Время внезапно останавливает свой ход в измерении моей личной Вселенной, яркие цветные вспышки фейерверка раскрашивают волосы Эштона своим волшебным светом, и из-за них мне совсем не видно его лица, но в эту секунду моей жизни, в это самое важное в ней мгновение я вдруг понимаю, что он и есть «тот самый»… именно он! И никто другой никогда не сможет заменить его, восполнить потребность в его касаниях, шоколадном и невыразимо умном взгляде, такой многословной молчаливости, едва заметных сдержанных улыбках, но главное, самое главное — в его таких крепких, уверенных, надёжных объятиях.

Это был первый в моей жизни поцелуй. Самый первый, самый волшебный, самый трепетный поцелуй!

Никогда не думала, что губы мужчины могут быть такими нежными, не чересчур мягкими и не слишком жёсткими, не влажными и не сухими, а такими, каждая ласка которых отдаляет тебя от твоего собственного рассудка, от страха, растерянности, неуверенности в себе… Ты словно паришь на необъятных белых крыльях в небосводе своих чувств и эмоций, облака щекочут твои ступни, ты улыбаешься блаженной улыбкой и наивно не догадываешься, что всё это не навсегда, это лишь мимолётное мгновение, настолько быстрое, что останется в памяти быстро гаснущим следом кометы, по имени Любовь…

И это губы мужчины… Не мягкие материнские, не ласковые отцовские, не нежные поцелуи сестёр. Это губы, дарящие волшебство, разгоняющие чувственность, насыщающие тело и душу пёстрыми разливами эмоций. Любовных эмоций.

Он настойчив, но не слишком, он нежен, но и дерзок в то же время, он ласкает, жадно поглощая меня, а я лишь женщина в его руках, покорная, податливая, любящая.

Ещё никогда в своей жизни я не ощущала себя такой умиротворенной, защищенной, спрятанной от всех невзгод и тягот в самом центре планеты, имя которой «любовь мужчины»!

В ту секунду мне казалось, что наш поцелуй — это апогей всех моих ожиданий и желаний, что с него и начнётся мое бесконечное, но простое счастье любви с тем самым человеком, которого все ищут, многие ошибаются, некоторые даже гибнут в поисках, но большинству так и не удаётся его найти.

Я не знала тогда, в свои юные шестнадцать лет, как огромны были мои ожидания, ведь мальчик, так сильно похожий на своего отца, вовсе им не был. А Алекс, мой отец и мой отчим, купал в своей любви мою мать так, что она иногда захлёбывалась собственным счастьем. И мне хотелось так же! Я и не представляла себе, что отношения между взрослыми мужчиной и женщиной могут быть иными: менее нежными, менее преданными, менее страстными.

В тот безумно красивый, созданный семейным счастьем и любовью праздник мне было невдомёк, что у судьбы на мой счёт имелись совсем другие планы.

ВСТАВКА: Разговор родителей Алекса и Леры об Эштоне (Бонус к Моногамии)

SYML God I hope

José González — Stay Alive

Смотрю на своего благоверного и тихо себе завидую: весь мой, целиком и каждой своей клеточкой в отдельности. Красивый до изнеможения, неправильный, неидеальный, наломавший дров, так сильно обидевший меня, так больно терзавший, но … но такой родной!

Лежит себе и балдеет на нашей брачной постели… Именно брачной! Вот же фетишист-затейник… Любит, чтобы всё правильно было, всё по полочкам: чтобы дом большой и уютный, чтобы спальня только такая, как мне нравится, и чтобы любовью заниматься на ней, а не сексом! Признался совсем недавно, что самый большой кайф для него, это когда мы дома. Я, конечно же, возразила, что правдой это никак не может быть, мужчины тянутся к разнообразию — научно доказанный факт! И если уж и приходится с одной и той же самкой… простите, женщиной, то уж хотя бы в разных постелях… Ну, в другой обстановке. За самку получила выговор и следующее глубокомысленное утверждение:

— Первобытный мужчина чувствовал себя если не в полной, то хотя бы в относительной безопасности в своей пещере. Мы ж тоже боимся, просто не признаёмся вам, женщинам, нам же нужно держать лицо! А так… тоже страшно. Вдруг тигр неудачно нападёт и ногу откусит, или там мужик из соседнего племени, пошире торсом и кулаком покрепче, возьмёт да и утащит самое дорогое в свою пещеру?! А пока ты дома, то есть в пещере, можно и расслабиться. А если сюда ещё и сладенькое добавить в виде любимой женщины в брачную постельку… Ммм — весь кайф!

— Вот уж не думала, что вы такие «бояки», на самом деле!

— Ещё какие. Беда может в любой момент заявиться! Вот Артём твой прохлопал тебя… И я этого боюсь! А вдруг явится такой весь из себя Алэн Делон, понравится тебе и…

— И выкинет такой же фортель как ты?

— Именно! Ты даже не представляешь себе, как это страшно! А пока ты в брачной постельке живёшь полной жизнью, риски стремятся к нулю!

— Ну ты и теорию развёл, дорогой! Во-первых, Делону до тебя как до луны, а во-вторых, он же дед старый уже!

— Так и я не молодой!

— Тоже мне немолодой! Сколько тебе? 45? Какие твои годы! Мужчина в самом расцвете сил, как Карлсон! И потом, даже молодые не начинают каждое утро с секса!

— С любви.

— Секса!

— С любви!

— Ладно. Уступлю. Я же женщина, мне положено уступать.

— То-то же. Не забывай об этом!

Загибает одну свою руку за голову, вторую небрежно кладёт на собственный живот, лежит так какое-то время, разглядывая меня с улыбкой, которая из мягкой как-то незаметно трансформируется в подозрительную.

— Мне не нравится, как он на тебя смотрит.

— Кто?

— Ты знаешь.

— Не знаю!

— Всё ты знаешь, и всё замечаешь. Думаешь, пройдёт у него это?

— Пройдёт.

— Если он полезет к тебе, я убью его.

— Что ты несёшь, Алекс?! Ну вот серьёзно? Как ты можешь такие вещи говорить о своём ребёнке?! О сыне своём!

— Мне плевать, кто он и кем мне приходится, если он пялится на мою женщину!

Спустя время и со вздохом:

— И он моложе…

— О Боже, очередная дурь в твоей голове! И где мне брать силы, чтобы всё это терпеть? Ты со своей ревностью задолбал уже!

— Это от ущербности, ты же понимаешь. Чем старше я становлюсь, тем сильнее страх, что ты переключишься на молодого. Вот ты возишься с моим коленом каждый вечер, тратишь уйму времени чтобы приготовить все эти компрессы, потом наложить их, потом посидеть со мной, и очки ещё эти идиотские… На его фоне я чувствую себя… развалиной!

— Нет, ну ты совсем сдурел, честно. Ревновать к собственному сыну! У тебя видать сегодня вместе со спермой часть мозга вытекло!

— Фу!

— А про сына такие вещи жене говорить не фу?

— Определённо выглядит отвратительно, но от факта не уйдёшь — он от тебя глаз не отводит. Я вначале думал, позлить меня хочет, а теперь понял: нет, он просто залип так же, как и я. Ты представляешь, что его ждёт, если он такой же моногам! Я тебя не отдам! Сразу предупреждаю! Убью его!

Смотрю на своего мужа в отражении зеркала, ищу подвох, и, конечно же, нахожу: в улыбке, в расслабленной позе, в транслируемом спокойствии и полнейшем комфорте.

— Ты издеваешься да? Не пойму только зачем разыгрываешь весь этот спектакль, Отелло!

Расплывается в широченной улыбке:

— Помочь тебе хочу!

— В чём?

— Душу облегчить! Ты же хочешь спросить, как всё прошло, как она выглядит, о чём мы говорили, и как вообще вышло, что Эштон мог родиться, в то время, когда у нас с тобой такие страсти кипели. Давно хочешь! По глазам вижу, по жестам, в молчании твоём слышу все эти вопросы. Но ты ведь не спрашиваешь! Молчишь и мучаешься! А зачем? Просто спроси меня! И я отвечу на каждый твой вопрос.

Чёрт… Никогда не выходите замуж за слишком умных мужчин! У моего вот обнаружился восемнадцатилетний сын… И конечно, встреча с его матерью была неизбежной. Нет, я в нём уверена на все двести процентов, жизнь научила доверять и не оглядываться и всё такое, но… Но он ездил к ней сам, он был у неё дома, на её территории… И она ведь когда-то соблазнила же его! А если учесть, что у него всегда был пунктик по поводу предохранения, сам факт рождения Эштона уже очень о многом говорит!

— Как она выглядит? — тихонько спрашиваю.

— Иди ко мне!

— Ты сказал, ответишь…

— Конечно, отвечу, но сначала обнять хочу и прижать к себе!

Послушно иду к нему, лезу в нашу постель.

— Вечно ты торопишься одеться, никогда не даёшь налюбоваться на тебя! А потом ругаешься, что у меня прелюдии слишком медленные и ты на работу опаздываешь! А как иначе? Мне же насмотреться нужно! — улыбается и целует моё лицо.

— Так что там с нашей… темой?

— Ужасно она выглядит. Жизнь её измотала и жутко осознавать, что частично по моей вине.

— Почему о сыне не сказала тебе?

— Банально не знала как. Я уехал, не оставив ей никаких данных о себе.

— А Марк?

— А Марк тоже, хоть и позже. Так неудачно вышло всё это… Для неё. Они виделись в общей компании незадолго до его отъезда, но она ничего не спросила у него, потому что ждала, что я сам ей позвоню. А потом, через месяц, когда узнала, что беременна, уже и спрашивать было не у кого — и Марк уехал, а он нарочно свои координаты никому и никогда не давал. В принципе, я так же поступал, не поверишь, от них бывало не отделаешься, но вот Амбр… С ней как-то иначе всё было с самого начала. И я бы оставил ей свой номер телефона американский, если бы она попросила, но она… предпочла гордо ждать моего шага. Потом было не до гордости: ребёнок родился с проблемами, очень деньги нужны были, а как найти меня, она не знала.

— С проблемами?

— Да, он крупным был, ей вовремя операцию не предложили и пока доставали, вывихнули бедро, ручку тоже повредили, но не так страшно. Но главное — у него асфиксия была, достаточно серьёзная. Это привело к проблемам впоследствии. С речью. Как у Алёши примерно. Она сказала, он до четырёх лет молчал, и некоторые специалисты даже подозревали аутизм. На самом деле, мне было страшно всё это слушать, Лер. Страшно и стыдно, потому что это моя ответственность и обязанность быть рядом с женщиной, с матерью моего ребёнка, да и вообще… Это была очень тяжёлая поездка, Лерусь. Я всё ждал, когда же ты спросишь, чтобы выговориться, потому что камнем всё это лежит на сердце. Я очень виноват перед ней. И перед сыном, конечно, тоже.