— Я…, — мой голос надорвался. Что мне ответить Льву? В то время между мной и Ветровым зарождались подобия чувств, что я была ослеплена желанием построить семью, и призрачная надежда, что мелькала перед глазами, была инициирована Кириллом. А потом все обернулось кошмарным сном, от которого я никак не могла избавиться?

— Не перебивай, я хочу, чтобы ты поняла — я не играл тобой ни тогда, ни сейчас, Калашникова, — Лев притянул меня к себе и крепко обнял. Я ответила взаимностью, ведь в его крепких руках, чувствовала себя нужной и любимой. Мужчина не лгал мне — он действительно влюблен в меня, но как далеко Лев готов пойти дальше. Вот в чем весь вопрос. — Я сказал, что люблю тебя, но ты мне ничего не ответила, хотя уже тогда я видел в твоих глазах вспышку. Все эти полтора года я не мог найти себе места. Несколько раз порывался ворваться к тебе на квартиру и припечатать к стенке, вдолбить, что ты моя, а я твой. — Мы оба покачивались из стороны в сторону, а я слушала взволнованное биение сердце Льва. — Я так надеялся, что ты однажды сама придешь ко мне, но мои мечты не сбылись. Последней моей каплей стал момент, когда ты оставила мое дело. То самое, помнишь? — Я кивнула, но не проронила ни слова. — Так вот, если бы не Суханов, я бы убил Ветрова прямо там. За то, что украл твою работу, твою заслугу, — Лев поцеловал меня в макушку, усмиряя свой пыл. — Но больше всего меня злило, что ты была им ослеплена. Это чертов садист сумел потянуть за твои ранимые струны, надавить на больное. Просто тупо пользовался.

— Всё. Хватит. — Я рвано задышала, понимая, что все кругом видели то же самое, но никто не посмел мне сказать тогда прямо в лицо. Мне было и больно, и грустно. Мне стало так хреново, и я поняла, ведь сама строила иллюзию. Сама обманывалась любовью, которую создавала вокруг себя. Лев, словно поставил меня перед зеркалом, и ткнул лицом в прошлую жизнь, оставшуюся позади. Три страницы моих лет, перечеркнутых мраком и безответными чувствами.

Александров не спешит утешать меня, дает осознать, где я сама подставила себе подножку. И это реально больно осознавать, что виной своим страданиям и безответным желаниям, я самолично позволяла быть мужчине в своей жизни, который лишь имел меня во всех смыслах. Поднимая полные глаза слез, я смотрела на Льва, на сильного мужчину, которые не побоялся поставить меня перед фактом.

— Это как спусковой механизм в пистолете, один выстрел — и ты труп, — безжизненно произнесла, совершенно не обращая внимание на прозрачную стену. За которой пару мужчин ходили туда-сюда. Лев согласно кивнул, и отпрянул от меня. — Почему же ты раньше вот так не поставил меня на колени? — хмуро поглядела на него, в голове абсолютная пустота, а вот в сердце теплится надежда, и в венах вскипает кровь. Александров ухмыльнулся, даря мне свою коварную улыбку дьявола. В глазах сияет озорство и блеск, и мне вдруг захотелось угодить мужчине и подарить всю себя — без остатка.

— Потому что тогда, я потерял бы тебя навсегда, — своими словами Лев разрушил во мне последний барьер сомнений. Я хочу его… Боже, я люблю его. И моя душа просит ответов на все вопросы, кто посмел Александрова упрятать за решётку. Я буду бороться за своего мужчину, чего бы мне это не стоило.

— Покажи мне, — легонько вильнув головой в сторону шкафов с девайсами, я пристально всматривалась в его опасный огонек во взгляде. — Покажи всё, что ты таишь в себе. Покажи мне себя настоящего, Лев.

— Тогда, — он коварно обходит меня кругом, хлопая по попе. — Наша сессия начинается прямо сейчас, сабочка…

Глава 12

Лев Александров.

Вольный молодец, быстро разрулил ситуацию с внезапным приездом Евы к нему в «Готику». Один его звонок — и я уже был там. Увидев ее, замер. Потому что дышать не мог, я хотел ее здесь и сейчас. И боялся. Ева вправе отказать мне на проведение сессии с ней, но ее согласие, которое Калашникова произнесла дважды — лишило меня всяких условностей и ограничений.

— Я хочу пояснить тебе некоторые моменты проведения сессии, саба, — кружа вокруг нее, я наблюдал за ее реакцией. За каждой эмоцией, которая отражалась на лице. Ева покорно кивнула, но голову свою не опускала. Модель поведения сабы для нее была чужда, пусть даже что-то проявлялось в ее движениях. Ее тело реагировало на низкий тон моего голоса, которым я обычно отдавал приказы сабмиссив. Калашникова смотрела мне в глаза, ища в них подсказку. — Во-первых, мы должны условиться на стоп-слово, слышала о таком? — Остановился напротив нее, продолжая удерживать дистанцию между нами.

— Да, — четко произнесла, алея на моих глазах. Эта тема для Евы была слишком откровенной, и, казалось, девушка все еще под впечатлением от увиденного на сцене этим вечером.

— Так, какое будет твоим? — с нетерпением ожидал, какое именно станет слово в наших играх главным.

Ева задумалась. Она искоса посмотрела на прозрачную стену, стесняясь смотрителей. Я чувствовал, что они здесь для нас были лишними. Но правила клуба никто не смел обсуждать — даже я.

— Забудь о них, — резко рыкнул, вновь завладевая ее вниманием. Калашникова облизнула свои иссохшие губы, желая скорее требовательных поцелуев. И я сам едва себя держал в руках. Подобное у меня случается впервые, прежде все мои сабмиссив были профессионально обучены. Ничего не нужно было лишний раз объяснять, или учить. Мы приступали к делу сразу. Наши анкеты хранились у хозяев заведений, и если я изъявил желание к подходящей для меня сабмиссив, то я ждал ответа от нее — согласия. Или «да», или «нет». А теперь передо мною стоял чистый лист, не тронутый никем и «темой». От этой мысли я буквально дурел.

— Я пытаюсь, — Ева раздражалась. Классическая рок обработка фонила по пространству помещения, и только сейчас я обратил внимание на ее исполнение.

— Ева, закрой глаза, — попросил ласковым тоном, и девушка поддалась на мою просьбу. — Что ты чувствуешь, или слышишь? Ты можешь поделиться со мной своим внутренним волнением? — я начал вновь ходить вокруг нее, касаясь ее рук, живота и поясницы. Прикосновения электризовались, и рваные дыхания дополнили нотами звучание фоном льющуюся музыку. Ева глубоко вдохнула, и я видел, как она старалась сконцентрировать свое внимание на окружающей обстановке. Вкупе с моими ласками, для нее это было слишком — отвлечение действовало против нее.

— Не могу понять, — замотала головой, хмуря свои идеальные брови. — Я слышу твое дыхание, Лев. Я бы сказала, что даже чувствую его. Как ты близок сейчас ко мне, чем есть на самом деле. — Она была сама удивлена своим откровениям.

— А еще?

Калашникова улыбнулась. Я фактически дал понять ей, что она права, и я принимаю ее ответ таким. Стоя позади нее, я вдыхал аромат ее духов, которые перемешались с ее запахом возбуждения. Чуть ослабив свой галстук, быстрым рывком снял с себя пиджак и швырнул его на стул у двери. Ева прислушивалась.

— Я слышу музыку, но…, — Калашникова запнулась, шумно сглотнув.

— Правило номер два, Ева. Все, что ты чувствуешь, ты должна мне говорить. Пусть, даже если тебе это не нравится. Твой Дом должен знать, что именно тебя нервирует, или тревожит, — ласково провел по ее руке, поднимаясь выше — к плечу, к шее. Обняв ее за талию другой свободной рукой, притянул к себе и уткнулся носом в затылок Калашниковой. — Дверие — это основа "темы", Ева. Иначе никак.

— Я поняла, — с придыханием Ева ответила мне, теряясь в моих приятных ласках. Я путал ее мысли — это однозначно. Она стонала, и эхо разносилось по стенам нашей игровой. Я видел лица охранников: те наблюдали за нами, изучали мои манеры поведения, и как моя сабмиссив утопала во мне, поддаваясь на скрытые призывы. — Мне не нравится музыка, Лев, — замотала головой. — Она бесит меня, мы ведь не на концерте классики.

— Все правильно, куколка, — подбадриваю, и Калашникова снова замотала головой. Я остановился. — В чем дело? — повернул ее к себе лицом. Она распахнула глаза, не ожидав от меня такой резкости в голосе. Всматриваясь мне в лицо, Ева вновь облизнула свою нижнюю губку, а потом увела свой взгляд в сторону. Ясно. Что-то в моих словах ее укололо. — Ева, только честный подход способен подарить и открыть нам самые неожиданные стороны друг друга, — вложив в слова столько чувств, я верил, что Ева поймет. Она многое значила для меня. И не смотря на потерянные полтора года, а то и больше, я хотел наверстать упущенное. Только рядом с ней я мог быть самим собой.

— Больше не называй меня «куколкой», — с профессиональной тактичностью Ева выложила суть своей проблемы. Я притих, ошеломленный. Она — права! Твою мать, как я мог приравнивать Калашникову к тем, кто у меня уже был… Идиот. Сжал с силой свои губы, в эту секунду ненавидел себя за то, что без какого-либо умысла, но я обижал Еву. Она пристально сверлила своими зелеными глазами мое лицо. Потом сама потянулась ко мне, и обняла. Крепко, с той любовью, что дарят самые близкие люди.

— Прости меня, дорогая, — ответил я, целуя ее в макушку.


— Мне нужно было сказать тебе еще тогда, в первый раз, но ты очень ловко увлекаешь собой, — рассмеялась она, расслабляясь в моем кольце рук. — Мое стоп-слово будет банальным. Красный, это если совсем припрет, — засмеялась Калашникова, хотя я по-прежнему внимал каждому ее слову. Удивительная, храбрая женщина. И я влюблялся в Еву еще больше.

Музыка резко сменилась на более живую, скорее всего сменили диск, и я возблагодарил небеса, что те шли мне навстречу. Словно они помогали мне сделать все так, как для Евы было бы менее болезненно, или тревожно. Отпрянув, я велел Калашниковой раздеться, а пока она занималась собой, я быстро приготовил необходимые девайсы. Начнем с малого, и, если ей понравится, будем двигаться к большему. Мне не нравилось причинять боль женщинам — я не садист, который до безумия ловил кайф от слез своей сабы. Мне нравилось получать удовольствие от вида наслаждения на лице своей партнерши. Приглушив чуть-чуть яркость света, я увидел Еву в одном нижнем белье. Кружевной комплект прилегал к ее телу, как влитой. Черный цвет хорошо контрастировал с бледной кожей Евы, а ее зеленые глаза горели огнем. Каскад вьющихся волос ниспадал за спиной, укутывая ее плечи вуалью — она была неотразимой. Я был восхищен увиденным. Тонкая талия, словно срисованная рукой художника, притягивала к себе внимание, а вздымающаяся грудь совсем лишала рассудка. Теперь пришла очередь с голода сглатывать свою слюну. И это голод был по телу Евы. Я возжелал ее в самых разнообразных позах. И связанной, и готовой для меня. И требующей всего этого постоянно.