе.


Он кивает.

— Давай на коленях.

Я не двигаюсь с места и на его вопросительно застывший взгляд отвечаю:

— Руки перед процедурой помою и приду.

— Верно, — соглашается, улыбаясь.

Глава четырнадцатая. Гипнотическая

M83 — Hell Riders

Лео снова садится у окна, я с краю. Он не спешит занимать горизонтальное положение, возможно, сомневается, возможно, не может преодолеть барьер «абсолютно чужие». А может, как и я, чувствует? Чувствует приближение «непреодолимого» и не спешит открывать ему двери?

Я убираю все подлокотники и просто жду. И он опускается. Тяжёлый. Приятно тяжёлый и очень тёплый.

Вначале он не смотрит на меня, немного нахмурен и сосредоточен на иллюминаторе. А когда решается взглянуть в глаза — это плен. Магия, из которой не просто вырваться. Не знаю, дышит ли он, но я каким-то чудом обхожусь без кислорода.

От яркого света его зрачки сжимаются в точки. Сейчас он так близко, что я могу рассмотреть каждое волокно радужек, вкрапления серой и жёлтой краски в глубоком ярком изумруде. Цвет его глаз изумрудный с такого расстояния, а издалека — зелёный чай. Интересный эффект. Гипнотический.

— Слушай, а можно поинтересоваться, сколько тебе лет? — стараюсь вернуть себя на бренную землю, вернее, в фюзеляж трансконтинентального аэробуса.

— Двадцать… семь.

— Врёшь. На вид старше.

— Намного?

— Лет на пять точно.

Лео расслабляется и посмеивается, прикрывая глаза, словно от удовольствия:

— Ты угадала: мне тридцать два.

— Спасибо за честность, — киваю. — В обмен вручаю тебе свою: не вздумай со мной флиртовать — я ещё не достигла «возраста согласия».

— Серьёзно?! — вскидывает свои тёмные брови.

— У тебя красивые брови, — говорю. — Ты знал?

Он тут же прижимает к правой пальцы:

— Не то чтобы не знал… скорее, не задумывался.

— Ну вот, теперь будешь знать: они ровные, не широкие и не узкие, в меру густые и не срастаются над переносицей. Хорошие такие мужские брови. Надёжные.

— Брови могут быть надёжными?

— Брови могут «транслировать» надёжность. Разве ты не знал? Каждая черта в облике человека несёт информационный код. Вот, например, твои глаза: я думала, они зелёные, а оказалось, нет!

— Нет?!

— Нет! Они непонятные! Как если бы они так и не определились, какими им быть: зелёными или синими, и поэтому они изумрудные.

— Так… и какой из этого напрашивается вывод?

— Очень прямой: ты человек, который всю жизнь себя ищет.

Он смотрит. В глаза. Не отрываясь. А я добавляю:

— Но суть в том, что отыскать себя можно только в другом человеке.

Тихо. У нас тихо. Потому что я не слышу ни гула двигателей в крыльях нашего авиалайнера, ни даже отдалённого гомона утомлённых дальним перелётом пассажиров. Есть только глаза, застывшие в одном бесконечно глубоком взгляде. Настолько долгом, что кажется, будто время остановилось.

— Я думал, ты старше, — внезапно говорит.

— Плохо выгляжу?

Лео едва заметно качает головой, отрицая моё предположение:

- Ты выглядишь так, что дух захватывает… — он произносит каждое слово негромко, но чётко, обозначая их паузами. — А когда говоришь, осторожно дотрагиваешься до самых тонких струн души. И она начинает звучать.

Silent Island — Let the dove fly home

У меня нет слов, нет мыслей. Есть только ощущения. Много ощущений. Они несутся, обгоняя друг друга, слипаясь в желания:

— Я хочу прикоснуться… Можно?

Он поднимает бровь:

— В каком смысле?

— Физически. Не мыслями, а пальцами. Ты позволишь?

Тяну руку к пульсирующей артерии на его шее, не дожидаясь ответа, но дотронуться не решаюсь — мои пальцы замирают в миллиметре от его кожи. Я ощущаю… нет, не тепло, это жар — обжигающая энергия. Настолько мощная, что мои веки опускаются сами. Но я распахиваю их снова, потому что наши лица так близко… я чувствую его дыхание на своей щеке и совершаю глубокий, осознанный, растянутый во времени вдох, заполняя лёгкие его воздухом до отказа. Забираю его в свою грудь… и возвращаю обратно одним стремительным выдохом.

Он закрывает глаза, вдыхая меня так же чувственно, как и я его, и так же точно выдыхает:

— Боюсь, закон будет на твоей стороне…

— На моей?

Это я мурлыкнула?

— Да, когда ты решишь засудить меня за растление…

Я ловлю момент и дотрагиваюсь до его шеи в том месте под ухом, где бьётся пульс, прижимаю к коже пальцы, и он вздрагивает так, словно к нему никто не прикасался вечность. И замирает. Успел вдохнуть, а выдохнуть не может. Я тоже не дышу, мы смотрим друг на друга и боимся не только пошевелиться, но и произнести хоть звук.


Моё лицо слишком близко… невыносимо близко. Так душераздирающе близко, что я ощущаю губами его тепло. Заношу руку над его лицом, другой мягко придерживаю за подбородок:

— Постарайся не моргать, просто смотри на меня. Хорошо?

— Ладно.

— По две или по одной?

— Две.

И я киваю, выдавливая лекарство из флакона в его глаза. Масляная жидкость растекается по его радужкам, и я снова проваливаюсь. Мне кажется, мы обладаем гипнозом оба. В невесомости из меня выделяется слишком много нежности, и я совсем не умею её прятать. Поэтому моя ладонь ложится на его волосы и совершает движение, которое Бог назвал бы лаской. И Лео закрывает глаза. Я понимаю, что мы теперь плывём в этом гипнотическом эфире оба, но всё же нахожу в себе силы заметить:

— Глаза лучше держать открытыми — так лекарство лучше распределится.

А он находит причину, чтобы плыть дальше:

— Не могу, щиплет, — и чуть поворачивает голову набок, показывая свою пульсирующую артерию, будто просит, чтобы ещё раз прикоснулась.

И вот тут меня пронзает мысль:

— Бетельгейзе… слышал о такой звезде?

Он отвечает не сразу, даже не через минуту, а гораздо позже. Возможно, его отвлекает моя поглаживающая его волосы рука? Я убираю её, и он почти мгновенно открывает глаза.

— Бетельгейзе — одна из самых старых видимых с Земли звёзд. Обречённая звезда, готовая в любой момент взорваться. Счастливые свидетели этого события смогут наблюдать вторую Луну, потому что сияние от взрыва будет равным её свечению. Это будет грандиозное зрелище.

— Которое нас уничтожит?

— Это вряд ли. Слишком она далеко от нас — 722 световых года, даже по космическим меркам это далеко. Вначале будет волна гамма излучения, но для нас оно, скорее всего, не будет опасным, поскольку мы, во-первых, защищены атмосферой, а, во-вторых, встречный Солнечный ветер его погасит. А вот ударная волна от взрыва доберётся до нас только 6 миллионов лет спустя. За это время мы что-нибудь придумаем.

— Да ты, я смотрю оптимист. Или всё это написано в книжке, которую ты везёшь в сумке для самых необходимых вещей?

— Нил Деграсс. Это и многое другое.

— А вторая книжка о чём?

— О человеческой психике.

Я не спрашиваю, зачем ему это нужно, самой не мешало бы почитать. Где б только найти столько терпения.

— Лео…

— Да?

— Какой твой любимый цвет?

— Красный.

Сколько людей проживает на планете Земля? Ну, допустим, не все из них являются благословенными пользователями интернета, но даже среди тех, что есть, какова вероятность… СОВПАДЕНИЯ?

— А татуировки у тебя есть?

— Была одна, но я её свёл.

— Где?

— А ты найди! — щурится.

Я смотрю на его подмышку, спрятанную под тканью рубашки, а он на меня.

— Прямо здесь искать?

— А почему нет?

— Боюсь, нас не так поймут.

— Неет, — собирает брови на переносице, — должны понять правильно.

И я бы может, и поискала бы, тем более, парень так решительно настроен, но внешний мир против — прямо у моего уха опять орёт ребёнок. Лео это тоже слышит:

— Тебе закапать? — кивает на флакончик, поднимаясь.

— Я передумала.

Ищу глазами интервента в наш с Лео магический мир — на этот раз это не Гаданфар, какой-то другой мальчик.

— Нет, я точно двинусь в этом самолёте, — сообщаю Лео своё настроение.

Мальчика ведёт за руку мама — наверное, в туалет. Поравнявшись с нами, она почему-то улыбается Лео и именно ему объясняет:

— Ушки болят! Извините нас, пожалуйста!

Он кивает, по-доброму глядя на ребёнка, уже красного и опухшего от ора. Бедное дитя, уши — это больно, думаю. Но Лео не только думает, но и предпринимает некоторые действия:

— Эй, парень, как тебя зовут? — спрашивает его.

Мальчик не отвечает, но и не орёт больше, только смотрит своими полными слёз глазами на высоченную фигуру уже поднявшегося со своего места Лео.

— Его зовут Гаданфар, — подсказывает мать.

Ещё один Гаданфар? Обалдеть!

— Что означает это имя?

— Лев! Сильный и смелый! — откликается вдруг ребёнок.

— У меня есть кое-что для тебя, Лев! — Лео вновь тянется к багажной полке. Достав сумку, он некоторое время в ней роется и, наконец, выуживает нечто небольшое, но занятно упакованное в бумагу.

— На вот, держи, Гаданфар, — протягивает ребёнку. — Разворачивай, смелее.

Мальчишка не решается, стоит истуканом, но Лео словно и к этому готов:

— Давай мне, я помогу, — аккуратно тянет за бечевку, разматывает слои бумаги и вынимает деревяшку.

— Это тотем. Он олицетворяет силу. Знаешь почему?

— Почему? — отзывается ребёнок.