Что происходит со мной? — задаюсь вопросом. Почему я не могу просто выбрать вместе с этим парнем новые ёлочные украшения, к чему все эти мысли о его плечах, ямочке, волосах? И почему мне так стыдно?

Внезапно замечаю, как взгляд Эштона скользит по моей щеке к губам, задерживается на них… Маленькая ямочка у его левой щеки выдаёт едва заметную улыбку, он немного наклоняется, приближая своё лицо к моему, и я… перестаю дышать!

Не знаю, чего я ожидала, буквально трепеща от нетерпения, но Эштон аккуратно и очень нежно вытирает своим большим пальцем мой подбородок:

— Ты такая замарашка! — заявляет непринужденно. — Посмотри, как ты вымазалась!

Ловлю завистливый взгляд проходящей мимо брюнетки с явно приклеенными ресницами, и мне хочется плакать оттого, что ей, глупой, не известно то, что стало для меня уже очевидным: Эштон видит во мне только младшую сестрёнку, не более. Я смогла максимально приблизиться к нему, несмотря на отсутствие у нас общей крови, в отличие от Лурдес и Аннабель, лишь потому, что я больше всех старалась, и потому что в силу возраста у нас, как ни крути, более общие интересы.

* * *

Обожаю предрождественскую иллюминацию в магазинах, лавках, парках, скверах или просто в окнах обычных людей — дух и настроение праздника повсюду! Но в моллах — просто сказка! Повсюду ёлочные инсталляции, небольшие заснеженные опушки, а Санта Клаус и вовсе сидит в дремучем еловом лесу — подходи и фотографируйся в обнимку!

С небольшим, но усилием, мне удаётся убедить Эштона сделать фото на память.

— Ох-хо-хох! Какая прелестная влюблённая парочка забрела в мой лес! — заявляет бородатый дед, вгоняя меня в краску цвета своей шубы.

— Мы вовсе не парочка! — почти выкрикиваю. — Мы… — и долго не могу сообразить, кто же мы друг другу…

— Друзья! — помогает мне Эштон с мягкой улыбкой.

— Да! — тут же соглашаюсь. — Мы просто друзья!

— Эх-хе-хе-х! — заявляет дед, подергиваясь от смеха. — Друзья, так друзья!

Мы улыбаемся фотографу, а я долго пытаюсь понять, зачем вставила наречие «просто», соглашаясь быть Эштону другом. Что? Разве бывают не просто друзья?

В молле мы долго петляем по этажам и уровням, успеваем ещё разок поесть итальянского мороженого, сфотографироваться с почти настоящим Дартвэйдером на память, купить мне новую юбку, потом симпатичную белую блузку, опять мне, пока, наконец, не находим магазин сувениров. Весь в праздничных золотых огнях, он манит меня как мёд сладкоежку своей красотой и длинными рядами полок с милыми, причудливыми безделушками. И именно в этом месте мы находим то, что искали — потрясающий набор ёлочных игрушек в виде планет солнечной системы, самого солнца, луны и галактик. Я влюбляюсь в него с первого взгляда и едва ли не визжу от счастья, потому что такая находка — большая удача!

Эштон наблюдает за моими всплесками радости со снисходительной улыбкой на губах, лишь предлагая взглянуть ещё на премилейших белочек, набор цветных колибри и семью белоснежных Северных медведей: папу с синим шарфом, маму и медвежонка.

Верчу украшения в руках:

— Слушай, а … твоя девушка не будет злиться, что ты так много времени с нами проводишь?

— Девушка?!

— Хм… ну да, твоя…

— Почему ты думаешь, что она у меня есть?

— Ну как же… ты же пострадал в неравном бою, отстаивая честь своей дамы…

— А, это… Было дело, но она не моя вовсе.

— Папа сказал вроде, что твоя…

— Так это была информация для его ушей, чтобы не ругался слишком сильно. Там девчонка глупая, конечно, но обидели её зря, а защитить некому. Знаешь из этих, из «ботаников», — улыбается. — Пить не умеет, на вечеринке перебрала и уснула прямо на столе. Кто-то пустил нехороший слух о ней, очень нехороший. Её бедную заклевали уже все с этой историей.

— Да ты прям рыцарь, смотрю. А если то, о чем говорят, правда?

— Неправда, это точно. Я лично отнес её в свою машину, почти сразу, как она вырубилась — как чувствовал, что это нужно сделать. Поэтому честь осталась при ней, а вот слухи всё же поползли.

— А что за слух-то?

— Это не для твоих ушей — маленькая ещё!!!

С этими словами Эштон легонько щёлкает меня по носу.

— Да не маленькая я! И тоже на вечеринках бываю, мне же нужно знать, чего опасаться!

— Уверен, ты и так это знаешь. Алкоголь в больших количествах — это зло, особенно для девочек.

— А для мальчиков?!

— Для всех, но нас хотя бы не могут … эмм… чести лишить, как вас!

— Изнасиловать, что ли?

— Да. Я просто этого слова не знал на английском.

— Это преступление! За это в тюрьму сажают!

— Вот поэтому и нельзя напиваться до беспамятства, как Филиппа!

— Её Филиппа зовут?

— Да.

— Вы дружите?

— Не то чтобы дружим, но после инцидента стали ближе общаться.

— Общаться или встречаться?

— Я ж сказал, мы не пара, никакой романтики нет, и не было. Так, пару раз кофе выпили вместе.

— А говорили про что?

— Сонь, тебе не кажется, что ты слишком любопытна?

— Нет! Я сейчас как психоаналитик, прощупываю твою ситуацию. Просто парни слепы как кроты и часто вообще не понимают, что происходит вокруг них. Вот я бы на месте той девочки уже точно влюбилась бы в своего рыцаря. Уверена, твоя Филиппа в тебя влюблена или на подходе, а ты и ухом не ведёшь!

— Ну, не знаю! Я сделал, что должен был, и что считал нужным, а дальше уже…

— А дальше?

— А дальше посмотрим.

Эштон забирает у меня из рук коробки с украшениями и расплачивается на кассе. Но избавиться от темы разговора ему не удастся:

— Она тебе нравится?

— Ты это спрашиваешь как сестра? Как психоаналитик или как кто-то ещё?

— Как сестра, конечно. Психоаналитик тоже подходит. А что ты имеешь в виду под кем-то ещё, я не знаю.

— Ну ладно, если как сестра, то немного да, нравится.

— Она красивая?

— Нормальная.

— Блин! Ну вот что это за ответ?! Неужели нельзя решить, красивая или нет?

— Ну а откуда мне знать какие у тебя критерии красоты? Обычная девушка: две руки, две ноги, голова тоже есть.

— Какого цвета волосы? Глаза?

— Шатенка она, глаза… эмм, не знаю, кажется, зелёные… А может и нет…

— Ну ты даёшь! Полезть в драку из-за девушки и даже не знать цвет её глаз!!!

— А что, по-твоему, нужно было сперва цвет глаз узнать, а уж потом за честь её впрягаться?

— Ой, ну всё уже, проехали! Посмотри, какое кафе классное! Давай зайдём?

— Давай.

Мы садимся на мягкие диваны у окна с видом на залив, день подходит к концу, и на горизонте, сквозь небольшие трещины в серости облаков просачивается оранжевый свет заходящего солнца.

Мы оба любуемся закатом, и Эштон опять улыбается, так мягко и едва заметно, мечтательно…

В кафе почти никого нет, кроме нас, несмотря на предпраздничную суету, и этот факт вносит свою неожиданную лепту в интимность и комфорт нашего уединения.

Я заказываю себе кофе с молоком, Эштон повторяет за мной.

— Может, ты голоден? — спрашиваю. — Парни обычно заказывают себе пиво и картошку с наггетсами.

— Какие ещё парни?! Тебе же только шестнадцать! — деланно возмущается мой гиперпереживательный брат.

— Мой брат Лёшка, например! — быстро соображаю, что ответить и тут же жалею, потому что ни одной даме толика загадочности и намеков на популярность у мужского пола ещё не мешала!

— А! Брату можно!

— А ты что, можно подумать, в шестнадцать ни с кем не встречался?

— Я — парень, это совсем другая история.

— Почему это другая?

— Да потому что! Маленькая ты ещё, чтобы посвящать тебя в эти вопросы!

— А папа так не считает! Мне всё давно уже известно: у вас типа потребности, и вы с ними носитесь как со священной коровой, — подмигиваю ему, стараясь казаться взрослее и умнее, чем он думает.

— Ну, раз ты все знаешь, зачем же тогда спрашиваешь? — отвечает невозмутимый Эштон, потягивая кофе из своей чашки.

Решаю, что лучшим решением в сложившейся ситуации будет смена темы беседы.

— Так может, всё-таки закажем еду и пиво?

— Только если ты хочешь есть, а я не голоден. А пиво пить в компании дамы — плохой тон.

— Мама научила?

— Конечно. Больше учить было некому.

Во взгляде Эштона мгновенно появляется жёсткость, он сжимает губы в тонкую линию и словно весь ощетинивается. Какой-то частью своего мозга я соображаю, что данный эффект вызван нечаянно затронутой темой отцовства.

— Эш? — зову его негромко, и от этого непривычного сокращения он вдруг смягчается, взгляд его делается теплее, ласковее.

— Да, Софи?

— Ты когда Алекса впервые увидел, сразу узнал его?

Эштон поднимает вопросительно брови.

— Ну, в смысле, сразу понял, что он — твой отец?

— Сразу.

— И что ты почувствовал?

— Шок.

— Почему?

— Сходство действительно потрясает. Внешнее, я имею в виду. Странно увидеть собственное лицо на двадцать пять лет старше.

— Ты не знал, что вы похожи?

— Мать говорила мне, но я не представлял, что настолько…

— А… у тебя были какие-нибудь фотографии?

Эштон долго молчит. И мне становится холодно. Чем дольше он смотрит на залив, в уже опускающуюся темноту, тем дискомфортнее мне находиться с ним рядом.

— У матери было только одно фото, и подозреваю, когда она делала его, ей и в голову не могло прийти, что я его увижу.

Молчу, ожидая продолжения, и Эштон открывается больше:

— Мне не показывали ту фотографию — я сам её нашёл. И на ней… он просто спит. В постели. Больше ничего. Потом, когда мне было шестнадцать, мать случайно наткнулась на фото вашей семьи в журнале, и так мы узнали, где он и как живет.