Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

Та скорость, с какой моим изголодавшимся взглядом были выцеплены все эти детали, испугала даже меня. Но даже это не натолкнуло мой пытливый ум на мысль о серьёзности происходящего.

— А короля? Короля захаваешь? Бери, бери, салага, — приговаривает мой брат, посмеиваясь.

— Хорошая карта, почему не взять? Сейчас буду отбивать твои шестёрки, твоими же королями, брат!

— Шестёрки вышли!

— В прошлой игре.

— Вот чёрт, точняк… А блииин! Какая рукожопая сволочь месила колоду?!

— Да ладно тебе, Лёш, не надо так неприветливо о себе! — Эштон в крайне благоприятном расположении духа.

— О чёрт, это ж я был… — брат играет в озадаченность.

— Что, шестёрки?

— Хуже, семёрки! И на погоны не оставишь…

Наконец, Алёша замечает меня:

— О, Сонька, рад видеть! Что-то ты долго сегодня! Я уж начал переживать, думал даже дёрнуть наших голубков…

— Не стоило, Лёш, так беспокоиться! Просто решили с девочками с испанского выпить кофе в Хортоне.

Эштон добирает карты из колоды, не утруждаясь поздороваться со мной хотя бы взглядом… Внутри моего глупого тела чёрной кляксой растекается разочарование и… обида!

— Привет, Эштон, — говорю негромко, но с максимально доступной твёрдостью.

О, Чудо! Кажется, у меня даже не дрожит голос!

— Привет, Софья.

Он поднимает свои глаза, наконец… Но лучше бы, лучше бы не делал этого! Холод… Ледяной северный взгляд пронизывает всё моё существо тысячами болезненных игл безразличия. Всего пару мгновений и тот, о ком я мечтаю каждую ночь, кому пишу ни разу не отправленные любовные письма признаний, снова сосредоточен на игре.

— Твой ход, Лёш.

— Так ты только ж отбивался вроде…

— Ты отбил две мои десятки валетом и дамой, и, кстати, мог бы перевести…

— А чёрт… Дебильная игра, опять забыл…

Брат нервно бросает карты на стол.

— Я в шахматы могу тебя на лопатки уложить!

— Не сомневаюсь.

— Что сдрейфил?

— Да нет, разумно признаю твоё превосходство, учитывая тот факт, что я не знаю даже, как двигаются фигуры.

— Да ладно, ты гонишь, парень?! Как в девятнадцать лет можно не уметь играть в шахматы?!

— Обыкновенно. Ты не умеешь, если тебя не учат.

— Так в чём проблема? Давай научу!

— А давай, — Эштон вновь расползается в улыбке, но лишь один мимолётный взгляд на меня, поселяет на его лице серость.

Я в ауте. В полном. Он обижен на меня? За что? Как? Почему?

У меня миллион вопросов к нему, но ни одной возможности задать их.

— Вы голодные? — ищу причину не подниматься к себе, ведь шахматы — игра для двоих! Лучше бы они продолжили играть в дурака — был бы повод не уходить.

— О, Сонь, мы голодные как … как два бездомных пса! Да Эштон?

— Я не голоден, — коротко, чётко, холодно.

— Да не гони! Сколько мы здесь уже? Часа два?

— Три часа двадцать две минуты, — сообщает всезнающий Эштон, бросив быстрый взгляд на часы. — Кстати, о времени: когда родители вернутся?

— Когда надоест шпилиться…

— Алёша! — я едва ли не взвизгиваю.

— А что?! Я просто называю вещи своими именами!

— Это родители, имей уважение! Да здесь я, в конце концов!

— А вот за это прости, сестра! Совсем забыл…про тебя! — не пойму серьёзно извиняется, или это просто издёвка.

— Про еду, зато, никогда не забываешь!

— Еда — это святое, женщина! Особенно для настоящего мужчины! Пора бы уже и знать! Замуж не сегодня-завтра! — брат подмигивает мне, потому что он, похоже, единственный, кто ничего не подозревает о происходящем в моей голове сумасшествии.

Все остальные, включая Эстелу, знают — я это вижу в их глазах, но деликатно молчат.

— Один из настоящих только что признался, что не голоден, — цепляюсь к словам.

— Да врёт он, скромничает, не хочет тебя напрягать! — улыбается мой, вечно-весёлый брат.

— Может, просто не претендует на звание «настоящего»… — произносит рот великолепного Эштона…

Великолепного, потому что с этими словами он поднимается с дивана, давая моим жадным глазам возможность наслаждаться: стройное тело, строгие контуры плеч, обтянутых дорогой тканью дизайнерской футболки, соблазнительные в своей умеренности бицепсы, сильные руки с едва заметно выпирающими венами на предплечьях и тыльной стороне кистей, отросшие и почти полностью скрывающие шею волосы, делающие его похожим на городского денди… Движения… Они другие теперь! Более уверенные, дерзкие, продуманные. Глядя на него, возникает ощущение, что этот человек никогда и ни в чём не сомневается. Именно таким чётким взмахом руки его смартфон скользнул в задний карман джинсов, давая понять, что хозяин собрался отчаливать:

— Мне пора уже, Лёш! Поздороваться с родителями не получится, увы, передай … отцу, что я был. Папку с документами оставил на столе в его кабинете.

— Слушай, оставайся ещё на пару часов, поедем потом вместе! Мечтаю прокатиться на твоей тачке, поорать на тебя маленько для профилактики!

— За что? — Эштон искренне смеётся, округлив глаза.

— Как это за что?! Нет предела совершенству в вождении спортивного автомобиля, мой друг!

Эштон улыбается, похлопывая брата по плечу.

— Как-нибудь обязательно преподашь мне пару своих уроков, главное сам лоб не расколоти!

Эштон уходит.

Уходит, не попрощавшись.

Со мной.

Не сказав ни слова.

Не удостоив даже взгляда.

Больно. Больно. Больно…

— Вот урод! — восклицает брат, едва Эштон скрылся в раздвижных дверях, ведущих в гаражи. — На пять косарей облегчил мои карманы сегодня!

— На сколько? — выдавливаю, только бы не выглядеть слишком подозрительно, только бы не вызвать вопросы, которые хуже Голгофы.

— Пять штук, сестра! Пять грёбаных штук за каких-то два часа!

Я молчу, потому что о подобных способностях Эштона и не подозревала.

— Может он карты пометил?! — брат не согласен признать поражение в умственном состязании.

— Вряд ли… — сообщаю рассеянно, — просто слишком сообразительный. Чересчур…

Эштон… Теперь сомнений не осталось — между нами ничего нет. Как и не было.

Мы с моей родной сестрой Лурдес совершенно не похожи, и не только потому, что между нами четыре года разницы в возрасте, у нас разные биологические отцы, национальности, цвет волос и глаз, мы — диаметрально противоположные личности, зеркальное отражение друг друга в противолежащих плоскостях. Мне шестнадцать, и меня ни разу не целовал мальчик, Лурдес двенадцать, и она преуспела в этом вопросе так, что уже сбилась со счёта. Я не люблю компании и с трудом нахожу общий язык с людьми, у Лурдес же практически все выходные расписаны по минутам, и даже по ночам её не бывает дома — очередной sleepover (ночёвка) у очередной двухсоттысячной подружки. Мы разные, но мы сёстры и большую часть времени ладим и проводим вместе.

Алекс полулежит на гостевом диване с планшетом в руках, пытается делать в нём свою работу, но сидящая рядом Лурдес не прекращает свои трели — явно что-то выбивает. Я бы предположила, что вымаливает прощение за очередную свою выходку, но слишком уж она настойчива: тут явно присутствует особенный интерес.

— И волосы у меня дебильные! Достал уже этот баран на голове! — ещё немного и выдавит настоящую слезу.

— Нормальные у тебя волосы, Лу! Не говори глупостей! — не выдерживает отец.

Алекс терпеть не может, когда мы недооцениваем себя или критикуем, причём это касается не только внешности.

— У Соньки вон нормальные, прямые, их можно заплетать и укладывать, как захочешь, а у меня только этот баран идиотский!

— Лурдес! — отец уже нервничает. — Не нагнетай! Скажи прямо, чего ты хочешь?!

— Чтобы меня любили, а ты только Соньку свою любишь!

— Тааак… Чувствую, мне придётся сильно потратиться. Но ты же знаешь, без маминого одобрения ничего не выйдет! — отвечает отец, посмеиваясь.

— Ты Соньке вечно твердишь, что она самая красивая, а я что?! А я, по-твоему, страшная, да?

Это уже удар ниже пояса, даже отец не ожидал подобного выпада. Отрывает от планшета глаза, смотрит поверх очков на Лурдес, внимательно изучая её. Похоже, она всё-таки развела его — он уже не так уверен в том, что его родная дочь упражняется в искусстве манипуляции. Его лицо выражает озабоченную серьёзность:

— Ну что ты, доченька?! Что ты такое говоришь? Как ты вообще можешь такие вещи думать и произносить вслух? Конечно, я люблю вас всех троих и все вы красивы, каждая по-своему. У каждой из вас свой характер, темперамент, взгляды на определённые вещи… Но все вы — мои дочери! И для меня всегда будете оставаться самыми лучшими из лучших!

Лурдес мгновенно меняется в лице, словно её застали врасплох:

— Пап… Лёшка делает вечеринку в своём доме. Я сильно хочу с ними!

Отец некоторое время молчит, затем со вздохом разочарования поправляет очки и снова погружается в свою работу.

— Пап! — моя сестра не привыкла отступать, если ей что-нибудь нужно, клещами выдерет, но не сдастся.

— Ты мала, дочь, для таких развлечений!

— Лёшка — мой брат, у него дома будет полно народу, почему я, его сестра, не могу пойти?!

— Потому что он и его друзья взрослые, и у них будут взрослые развлечения.

— Вот я и присмотрю за ним, чтобы не был уж слишком взрослым!

— Боюсь, за ним уже бессмысленно присматривать, — не сдаётся отец.

— А если Сонька пойдёт?

— А она пойдёт?

Сестра резко разворачивается, гордо тряхнув своей потрясающей гривой: