— Алекс, он таким парнем достойным вырос… Я же всё замечаю, кто, с кем, кого, они же все как на ладони у меня. Его все хотят! Как и тебя! Ты передал ему это…

— Если б мог, не передавал бы.

— Но он справляется совершено иначе! Я вижу, что понимает и свою привлекательность, и то, как девочки вьются… Вьются, но не вешаются! Боятся его. На лекциях один сидит. Сколько раз видела, как девчонки подсаживаются, он на ухо что-то шепнёт, и их как ветром сдувает. Теперь даже не садятся, говорю тебе, побаиваются его.

— Может он гей? Странно это…

— Ты только что ревновал меня к нему!

— Да я просто прикалывался! Но он глаз с тебя не сводит — это факт. Я ещё не начал париться, но скоро уже начну.

— Он точно не гей. Девочек зажимает иногда, то в столовке, то в коридоре. Но меня заботит отсутствие сердечных привязанностей и нежности к противоположному полу. Он их просто использует, Алекс. Это плохо, я считаю.

— Это он за меня мстит! — заявляет, улыбаясь.

— Ты зря шутишь! Мне пришлось стать свидетелем неприятной сцены в библиотеке. Я в стеллажах копалась, и он просто не заметил меня, поэтому я увидела всю его жестокость. Он жестокий, Алекс, очень!

— Рассказывай.

— Девочка рыдала. Влюбилась сильно, это видно. Смотрит на него, как на Бога, а он — ледяная глыба! Выслушал все её мольбы и просьбы молча, ни слова не произнёс, а потом просто сказал «ты мне не интересна» и ушёл. Я успокаивала её полчаса, так жалко девчонку стало, своя вон такая же точно есть! Соня, похоже, тоже по уши…

— Я знаю, и это меня СИЛЬНО беспокоит! Я уже поговорил с ним в Рождество, расставил все точки. Он к ней не сунется, не переживай.

— Алекс, кто его знает, а в праве ли мы вмешиваться? Как бы дров не наломать!

— Девочки в Сонином возрасте влюбляются по нескольку раз в год, всё пройдёт у неё. Главное от Эштона уберечь, он способен сильно ранить её, я это чувствую. Вот знаешь, прямо ощущаю исходящую от него угрозу. И мне тяжко, потому что, с одной стороны, сам должен ему много и обязан хотя бы сейчас во всём помогать, но с другой, Соня… Ты знаешь, кто Соня для меня!

— Знаю. У вас коннекшн с её двухлетнего возраста.

— Раньше. Я на фотки её младенческие любовался часами, у меня их много было. Представлял себе, что это мой ребёнок, из-за цвета волос… Ты же светлая!

— Артём тёмный…

— О нём я вообще предпочитаю не думать.

— А откуда фотки у тебя были?

— Ты что-нибудь о детективах слыхала?

— Да ладно!

— Я же говорил тебе, что всегда держал руку на пульсе! А вдруг бы у тебя беда случилась? А вдруг бы помощь моя нужна была?

— Это больше похоже на прикрытие!

— Нет, это правда. Я все те пять лет чувствовал себя ответственным за тебя и Алёшу. Я вас семьёй с самого начала воспринимал. Не было ни единого дня, в котором ты была бы любовницей! Я тебя женой своей всегда считал, можешь смеяться, конечно!

— Да я не смеюсь, ты просто глупости говоришь такие! Какой женой?

— А кем ещё? Штамп в паспорте делает пару мужем и женой перед людьми, а реально брак заключается, когда в голове и сердце появляется абсолютная уверенность в том, что это именно тот человек, с которым хочешь по жизни до самого конца идти! Что это он приедет однажды спасать тебя, не побрезгует онкологией, и не пожалеет оторвать месяцы от своих детей только чтобы спасти тебя! Что будет возиться с твоей стареющей коленкой, выпрашивая у сестры настойку через пол планеты. Я ведь не ошибся с выбором, теперь ты понимаешь?

— Ты тоже со мной повозился, помнится…

— Я сам наломал дров, по моей вине с тобой случилось то, что случилось.

— А если бы не по твоей? Сиделку нанял бы?

— Конечно, нет! — целует в макушку. — Вот поэтому я и говорю, женой тебя видел с самого начала! Только женой и больше никем!

Hollow Coves — These Memories

После обеда мы вылетаем в Европу, в Италию, по плану — Рим и Флоренция. Это МНЕ захотелось, а он всегда соглашается… Не знаю, как решает свои дела и вопросы, как откладывает встречи, и как, в итоге, это отражается на его работе, но никогда мне не отказывает… Да я и не злоупотребляю, но если вдруг захочется, как сейчас, вырываю нас обоих из привычной рутины, и вот мы только двое, только я и он, наслаждаемся друг другом и контрастами древней Флоренции.

У нас всего четыре дня на этот раз, и времени мы не теряем.

Толкаю его, он поддаётся, упирается спиной в каменный борт набережной Арно и улыбается. Тёплые ладони не отпускают мою талию, муж вжимает меня в себя и не отрывает взгляда.

— Как хорошо, что нет здесь никого… — шепчет тихонько.

— Это потому что пасмурно!

— Давай всегда гулять, когда пасмурно?

— Давай… — договорить не успеваю, потому что его губы уже на моих губах.

Мой Алекс любит целоваться. И умеет… Ох, как умеет! Он вообще любит и умеет всё, что касается телесных контактов, особенно, если они связаны со мной, его женой.

Только со мной! Я знаю, что у него никого больше нет, не будет и не может быть. Он убедил меня, предъявил такие аргументы, вес которых отбил охоту «подозревать» навечно.

Поэтому я не ревную. Не ранят скользящие по его лицу, рукам, груди, талии чужие женские и не только взгляды, не беспокоят сообщения незнакомок, неизвестно как раздобывших его номер, на которые он НИКОГДА не отвечает, не вызывают подозрений заискивающие улыбки женщин-коллег, их звонки и елейные голоса. Я твёрдо знаю, что всё это — мимо. Потому что взгляд, которым он сейчас рассматривает меня, поправляя мои растрёпанные Флорентийским ветром волосы, говорит больше, чем могут сказать любые слова… И хотя при каждом удобном случае я слышу бесконечно знакомое бархатное «Я люблю тебя!» то шёпотом, то песней, то стихами, то криком, но чаще стоном… мне известно всё и без слов.

Муж вжимает меня в своё мощное, горячее тело, и это один из таких моментов, когда я позволяю себе полностью расслабиться, раствориться в его силе, душевном тепле, мужском умении дарить уверенность, безопасность. Я чувствую себя ребёнком, маленькой слабой девочкой, но далеко не беззащитной — моя защита обнимает меня кольцом сильных мужских рук, закрывает большой грудью, словно щитом, от всех невзгод. Поэтому у меня есть только одна забота — сохранить его, моё чудище-чудовище, защитить, уберечь от самого себя…

Никто не знает его таким, каким знаю я. Никто из окружающих нас людей и не подозревает о его контрастности. Он ровно настолько же силён и успешен, насколько ранен, изломан и уязвим внутри. Его съедают собственные страхи, обиды на самого себя, людей и даже на меня. И хотя мы давно простили друг другу ошибки, их острые шипы навсегда останутся в наших сердцах.

Поэтому нам обоим так важно, зализывать раны нежностью и лаской, поэтому мы, два сорокалетних, стоим сейчас на набережной Арно, и вместо того чтобы фотографироваться или хотя бы любоваться на Золотой мост, целуемся затяжным, бесстыжим поцелуем на зависть молодёжи…

Лежим в своём номере, усердно отлюбив друг друга, несмотря на туристическую усталость и буквально отпадающие ноги, умотав себя и любимого двойным раундом.

— Задолбали итальяшки! — внезапное недовольство.

— Что так?

— У меня пятка свисает!

Моё замученное сексом тело тут же разбирает хохот…

— Нет, ну серьёзно! Этот номер не из дешёвых, почему они так уверены, что туристы такие же «коротыги», как они?!

— Любимый, они просто даже не подозревают о существовании кинг-сайза! Это исключительно американское изобретение!

— Вот же ж блин! Я бы обязал в описании номера указывать метраж кровати!

— Ну, хочешь, я твоей пяточке табуретку подставлю?

— Да причём тут пятка, вообще! Мне тут развернуться негде, места для манёвров мало! Миссионеры долбанные!

Я снова смеюсь:

— Ну, хочешь, перетащим одеяло на пол и на полу…

— Вот ещё! Я что тебе, подросток, чтобы на полу женщину свою любить?!

— Ну, для разнообразия…

— Чёрт! Всегда забываю, что разнообразие в твоём понимании, это смена места!

— Я бы не сказала, что забываешь…

Алекс долго рассказывает мне о своей новой яхте — его собственном проекте от начала и до конца, строит её сам на собственной верфи в Сиэтле. Да, теперь у нас есть верфь и в Сиэтле тоже — это чтобы и любимым делом заниматься, и от жены далеко не уезжать. Мой муж имеет некоторые непоколебимые жизненные принципы, и моё нахождение под его зорким оком ранжируется в списке MUST едва ли не под номером один.

— Сколько лет ты только со мной? — внезапно вырывается.

Честно сказать, я не хотела спрашивать. Просто, когда настолько сильно доверяешь человеку, бывает, расслабляешься до такой степени, что мысли иногда самовольно превращаются в слова.

Он умолкает на некоторое время, затем:

— Не понял, ты слушаешь меня вообще?!

— Да, конечно!

Не могу сдержать свой тихий позорный смех:

— Прости, просто вырвалось, я не хотела тебя перебивать…

— Подожди, что значит, вырвалось?! — он возмущён. Я бы даже сказала зол, но мой муж никогда на меня не злится, поэтому «возмущён».

— Ну…

— Лера! Ну сколько можно уже, а? Есть вопрос — будет ответ! Сколько уже мы повторяли этот урок, жена?! У тебя что, с усвоением материала проблемы?

— Ну всё! Разошёлся уже, как самовар на льду! Успокойся!

— Как я могу быть спокоен, если ты опять за своё взялась?! — даже приподнялся на локте, так его это взволновало!

— Тише! Тише! — иду на попятную. — Я ничего не скрывала и не держала в уме, клянусь! Вот только подумала, тут же и брякнула, поэтому и вышло так невпопад! — вру.

— Не обманываешь?