Вера и Марина Воробей - АББА или Чай с молоком

Стоял чудесный летний день. Учебный год закончился, а вместе с ним закончилась история Лизы и Максима. Но вскоре началась новая история и завязался еще один роман.

Лиза и Максим сидели на лавочки, ели мороженое и разглядывали прохожих.

— Смотри. — Она потянула Максима за рукав: по аллее шли Юля и Марина.

— Что? — не понял Максим.

Юля и Марина всегда и повсюду были вместе.

Марина была брюнеткой, а у Юля — блондинкой. Ее волосы были настоящего соломенного цвета — просто чудо. Туся называла их АББА, а Максим — Чай с Молоком.

— Чай с Молоком, — улыбнулся Максим.

— АББА, — подтвердила Лиза.

Юля и Марина жили в одном подъезде: Марина — на пятом этаже, а Юля — на втором. Они с отличием закончили этот учебный год и перешли в восьмой класс.

— Они нас не заметили, — сказала Лиза.

Девочки были увлечены разговором и правда ничего вокруг не замечали.

— Юля, — строго сказала Марина, — Ежов — хулиган и двоечник!

— Ерунда, — ответила Юля, — в каждом человеке есть что-то хорошее. — Он избил Петрова!

Юля была человеком рассудительным и уравновешенным, но редкое упорство, которое так помогало в учебе, в жизни иногда мешало.

— Юля, ты сошла с ума!

Но доводы разума не действуют, когда тебе четырнадцать и ты влюблен.

— Марина, он меня поцеловал.

— Юля, — всплеснула руками Марина, — тише!

Так началась эта история.

А теперь посмотрим, что произошло накануне.

Тридцать первого мая в ночном клубе «Кашалот» должна была состояться дискотека для выпускников школы. К этому событию готовились заранее. Для многих это была первая ночная дискотека. «Кашалот» пригасил на праздник известных диджеев. Обо всем этом говорили по радио и писали в журналах.

— Здорово, — как-то сказал Юля. — Вот бы пойти.

— Даже не мечтая, — ответила Марина. — У нас нет приглашения.

Но в переходе раздавали флаеры.

— «Ночной клуб „Кашалот“… — пробурчала Юля, разглядывая разноцветный флаэр. — Бесплатный вход для Вас и Вашего друга». Вот это да!

— Меня не отпустят, — сказала Марина. — Бабушка с ума сойдет.

До того как выйти на пенсию Генриетта Амаровна преподавала английский язык. Студенты всегда ее боялись, но внучку Генриетта Амаровна баловала. Баловать — это не значит многое позволять. Бабушка покупала Марине подарки и кормила пирожными — на этом баловство заканчивалось.

Как это обычно бывает с теми, кого в детстве кормит пирожными, Марина часто плакала, обижалась на маму и ссорилась с Юлей. Если Юля пойдет одна, Марина обидится. Это ясно.

Юля, как она сама говорила, плакала раз в год — и то, когда нельзя не плакать. И это был как раз тот самый случай. Если она пойдет, Марина никогда ей этого не простит. Выходит, она не идет. Глупо и обидно.

— Может, разрешат? — спросила Юля.

— Нет. Ты же их знаешь.

Юле страшно захотелось сладкого, и на углу у выхода из метро она купила мороженое.

— С кем ты пойдешь? — спросила Марина так, как будто Юля действительно решила идти.

В се голосе было столько обиды, столько тоски и презрения…

— Марина, пожалуйста…

Юля развернула обертку, но передумала и бросила мороженое в урну — не то чтобы со злости, а просто у нее пропал аппетит.

— Я только спросила, с кем ты идешь, — сказала Марина, глотая слезы.

Юля улыбнулась той небрежной, милой улыбкой, которая призвана очаровывать, и грациозным движением откинула со лба волосы.

— С кем я иду? А что?

Она тоже человек. Хватит. Сегодня она идет на дискотеку. А с кем — это ее дело.

Как мы уже сказали, волосы у Юли были соломенного цвета, настоящего соломенного цвета. Ей никогда не приходило в голову отправиться в парикмахерскую и сделать модную стрижку. Она всегда носила длинные волосы, и это ей шло.

Сдержанная и аккуратная, в свои неполные четырнадцать лет Юля выглядела немного старше. У нее было бледное, слегка вытянутое лицо, а серые глаза всегда смотрели на собеседника с оттенком недоумения.

Когда умерла ее мама, Юле было всего три года. Папа, Александр Иванович, был хирургом, работал в больнице и приходил поздно. Он, как умел, окружал Юлю заботой, но заменить ей мать он, конечно, не мог.

Понимая это, Генриетта Амаровна, бабушка Марины, и Елена Викторовна, Маринина мама, помогали Юле по хозяйству.

Евгений Николаевич, Маринин папа, был физиком, доктором технических наук. Больше физики и шахмат он любил только Марину, но это была не единственная его страсть. Евгений Николаевич был не прочь выпить и подолгу пропадал неизвестно где, а потому ему часто влетало от Елены Викторовны и Генриетты Амаровны. Нельзя сказать, что Александр Иванович ему сочувствовал, но из мужской солидарности иногда за него заступался. Если ему и было по-настоящему жалко, то скорее Елену Викторовну. Он говорил, что она умная, добрая, красавица. А Елена Викторовна только смеялась в ответ и махала рукой.

«Папа у меня что надо», — любила говорить Юля. Александр Иванович оберегал ее, как редкий цветок. Однако чрезмерная забота казалась ему худшим из зол. Предоставив Юле свободу, он тем самым уберег ее от многих опасностей. У них были простые, доверительные отношения. И Юля умела это ценить. Если Александр Иванович говорил «нет», она уже не могла сказать: «Папа, пожалуйста…»

— Пожалуйста, папа, — сказала Юля. — Это совершенно безопасно.

— С кем ты идешь? — спросил Александр Иванович.

Юля загадочно улыбнулась.

— С мальчиком?

Юля молчала. Коля Ежов, фантазер и выдумщик, единственный в мире Коля Ежов, только Коля Ежов и никто другой — достоин такого подарка. Но было уже пять, а Юля так ему и не позвонила.

«Вот сейчас пообедаю, — думала она, — а потом позвоню… Вот сейчас поглажу платье, выпью чаю, посмотрю телевизор, а уже потом позвоню».

— Если с мальчиком, — сказал Александр Иванович, — тогда ничего, можно.

Коля Ежов, хулиган и двоечник, с трудом перешел в восьмой класс. Незадолго до окончания учебного года его поведение обсуждали на педсовете.

— Что делать, — начал Кахобер Иванович, самый лучший на свете классный руководитель, русский язык ему не дается.

— Как же так? — не выдержала Нина Викторовна.

Кахобер Иванович поднял на нее черные, сияющие добротой глаза.

— Русский язык — наш родной. Мы не можем этого допустить, — сказала Нина Викторовна и не много смутилась.

Для Кахобера Ивановича русский язык не был родным. Но, в отличие от Коли, он знал русский язык в совершенстве. И только едва заметный акцент и пышные усы, за которыми, как солнце в зарослях бамбука, пряталась белозубая улыбка, выдавали в нем грузина.

— Это возмутительно, — сказала Нина Викторовна, когда Кахобер Иванович предложил перевести Ежова в следующий класс. — Возмутительно. — И Нина Викторовна вышла из аудитории.

Но дело было не в двойке по русскому языку. Только за это полугодие Ежов умудрился разбить стекло в раздевалке, сломать руку Петрову и отобрать деньги у второклассника с невыговариваемой фамилией Гврткян.

— У него еще есть, — объяснил Ежов. — Я просто взял взаймы.

Однажды Нина Викторовна села на стул. Это был старый, крепко сколоченный стул, обитый красной тканью. «Что это?» — спросила она себя. Откуда-то издалека, откуда-то сверху и снизу, откуда-то слева и справа, пронзая тело насквозь, появилась невыносимая боль. Нина Викторовна вскрикнула. «Ежов», — пронеслось у нее в голове. Нина Викторовна села на кнопку.

Что бы ни говорила Нина Викторовна, Ежов не был «опасным бандитом» и «отпетым негодяем»: просто в нем кипела молодая кровь. Он мог поймать на лестнице первоклассника и отвесить ему подзатыльник — просто так. Но при необходимости он мог заступиться на улице за девчонку или отбить щенка у живодеров, не потому, что он был героем, а тоже — просто так.

Когда его не дразнили «ушастым», Коля Ежов был обыкновенным мальчишкой, каких много, веселым и добрым.

Юля опаздывала. Было уже девять. Для важности Коля стрельнул у подвыпивших выпускников сигарету и хотел заложить ее за ухо, как это делают взрослые, но вспомнил о своих оттопыренных ушах. Он закурил но, закашлявшись, бросил сигарету. Искры, разлетевшиеся в разные стороны, в поздних сумерках были похожи на праздничный салют. У входа в бывший прием стеклопосуды, переоборудованный в ночной клуб, толпились девчонки и мальчишки. Воздух пах духами, приключениями и первыми летними днями. Из-за угла в облаке дыма появилась Вика из седьмого «Б», а с ней — Зуев из бывшего одиннадцатого. Ежов стрельнул еще одну сигарету, но, не докурив до половины, снова бросил, и, как первый раз, в разные стороны посыпались искры.

— Эй. — Юля потянула его за рукав.

На Юле был черный топ и длинная узкая юбка из пестрой, почти прозрачной ткани. Ее глаза сияли, а волосы, чудесные волосы настоящего соломенного цвета были распущены.

— Привет! — улыбнулась Юля. Коля ответил не сразу.

Сегодня Юля выглядела особенно хорошо, и все в ней было прекрасно: и волосы, развевающиеся на ветру, и черный топ, и внимательные серые глаза.

Былое решение казаться развязным мгновенно улетучилось. Вместо этого он покраснел, втянул голову в плечи и едва слышно сказал:

— Привет.

Худой и длинный, как каланча, с огромными оттопыренными ушами и багровым от смущения лицом, он, наводивший ужас на малышей, теперь сам был похож на провинившегося первоклассника.