Вера и Марина Воробей - АББА или Чай с молоком

Так прошло около часа. И когда мороженое было съедено, когда кофе был выпит и официант в четвертый раз предложил им взять что-то еще, Коля вдруг перегнулся через стол, взял Юлю за руку и сказал.

— Я тебя люблю.

И на этот раз краской залилась Юля.

— Я тебя люблю, — повторил Коля.

И наступила пауза.

Коля позвал официанта и расплатился. Не говоря ни слова, они вышли на улицу.

Вот уже несколько дней шли дожди, Александр Иванович лежал на диване и в третий, а может, в пятый раз читал «Трех мушкетеров», Хотелось работать, хотелось куда-нибудь идти, но делать за городом в такую погоду нечего, и каждый вечер он отправлялся к Елене Викторовне пить чай. Так они сидели вечерами, разговаривали: мол, лето выдалось неудачное и град побил деревья. Генриетта Амаровна вспоминала как работала в институте и как студенты списывали на экзаменах. Александру Ивановичу нравились эти простые, ни к чему не обязывающие разговоры, и чай с мятой, и засахарившееся клубничное варенье. Но было так холодно, что даже чай не помогал. Спать за городом ложатся рано, и уже в десять Александр Иванович, как правило, был дома. Он забирался под одеяло и открывал какой-нибудь старый, найденный в кладовке журнал, но от холода, сразу засыпал.

Оставаться на даче в такую погоду не хотелось и было? Решено перебраться, в город. Ехать решили на машине все вместе: Александр Иванович, Елена Викторовна, Генриетта Амаровна. Дорога была размыта, и, подъезжая к шоссе, застряли. Колеса так глубоко увязли в хлипкой жиже, что, если бы не лесник, который оказался тут случайно, наверное, так и провели бы целый день под дождем на проселочной дороге. Лесник толкал машину, а Елена Викторовна с Генриеттой Амаровной стояли под дождем. Промокли до нитки.

Всю дорогу ехали молча: как-то тоскливо было, неуютно. Но как только въехали в город, сразу стало веселее, потому что в городе даже в плохую погоду кипит жизнь.

У подъезда встретили Евгения Николаевича, который как раз шел с работы. Он расцеловал Елену Викторовну и Генриетту Амаровну и, пожав руку Александру Ивановичу, принялся рассказывать новости. Мол, Марина так и живет у Юли, так что хорошо, что Александр Иванович вернулся. А на работе неприятности. Но это ничего: главное — чтобы дома было все в порядке. Дом — это главное.

— А я, наверное, на работу выйду, — сказала Елена Викторовна, когда они вошли в лифт. — На даче в такую погоду делать нечего, а дома — скучно.

— Я тебя понимаю, — согласился Александр Иванович. — Я, когда без дела сижу, тоже по работе скучаю.

— Это правда.

На втором этаже Александр Иванович вышел и разговор прервался.

Вечером, Марина собрала вещи и перебралась домой.

— Ты оставайся, если хочешь, — сказал Александр Иванович, когда она уходила. — Все-таки втроем веселее. Правда оставайся, а?

Но Евгений Николаевич был прав: у Марины есть дом, не может же она тут вечно жить. И она ушла.

— Пап, — спросила Юля, когда они сели ужинать, — у тебя есть женщина? — Александр Иванович нервно заерзал на стуле.

— Только честно.

— Я понимаю, — смутился Александр Иванович. — Ты уже большая.

— Вот именно. Поэтому ты честно скажи, хорошо?

Александр Иванович ничего не ответил, только плечами пожал.

— Так есть?

— Нет. Сейчас нет.

— Выходит, вы поссорились?

— Нет.

Их глаза встретились, и Александру Ивановичу стало неловко. Он боялся этого разговора: знал, что однажды это случится, и все равно боялся.

— Просто расстались — и все.

Юля задумалась, а Александр Иванович вздохнул было с облегчением. Он хотел перевести разговор на другую тему, но, как на зло, в, голову ничего не приходило.

— А я знаю, КТО это. Это Саша, медсестра.

Надо было что-то ответить, и Александр Иванович сказал:

— Это раньше было. Давно.

Он как-то боком, словно боялся, что его ударят, посмотрел на Юлю, и только теперь она заметила сколько было любви в этих глазах и сколько страха. Это он ее боялся, боялся с тех пор, как не стало мамы. Любил и боялся. Ему казалось, это он виноват, что мама умерла, и что котлеты они едят из кулинарии, и что с работы он приходит поздно. А тут еще это…

— А мне она нравилась, — сказала Юля задумчиво, как будто пыталась вспомнить, как выглядит эта самая Саша. — Жалко.

И снова наступила пауза. Тут бы и вспомнить какой-нибудь анекдот, историю какую-нибудь, но ничего у Александра Ивановича не выходило, и только какие-то глупые, бессмысленные слова вертелись на языке: «Ну, это, значит, того…»

— Пап, ты ее любил?

— Наверное, нет.

— Значит, есть другая женщина, так?

Александр Иванович молчал.

— Она замужем?

— Почему ты так решила?

— Ну раз она не с тобой, значит, замужем.

— Знаешь что, давай есть.

— Пап.

— Что?

— Обещай мне одну вещь.

Юля пристально смотрела на отца, и от этого взгляда у него мурашки бежали по спине.

— Если у тебя появится женщина, не ври мне, ладно? Терпеть не могу, когда врут. Ты лучше женись, только не ври.

— Ну уж нет, — улыбнулся Александр Иванович, и столько всего было в этой улыбке: и боль, и страх, и любовь. — Разве нам плохо вдвоем? А тут появится в доме чужая женщина…

— Пускай появится. Я не против.

— Странно.

— Что?

— Ты стала взрослой, а я не заметил: Давай есть — котлеты остынут.

И Александр Иванович отломил вилкой кусок «Богатырской» котлеты. Он ел и думал о той женщине, о том, что ей уже сорок и мужа она не бросит. Поздно им пускаться в любовные приключения.

А еще Александр Иванович думал о Юле. Надо же, как время летит. Она уже большая — скоро замуж выдавать…

— Пап?

— А?

— А она красивая?

— Ешь.

И Юля молча принялась за котлету.

Однажды в жизни дочери появится другой человек, и тогда Александр Иванович будет ей не нужен. Так уж устроен мир, что делать. Только бы она была счастлива. А ему поздно свою жизнь менять. Это ничего. Так лучше.

— Пап.

— Ешь.

— Вот уже скоро неделя, как украли велосипед, — вслух сказала Марина, как если бы она была в комнате не одна, — а я так ничего и не сделала.

С этими словами она достала из ящика стола деньги, которые ей оставил дедушка, и, положив их в карман, вышла на улицу.

Пахло сиренью. и мокрой землей. Натыкаясь на прохожих, Марина разглядывала тяжелые, влажные облака: одно из них было похоже на замок с высокими зубчатыми башнями; другое напоминало упавшее дерево, и на ветру его ветви раскачивались. Но облака быстро меняли свои очертания, и от этого небо казалось живым. То там, то тут появлялось яркое солнечное пятно, наскоро небо снова затягивалось облаками.

Повернув варку, Марина пересекла двор и в нерешительности остановилась.

— Извините, — сказала она, обращаясь к полной женщине, которая только что вышла из подъезда, — вы не знаете, в какой квартире живут Ежовы?

— В сорок первой? Честное слово, забыла. Да, наверное, сорок первая. Третий этаж.

— Спасибо.

Это была добрая женщина с детским лицом и задумчивыми карими глазами.

— Ну вот, — вспомнила она, — зонтик забыла. Ей пришлось вернуться, и Марина вошла в подъезд вместе с ней — не хотелось говорить по домофону: пока объяснишь, что да как.

Марина поднялась на третий этаж и остановилась. Она с тоской глядела на хлипкую деревянную дверь, выкрашенную в унылый коричневый цвет: неудобно все-таки к человеку… вот так, без приглашения. Наконец она позвонила.

Дверь открыл Коля.

— Привет, — сказала Марина и улыбнулась, во всяком случае так ей показалось.

— Ты?

Коля просто своим глазам не верил. Марина его не любила, и он это знал. Последнее время они даже не здоровались. И вдруг она приходит к Нему домой.

— Ты что? — удивился Коля.

— Хотела, с тобой поговорить. Можно?

— Можно, — пожал плечами Коля. — проходи.

«Хорошо, что мамы нет, — сообразил он, — а то решила бы, что это моя девчонка, чаем бы стала поить, о жизни расспрашивать — неудобно».

— Я на минутку, — неуверенно начала Марина. — Тут такое дело.

Они зашли на кухню. Коля предложил ей сесть и поставил чайник.

«Вежливый», — отметила про себя Марина.

— Ну?

«Вежливый, как же. Хам».

Но она уже пришла, и отступать было поздно.

— У Юли велосипед украли, знаешь?

«Это уже слишком, — подумал Коля. — Они что, издеваются?»

— На площади, — для чего-то объяснила Марина. — В понедельник.

— Знаю, — сказал Коля равнодушно. — И что?

— Это я виновата, — призналась Марина и сама удивилась, как легко у нее это выходит: пришла к человеку, с которым раньше даже не здоровалась, и изливает душу. — Это я виновата, — уверенно повторила она.

— А я тут при чем? — спросил он тем же тоном. Его тон не испугал Марину: что-то стояло за этим напускным равнодушием. Коля не привык любезничать, это правда, но было в нем что-то особенное, настоящее, и это к нему располагало. Иногда он казался даже, злым, но за грубыми словами пряталась живая, отзывчивая душа. И Марина сразу это почувствовала.

— Мне твой совет нужен. Я не могу этого так оставить.

— Залко Юлю? — спросил Коля, передразнивая Сюсюку.

Сам вопрос и такое знакомое пришепетывание все это было странно, но Марина не знала, как на это реагировать, и поэтому ответила просто и искренне:

— Жалко.

«Начинается, — подумал Коля. — Сговорились они, что ли?»

— Понимаешь, — объяснила Марина, — я хотела с тобой посоветоваться. У меня есть деньги, и я хочу купить Юле велосипед. Может, ты знаешь где. Я в этом мало понимаю. И потом, велосипед должен быть хороший, а денег у меня не так много.