— О, очнулась, — скрипучий голос Игната напугал меня до одури. Я дернулась, когда за моей спиной внезапно кто-то заговорил. Кровь мигом заледенела, потому что я боялась этого мужчину. Он был настоящим ненормальным придурком. Псих, способный на все, лишь бы прикрыть свою шкуру. Игнат дорожил своей работой, и прекрасно знал, что теперь из-за меня, он с легкостью мог лишиться её, да загреметь в тюрьму. Я оттолкнулась от пола, и села, притянув к себе ноги, согнутые в коленях. Неотрывно следила за тем, как Лотарёв с жадностью прошелся взглядом по моим оголенным бедрам, из-за того, что юбка чуть задралась выше. Мне было некомфортно, я чувствовала себя униженной, растоптанной и ограбленной.

— Ты убил свою собственную дочь, — сквозь стиснутые зубы напомнила ему о Жанне. Мужчина отшатнулся, как будто почувствовал пощечину. По глазам Игната было видно, что он скорбел о дочери, но не настолько, чтобы расплакаться, или удариться в агонию боли от потери. Лотарёв облокотился о перегородку, держа в руках специальную расческу-щетку для лощадей.

— Я всегда хотел дочь, — начал он издалека, словно сам переместился в прошлое. Его пристальный взгляд в никуда подсказал мне, что сейчас Игнат пустится рассказывать мне о своей жизни. — Мы с женой долго не могли зачать ребенка. А тут, спустя десять лет мучений и хождений по всяким специалистам, ей удалось забеременеть. Я был счастлив, — его обветренных губ коснулась ухмылка.

— И тем не менее, твоя рука не дрогнула, когда ты душил её, — сделала замечание. По данным экспертизы, у девушки смерть наступила из-за асфиксии. На теле, конкретно в области шеи, распознали синяки — отпечатки пальцев, характерных для удушения. — Как же ты смотрел ей в глаза? — понизив тон своего голоса, я с непониманием смотрела на Лотарёва. Мужчина цыкнул, поглядев вниз. Он что-то обдумывал, но не спешил поделиться со мной. В конюшне стояла относительная тишина, кроме нас с Игнатом, тут были животные, которые на удивление вели себя спокойно.

— Ева, — мое имя прозвучало, как ругательство из уст Лотарёва. Так он обращался ко мне в залах заседаний, если нам приходилось пересекаться в общих делах. Его колкий взгляд пригвоздил меня к месту, словно безмолвно говорил мне, что моя судьба предрешена заранее. — Она предала меня. Я спокойно смотрел в её глаза, — сказал, как отрезал. — Сдавливал глотку, и смотрел, как моя любимая доченька задыхается. Но ты не знаешь самого главного, нет-нет, — так сильно замотал головой, что я испугалась, как бы она не отвалилась у него. Безумие на его лице светилось, и Игнат вовсе не жалел о содеянном. Не было в нем ни раскаяния, ни сожаления. Как будто так оно должно было быть с самого начала. Я молчала, боясь пошевелиться, да что-либо сказать в ответ. Он все равно меня не слышал. — Я был терпелив. Очень долгое время. Предупреждал Жанну, что её связь с Александровым мне не нравится. Что ее увлечение бьет по репутации нашей семьи, а я не привык краснеть на людях, — повысив тон голоса, Лотарёв долбанул расческой по перегородке. Он был зол и разъярен. — Калашникова, я давал ей шанс одуматься, поверь мне на слово, — прищурившись, Игнат вновь посмотрел мне в глаза. — Она этим шансом не воспользовалась. Даже с Дмитрием шашни закрутила! Мне на зло! Считаю, всё случилось по справедливости, — добавил он, как будто сделал заключение, затем озвучил приговор.

— Она твоё дитя, — с ужасом произнесла, пытаясь донести до безумца очевидное. — Ты сам говорил, что вы с женой ждали её появления. Жанне было все лишь двадцать четыре года, совсем молодая девушка. Только жить начала, — протараторила я, хотя было бесполезно что-либо доказывать Лотарёву. Мужчина резко вскинул руку, давая мне понять, чтобы я замолчала.

— Заткнись, — Игнат зло предупредил меня. — Ты глупая сучка, а я ведь был о тебе совершенно другого мнения. Калашникова — звезда, твою мать! — засмеялся Лотарёв. — И, если прежде я еще терпел эти насмешки, что кидали в мой адрес, но теперь — нет, — оскалился. — Наверное, тебе стоит напомнить правила о субординации, о том, что клиент — это клиент, а не объект твоих грязных, отвратных желаний. — Игнат уже ничего не замечал, продолжая меня отчитывать, будто я оказалась на каком-то уроке.

Я тем временем попыталась высвободить свои связанные руки, когда почувствовала, что узел слегка ослабился, и теперь я свободно шевелила своими запястьями. Чтобы не привлекать излишнего внимания, аккуратно стянула плотную, толстую веревку сначала с одной руки, сразу же высвобождая вторую. Я заметно с облегчением выдохнула, почувствовав себя не скованной.

— Почему ты вдруг переметнулась, Ева? — мужчина с подозрением задал вопрос, сцепив свешанные руки с ограды в замок. — Тебя подкупили его деньги? Захотелось стать его шлюхой?

— Ты, наверное, эти же вопросы задавал своей дочери? — игнорируя его нарастающую злобу, я ответила вопросом на вопрос. Игнат ощетинился, опешив от моего прямого высказывания. Вновь засмеялся, пугая в стойле лошадей. Животные начали буйно себя вести, пугаясь резкого шума.


— Еще как, — закивал он. — Так, почему же?

— Потому что я его люблю. Тебе не приходило в голову, что люди могут любить друг друга, совершенно не обращая внимания на состояние, которое было у каждого за плечами. Знаешь ли, я тоже не из бедных, чтобы охотиться за богатенькими мужчинами. И, уж тем более, у меня нет свободного времени.

— А Ветров? Ты так быстро о нем забыла, — Игнат снова ухмыльнулся, наставив на меня указательный палец. — Вот, а говоришь, что времени нет.

— Не стоит приплетать свои промахи. Не надо сравнивать мою жизнь со своей, — я была убеждена, что Игнат сейчас олицетворял себя со мной. — Есть факты на лицо: ты убил свою дочь, и как трус, сейчас пытаешься свалить вину на другого человека. Ищешь сотни причин своему поступку, только чтобы оправдать себя, — во мне вспыхнул гнев. Хоть я и пыталась себя контролировать, но наглость Лотарёва все же обескураживала.

— Возможно, ты права, — согласился со мной прокурор, — и всё-таки, я поступил так, как считал нужным. Александров заслуживает тюрьмы, и неважно, каким способом я упеку его за решетку. Он должен быть там за все мои проигрыши по его делам.

— Так это даже не месть, — фыркнула я, покачав головой. — Это твоя прихоть! — воскликнула я. — Ты, как капризный ребенок, у которого отобрали игрушку. Игнат, ты хоть отдаешь отчет своим словам? Слышишь, что ты говоришь? Есть видео, есть все доказательства против тебя. Тебе не отвертеться, — я будто ставила его перед фактом.

— Доказательств, Ева, нет. Вероника уничтожила все твои видео, с которыми ты пришла к ней. Кстати, — спохватился он. — Какая же ты дура, Калашникова. Кто тебя учил вообще идти с вещественными доказательствами? Даже к судье. Ай-ай, — он покачал пальцем. — Как же неосмотрительно, Ева.

— А почему ты считаешь, что у Вероники Павловны оригиналы? — в лоб задала вопрос, и Игнат мигом замолк. Глядя мне в глаза, он пытался распознать, блефую ли я. — И у меня к тебе еще один вопрос, — осторожно продолжила. — Что тебя связывало с женой Вольного? Я уверенна, что в той папке, которую Жанна выкрала у тебя и передала Суханову, есть все ответы. Я никак не могу уловить связь, что же так задело тебя.

— Слишком много тебе известно, Ева, — выдохнул он, отпрянув от ограды. Затем скрылся из виду. Игнат не стал рассказывать о жене Вольного, но я заметила, как ему стало паршиво. Неужели он любил ее? Я сразу отсекла эту мысль. Нет. Тут было что-то другое.

Как только Игнат оставил меня одну, я выдержала пару минут, убедившись, что мужчина больше не возвратится. Скорее развязывая свои ноги, я откинула веревку в сторону. Теперь нужно выбираться отсюда, пока выдался такой шанс. Вставая, я почувствовала в икроножных мышцах покалывания, от долгого лежания и сидения в одном положении, ноги затекли, и теперь по коже бегали нервирующие мурашки. Я приблизительно догадывалась, где мы сейчас, потому что слышала о владениях Лотарёва; о них трубили чуть ли не в каждом бизнес-журнале. Да и как-то Ветров упомянул о конюшне, что было бы неплохо съездить на выставку, которую сам Лотарёв устраивал почти каждый месяц. Но я отказывалась всякий раз, потому что мне не хотелось таким образом навлекать на себя слухи, от которых, итак, не было спасу.

Осторожно открыв затворку двери, я выскользнула из стойла. Посмотрела по сторонам, убеждаясь, что останусь незамеченной, да и выход был так близок. Лошади нервно провожали меня своими огромными глазищами, некоторые недовольно вскидывали свои морды и фыркали. Конечно же, я была для них чужой, и потому такой оказалась их реакция на незнакомого человека.

— Тише, — успокаивала я их, как будто животные могли расслышать мое шептание. Прокрадываясь к выходу, я остановилась и прижалась к стене, выглядывая из-за нее. Стояла тишина и даже огромный дом Лотарёва на удивление не кишел людьми. Значит, мы тут одни. А где же его рабочие, которые ухаживали за животными? Я заметила движение, и снова спряталась за стену, прижимаясь к ней спиной. Затаив дыхание, зажала рот ладонью. Меня дико трясло и лихорадило, было страшно и непонятно, как мне незамеченной выбраться отсюда. Пару рабочих просто прошли мимо, обсуждая свои привычные каждодневные дела. Я немного расслабилась, хотя сердцебиение по-прежнему долбило грудную клетку, а в ушах стоял шум от напряжения. Что же делать? Я запрокинула голову, упираясь затылком о стену. Черт возьми, ну почему же я не пошла с охраной к судье? Почему так упрямо отказала Льву в его помощи. Боже мой… выдохнула я. А потом я почувствовала резкую боль внизу живота. Как будто меня чем-то полоснули, и я согнулась пополам, стараясь не закричать во все горло. Перед глазами поплыла картинка, но через пару секунд все нормализовалось. Вдох-выдох, вдох-выдох… таким образом пришла в себя и постаралась выпрямиться, когда спазмы стихли.

Надеюсь, Льву уже сказали о моем исчезновении, и он сделает все, чтобы найти меня. Потому что Лотарёв не остановится ни перед чем, живые свидетели ему были не нужны. Тем более я, адвокат его противника, знающая всю правду от корки до корки.