Ева раскраснелась от моего пристального взгляда. Обняла себя руками, закрывая прекрасные груди от взора, и я зарычал, как зверь, у которого только что отобрали кусок мяса.

— Правило номер три, Ева, — теперь я глядел в упор в ее глаза. И приближался… как хищник, готовясь к смертельному рывку. Она дышала рвано, тело слегка подрагивало, но, стоило мне подойти ближе, Ева раскрепостилась. Распрямила свои хрупкие плечики, и ее губ коснулась легкая ухмылка победительницы. Проведя по ее обнаженной части груди над ложбинкой, я опустил голову и поцеловал ее в плечико, покусывая при этом бархатистую кожу. Калашникова пошатнулась, вновь попадая в водоворот крышесностных ощущений. — Ты не должна прятать то, что теперь мое, — глаза в глаза, и вновь удар молнией между нами. Затуманенный зеленый взгляд девушки пал на мои губы, как отчаянно она хотела их вкусить. Но слишком рано, я должен рассказать Еве все, что ее будет ожидать в нашей сессии сегодня…

Калашникова была готова принять от меня все, что я мог предложить ей прямо сейчас. Ее голодный взгляд был сконцентрирован только на мне. И, казалось, она больше не обращала никакого внимания на смотрителей. Стоя повернутой к стене своей обнаженной спиной, Ева распрямила плечики, словно собралась прямо сейчас отрепетировать выступление перед судьей. Я видел ее в работе. Она погружалась вся в нее, совершенно не обращая внимания ни на кого. Перед ней был ее клиент, сторона обвинения и судья.

— Ты должна расслабиться, — ласково проговорил, смягчая свой просьбу улыбкой. Ева вздрогнула.

— Я постараюсь, Лёва, — кивнула в ответ, и снова начала обнимать себя, будто защищалась.

— Ева, — грозно позвал ее, и она распрямила руки по швам, краснея.

— Милая, я понимаю, что для тебя все в новинку, — провожу по ее плечам ладонями, стараясь помочь девушке расслабиться, и почувствовать себя свободной. Она закрыла свои глаза, отдаваясь мгновению. Задышала учащённо и рвано, приоткрыв свои мягкие розовые губы. Я продолжил массировать ее плечи, спускаясь все ниже и ниже. — Но ты должна принять правила поведения сабмиссив, иначе… — я замолчал, и Ева мигом распахнула глаза, пристально уставившись на меня.

— Иначе «что»? — с интересом переспросила, нахмурив свои брови.

— Ты будешь наказана, — с хрипотцой и опасной интонацией сообщил о последствиях. Я положил свои ладони на ее обнаженную талию, сжимая с силой ее бархатистую кожу. Калашникова простонала. — Твое «стоп-слово», прошу, не забывай о нем, договорились? — внимательно слежу за ее выражением лица, казалось, что в Еве по-прежнему велась борьба с самой собой.

— Да, — на выдохе вновь ответила своим согласием, и теперь я точно мог быть уверен в ней.

— У тебя очень красивые глаза, Ева, — обескуражил девушку комплементом. Она вся покрылась румянцем, словно я ее оставил у костра, и от жары ее тело отреагировало соответственно. Удивительно, что сильная женщина не привыкла получать подобные комплименты, будто они ее ранили. Она не привыкла к ним. Проведя ладонями по хрупкой талии, я притянул Еву еще ближе к себе. Девушка без своих туфель была ниже ростом, и ей пришлось приподняться на носочки. Она тянулась ко мне, и желала поцелуев. Зеленые изумруды пристально впились в мои серые глаза, и вокруг все перестало существовать. Время остановилось, только фон музыки заполнял наши мысли, сливаясь с нарастающим желанием. Я хотел Еву прямо сейчас, но не желал торопить события. Мягко прикоснувшись к ее пунцовой щеке, провел большим пальцем по нижней губке, опустив свой голодный взгляд на ее приоткрытый ротик. Сам едва себя сдерживал, хотя чувствовал, что уже нет моих сил сопротивляться желанному. Она стояла передо мной… боялась меня, и тем не менее, полностью доверилась.

— Спасибо, — пару раз моргнула, сомкнув губы в тонкую линию. Наклонившись, я поцеловал Еву. Касаясь ее мягких губ, я утопал в собственной агонии. Вожделение топило меня в моем болоте, сам расставил границы, от которых теперь сходил с ума. Калашникова начала отвечать на мои поцелуи. Она впустила мой настойчивый язык в свой рот. Лаская друг друга и изучая, все стало ощущаться совершенно иначе. Как будто первая граница стены рухнула на наших глазах, и я почувствовал, что теперь все будет иначе. Ева обняла меня; крепко сжала в ладонях ткань рубашки, что еще чуть-чуть, и та пойдет по швам от силы натяжения. Затем я ощутил ее острые коготки, вонзившиеся в мою кожу. Теперь я простонал от удовольствия в ее ротик.

— Кажется, — я разорвал наш поцелуй, и пристально посмотрел на Еву, — мы немного отвлеклись, саба. Будем считать, что я вознаградил тебя за послушание, — коварно ухмыльнулся, когда Калашникова удивленно вскинула свои брови. По выражению ее лица читалось, что ей бы хотелось продолжения.

— Я не хотела, — Ева тихо прошептала, размыкая замок рук вокруг моей шеи. Она покорно отступила на шаг от меня, и, лишив меня дара речи своей покорностью, опустила голову. Мне стало дико не уютно, что я сломил ее. По крайней мере так я расценил ее поведение.

— Ева, — мигом шагнул к ней, и за подбородок приподнял ее голову. Я хотел видеть ее глаза. Только так я мог понять, что с ней происходит. — Не нужно полностью погружаться в тематику, — я отрицательно замотал головой, нахмурившись, — ты — моя женщина, и мне не нужно, чтобы ты была одной из тех, кто приходил ко мне и пытался соответствовать.

— Лёва, я это чувствую, — улыбнулась Калашникова, — но сегодня я хочу, чтобы ты показал мне, кто ты есть на самом деле. Мне нужно это знать и быть готовой ко всему, понимаешь? — шумно сглотнув комок в горле, Ева с просьбой в своих глазах, смотрела на меня и ждала понимания. Теперь я понял, что, решившись на сессию сейчас… так внезапно, Калашникова пыталась определить для себя, сможем ли мы дальше быть вместе. Ход ее мыслей был, как на ладони, и он мне совершенно не нравился.

— Хорошо, Ева, — отчеканил, и получилось слишком грубо. Я не хотел терять Калашникову. Столько времени я думал только о ней, и не желал рушить ее жизнь, которую она выстраивала с Ветровым. А теперь, она вдруг засомневалась в нас, и по большому счету я ее понимаю. Ева боится вновь обжечься. Она не хочет ранить свое сердце, и снова открывать душу для другого мужчины. Даже для меня.

— Лев, — она схватила меня за рубашку, чтобы я был весь внимание, — не нужно сейчас вот так вот смотреть на меня и думать, что я блефую. Что играю с твоими чувствами, — она часто задышала, борясь с собой и нахлынувшими эмоциями. — Я не хочу, чтобы сегодня ты просто оставил все, как есть. Мне страшно, что я не могу дать тебе большего, — Ева обвила рукой комнату, — но, если ты дашь шанс нашим отношениям. Просто попытаемся, возможно, у нас получиться совместить и твою потребность, и мою.


Калашникова говорила и говорила, а я не мог поверить своим ушам. Ева интерпретировала мое молчание, словно это я от нее решил отказаться. Нет! Отбросив все свои условности, я схватил девушку на руки, обескураживая ее внезапностью.

— Ой! — вскрикнула она, рассмеявшись. Затем осторожно уложил ее на кровать.

— Просто помни о «стоп-слове», и не смей от меня скрывать свои эмоции, саба, — проникновенным тоном я проговорил свой приказ, практически касаясь ее губ. На вдохе Ева поймала мой глубокий выдох, и протяжно застонала. — Сегодня я хочу, чтобы ты говорила мне все, что почувствуешь, поняла?

— Я поняла, — покорно кивнула.

Я провел по ее мягкой коже рук, хватая за кисти. Она наблюдала за мной, сжав свои бедра. Калашникова уже перевозбудилась, и я едва держал над собой контроль. В голове столько картинок мгновенно вырисовывается, стоило мне посмотреть на Еву в подобной позе. Потянув цепи с наручники, прикрепленные к деревянным столбам кровати, по комнате раздался металлический звон. Девушка запрокинула голову, чтобы посмотреть источник шума.

— Не беспокойся, — успокаиваю ее, — я надену их только на руки. Твои ноги будут свободными. — Верчу перед ее лицом один наручник, отделанный мягкой кожей. — Тебе не будет больно, я лишь ограничу твои движения. — Я объясняю Еве каждый свой шаг, и мне нравилась подобная тактика.

— Но я бы хотела прикасаться к тебе, — Ева встревоженно проговорила о своих желаниях.

— Не в данную минуту, — ласково провожу по запястью, пощекотав нежную кожу. Щелчок на первой руке оповестил об ограничении в движении руки Евы, и в подтверждение тому, она дернула рукой, но не смогла опустить ее ниже. Я хищно ухмыльнулся, целуя ее в предплечье. Свободной кистью Ева нащупала наручник на прикованной руке, и попыталась снять его — проверяла, не соврал ли я ей. — Убедилась? — вздернув бровь, я пристально смотрел в ее изумрудные глаза, наполненные отчаянной страстью и вожделением.

Перехватив ее вторую руку, я проделал все те же манипуляции, оставляя на ее губах невинный, ворованный поцелуй. Ева захныкала. Ей было мало. Она ерзала на кровати, сжимая бедра, чуть согнув колени. Калашникова прогнулась в пояснице, хватая ртом так нужный сейчас кислород. Воздух накалялся, электризовался вокруг нас, создавая нескрываемую волну притяжения. Я выпрямился, и провел тыльной стороной руки по всей длине тела Евы. Я прикасался к ней, ласкал кожу, а она принимала мою любовь. Закрыв глаза, Ева впитывала все, что я делал с ней.

— Что ты чувствуешь? — хрипло задал вопрос, наблюдая за ее реакцией тела на мои слова. Калашникова снова простонала, дергая прикованными руками в цепях. Крепко сжав ладони в кулаки, она сопротивлялась себе в своих ощущениях. Отойдя от нее, я вынул из шкафчика стек с мягким основанием. Он не причинит ей боли, но будет достаточно, чтобы возвращать к реальности. Обработав его антисептиком, что стоял на тумбочке, я вновь вернулся к Еве… ожидающей меня. Притихшей и прислушивающейся к обстановке. Приподняться она не могла, так как ее руки закреплены за головой. — Ева… — предостерегая Калашникову, я встал у ее ног.