Вера и Марина Воробей - АББА или Чай с молоком

— Это клад, — торжественно сказала Марина.

Ее глаза светились, а черные, остриженные до плеч волосы блестели на солнце. На небе не было ни одного облачка, и все в этом сияющем мире пело и радовалось.

Как ни странно, в портфеле ничего не было. Ничего, если не считать бутылки из-под шампанского. На бутылке лежало письмо, аккуратно свернутое трубочкой. Генриетта Амаровна побледнела, а папа откашлялся, немного подумал и сказал:

— Как это понимать?

— Это письмо, — сказала Марина. — Так делают моряки, когда корабль терпит крушение: письмо кладут в бутылку, а бутылку бросают в море.

— Письмо? — удивилась Генриетта Амаровна. — Кому?

Евгений Николаевич с размаху ударил бутылку об угол сарая, но она не разбилась. Ему пришлось повторить это несколько раз, пока Елена Викторовна не догадалась принести из сарая молоток.

Наконец Марина развернула листок — почерк был дедушкин.

— Читай, — сказал Евгений Николаевич. Марина всегда читала громко и с выражением, но сейчас от волнения она едва могла говорить.

— «Вы, конечно, решили, что откопали клад, и расстроились, когда нашли это письмо. Так вам и надо».

Марина замолчала.

— Что же ты стоишь? — сказала Генриетта Амаровна. — Читай.

— «Но клад зарыт под раздвоенным деревом».

И снова наступила пауза.

— Ну что же ты? — не выдержала Елена Викторовна. — Марина!

— «Если идти через лес к станции и, не доходя Жуковки, повернуть направо, вы выйдете к пруду. Обогните пруд с левой стороны и идите все время прямо, пока не увидите дома. Это Малые Жуки. За деревней — река. Там будет мост. Перейдите мост и снова идите прямо, пока не увидите указатель: санаторий „Кукушкино гнездо“. За санаторием — поселок. В поселке найдете старую водокачку — вам любой покажет. У водокачки раздвоенное дерево. И не забудьте лопату, а то я вас знаю».

Елена Викторовна взяла у Марины письмо и прочитала еще раз. Она читала с таким выражением, что Генриетта Амаровна заплакала: это странное письмо напомнило ей покойного мужа.

В полдень Генриетта Амаровна, Елена Викторовна, Марина и Евгений Николаевич отправились в путь. Евгений Николаевич на всякий случай взял у соседа фонарик, а Генриетта Амаровна приготовила бутерброды.

Когда вошли в лес, повернули направо и вышли к пруду, тут мама обнаружила, что забыла письмо дома.

— Я оставила его в кармане, — объяснила Елена Викторовна, — когда переодевалась.

— Ляля, — грустно сказала Генриетта Амаровна, обращаясь не сколько к ней, сколько к Евгению Николаевичу, — ты стала такой рассеянной.

Наступила пауза.

— Кто-то должен вернуться за письмом, — наконец сказала Генриетта Амаровна.

Идти сорок минут в одну сторону, а потом — сорок минут обратно, и все из-за какого-то письма, это было слишком.

Евгений Николаевич молчал.

Письмо — это ерунда, — сказала Марина. Нужно обогнуть пруд с правой стороны и идти прямо, а там будут дома.

И они снова тронулись в путь. — Через два часа за деревьями показались три покосившихся дома. Но сколько они ни пытались найти реку, реки нигде не было. Было пугало в огороде, старик в дырявой пилотке и лохматая собака на цепи. Собака лаяла, и все было как водится. Был даже мост, но реки не было.

— Извините, — сказал Евгений Николаевич обращаясь к старику.

А? — старик разогнулся и рукавом вытер со лба пот.

— Извините, — Евгений Николаевич робел, но говорил громко и с выражением, как будто докладывал на пионерской линейке о проделанной работе — это деревня Малые Жуки?

— Куды?

— Это Малые Жуки?! — не своим голосом крикнул Евгений Николаевич.

— Зачем Малые? — важно сказал старик и деловито вытер пальцами уголки губ. — Просто Жуки.

Наступила пауза.

— А Малые? — наконец сказал Евгений Николаевич, но на этот раз так тихо, что даже Марина не расслышала.

Собака замолчала и тоже как будто прислушалась.

— Жуки-то? — уточнил старик, лениво почесывая грудь.

Евгений Николаевич нервно кивнул.

— Туды, — объяснил старик и показал туда, откуда они только. что пришли. — Обогнете пруд и прямо.

— Но мы таки шли, — заметила Генриетта Амаровна.

— Я перепутала, — прошептала Марина. — Нужно было обойти пруд слева.

И они вернулись назад.

В Малых Жуках решили сделать привал. Был седьмой час. Генриетта Амаровна достала из пакета бутерброды, а Марина пыталась вспомнить, куда идти теперь. Но времени на размышления не было.

Когда наконец увидели указатель «Кукушкино гнездо», начало смеркаться, и Елена Викторовна не выдержала:

— Я устала. Мне все это надоело. Я хочу есть. А папа сказал:

— Мы почти пришли.

— Да, но нам еще идти назад! — И Елена Викторовна заплакала.

Когда отыскали водокачку и нашли раздвоенное дерево, было уже темно.

— Посвети. — Папа дал Марине фонарик, а сам стал копать.

Елена Викторовна ждала, что он найдет чемодан, а может, кованый сундук, набитый золотыми монетами. Но Евгений Николаевич вытащил из земли бутылку, обыкновенную бутылку из-под шампанского.

— Этого не может быть, — тихо сказала Елена Викторовна. — Он над нами издевается.

Как и в первый раз, в бутылке оказалось письмо. Папа разбил бутылку и стал читать, а Марина светила. Вот это письмо.

Разве я не говорил вам, чтобы вы посадили дерево? Но вы отправились искать клад.

Идите домой, а утром посадите дерево. И смотрите, чтобы это была яблоня, а не какая-нибудь дрянь.

В доме под лестницей стоит жестяная коробка. В коробке — двести пятьдесят долларов. Это деньги для Марины, и пусть она сама решит, как ими распорядиться.

И не забудьте олухи, посадить дерево, а то я встану из могилы и буду вас по ночам пугать.

А теперь идите домой, и пусть это будет вам уроком.

Пахло сиренью, и было тихо. В темноте под раздвоенным деревом стояли четверо.

— Вот дает! — грустно сказал Евгений Николаевич.

И снова стало тихо — так тихо, что было слышно, как соловей опустился на ветку.

«Фюить-Фюить», — пел соловей. Генриетта Амаровна всхлипывала в темноте. Елена Викторовна тоже заплакала. Но это были слезы радости, потому что теперь дед был для них как живой.

А Марине стало страшно. Потому что дед умер и бутылка целый год пролежала в земле. Потому что дед знал, что скоро умрет. И наверное, ему были грустно расставаться с этим миром, где цветет сирень и по ночам поют соловьи.

Когда добрались до дома, уже светало.

— Знаете что? — сказал Евгений Николаевич. — Давайте посадим дерево. Чего ждать?

«Не понимаю, почему нужно работать в воскресенье?» — обиделась Елена Викторовна, когда накануне папа сказал, что ему нужно в Москву. «Я дежурю, — ответил Евгений Николаевич. — Что тут такого?» — «Можно подумать, — перебила его Елена Викторовна, — что ты работаешь не в НИИ, а на станции „Скорой помощи“».

Когда Марина проснулась, папа уже уехал. Пока бабушка готовила завтрак, она бродила по саду.

Теперь у сарая росла маленькая яблоня. Марина подумала, что однажды дерево вырастет, и на нем появятся плоды. Ее внук, проходя мимо, сорвет яблоко и с любовью подумает о тех… О ком?

«Юля, наверное, уже приехала», — вспомнила Марина. Она было бросилась к калитке, но Генриетта Амаровна ее остановила:

— Муся, завтракать.

И бабушка помахала ей рукой так, словно Марина была капитаном, а Генриетта Амаровна встречала ее на берегу.

— Му-у-ся.

И они сели завтракать.

Толкнув ветхую калитку и едва не споткнувшись о ведро, до краев наполненное прозрачной колодезной водой, Марина поднялась на крыльцо и хотела постучать в дверь. Но В этот момент дверь открылась сама, и на пороге появился Александр Иванович, красивый и мужественный, в клетчатой рубашке с короткими рукавами и кремовых брюках. Он только что вошел.

— Привет!

— А где Юля? — спросила Марина, едва не забыв поздороваться.

— Юля в Москве, — сказал Александр Иванович, и лицо его приняло виноватое выражение.

— Как в Москве? — удивилась Марина.

— Сказала, дела, — вздохнул Александр Иванович. — Какие у нее могут быть дела?

— Она приедет?

Александр Иванович ничего не ответил, только развел руками.

— Подожди…

— Но Марина уже бежала к калитке, размазывая по лицу слезы.

Нет ничего обиднее предательства, но она этого так не оставит. Она все скажет Юле, все — пусть знает. А про клад не скажет. Ни за что на свете не скажет.

Никогда раньше Юля не жила одна. Теперь, когда папа уехал, она вдруг почувствовала себя маленькой и одинокой.

Юля поставила на плиту кастрюлю с водой и включила телевизор. Рискуя своей карьерой, доктор Росс настояла на пересадке сердца и так спас ребенка. Юле нравился Джордж Клуни и его герой доктор Росс. В ее комнате над пианино висел цветной плакат с изображением Джорджа Клуни в фильме Квентина Тарантино «От заката до рассвета». И когда она сидела в кресле или разыгрывала этюд Шопена, их взгляды встречались. Он смотрел на нее одобрительно и улыбался, а ей казалось, что нет у нее никого ближе. «Он такой красавец», — думала Юля. На его фоне Коля Ежов явно проигрывал. Она старалась избегать подобных сравнений, но это было не так просто, потому ЧТО Коля ни на минуту не выходил у нее из головы.

«Подумаешь, доктор, — сказала себе Юля. — И даже не доктор, а так, детский врач — это все равно, что фельдшер или ветеринар».

Тут как раз закипела вода, и Юля бросила в кастрюлю пельмени. В этот момент в дверь позвонили.

Юля на цыпочках подошла к двери и посмотрела в глазок.