И я тянусь навстречу его руке, как побитая собачонка, высушиваю поцелуями его влажную ладонь, прижимаясь к нему из последних сил.


— Золотко!

Я медленно возвращаюсь к действительности и с трудом отрываю затекшие пальцы от спинки кровати. Йоуни тыкается в меня носом, как маленький резвый терьер.

— Спасибо, — вздыхаю я. — Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо…

— За что?

— Ты себе не представляешь, что я испытала, пока ты был во мне. — Мои глаза светились, отражаясь в зеркале. Оно немного накренилось, и в полный рост мы были уже не видны. И слава богу.

— Ты о чем-то думала? — спросил Йоуни.

Я немного поколебалась, прежде чем ответить.

— Думала, — тихо сказала я.

— И о чем же?

Я ему рассказала. Это было уже не так сложно, как раньше.

Потом я прижалась к его груди. Она была горячая, как только что пожаренный кусок мяса.

Йоуни молчал.

— Странная ты все-таки женщина, — сказал он и запустил руку мне в волосы. Он попытался их расчесать. Часть волос осталась в его руке.

Он посмотрел на меня. В его взгляде читалась беспомощность.

— Неужели ты никогда не думаешь ни о чем другом?

11

Солнце было похоже на огромный блин, висящий посреди неба. Песня «Boy meets girl»[6] крутилась у меня в голове уже полчаса. Мы снова ушли из кинотеатра на середине сеанса.

— Черт, эти черно-белые фильмы один хуже другого, — заныл Йоуни на улице. — Я вообще не могу на них сосредоточиться. Они все какие-то ужасно плоские и при этом страшно высокохудожественные. Тарковские там всякие и прочая чушь. Скука смертная. Мне вообще кажется, что все эти заумные киноклубы — сплошное ханжество: много ли ума надо, чтобы превозносить авторское кино и поливать грязью все американское? Американский фильм, видите ли, по определению не может быть хорошим. Зато все восточные — просто само совершенство! Всякая хрень, типа «Семи самураев». Сплошное размахивание мечами. Разве нормальный человек может серьезно к этому относиться?! Афинские фильмы? Мрачный реализм. Гнетущая тишина. Значительные взгляды. Какой же это, на хрен, реализм, если какой-нибудь там Пекко с нездоровым блеском в глазах может часами разглядывать валяющуюся на столе пачку маргарина. Да ни один нормальный мужик так делать не будет! Но насколько я понимаю, эти фильмы не предназначены для нормальных людей. Одно слово — дрянь!

Йоуни подсадил меня к себе на спину и, раскачиваясь из стороны в сторону, побежал вниз по улице.


На рыночной площади сегодня распродажа. Пожилая женщина уговаривает нас купить одеяло цвета ревеня. Я тычусь головой в спину Йоуни и отчаянно киваю.


Раньше у нас дома был сине-белый полосатый стул. У него было пухлое тугое сиденье из шелковой ткани. Краска на витой спинке местами облезла.

Я лежу на животе на стуле. Тишину комнаты нарушает лишь усталый звук тикающих часов. Я ничего не делаю. Я лежу на животе, чувствуя, как мое тело медленно немеет, словно что-то теплое и колючее поднимается от бедра все выше и выше.

Никто не запрещает мне лежать на сине-белом стуле. И все же я вздрагиваю всякий раз, как слышу голоса. Приглушенные шаги, крики с улицы, поворот ключа в замочной скважине. Я вздрагиваю, краска приливает к щекам, онемение усиливается, распространяясь по всему телу.

Я могу часами лежать на стуле, сама не вполне понимая, почему мне это так нравится. Никто никогда не заставал меня за этим занятием. Я никогда никому об этом не расскажу. Но иногда желание приходит прямо посреди игры, и тогда я все бросаю, бегу в комнату и ложусь на стул.


Йоуни спит. Кровать скрипит, когда он ворочается во сне, бормоча что-то невнятное себе под нос. Я готовлюсь к вступительным в универ. История финской литературы и литературоведение. Экзамены в июне.

Глухой звук, словно стук в окно. Я поднимаю глаза, но ничего не видно. Йоуни шевелится.

— Сара, — шепчет он.

Я закрываю книгу и пристраиваюсь к нему под бок. Он лежит, плотно закутавшись в одеяло, волосы торчат во все стороны. Глаза сонно моргают.

Я кладу руку ему на лоб и люблю так, что сердце щемит. Так, словно меня проткнули острой спицей.

— Ты моя самочка, — говорит Йоуни.

— Угу, — отвечаю я.

Он прижимается ко мне:

— Сара…

— А?

— Я хороший любовник?

Он смотрит мне прямо в глаза. Я отвечаю не сразу:

— Что значит хороший любовник?

— Ну, ты ведь знаешь, о чем я.

— Откуда же мне знать? У меня было не так уж много любовников.

— Ну ты же должна чувствовать!

— А-а…

Мы замолкаем. Йоуни с тревогой смотрит на меня:

— Ну? Хороший или нет?

— Для меня хороший…

— Это не ответ!

— Йоуни, — говорю я. — Пойми, меня никто не может удовлетворить, по крайней мере обычным способом. Поэтому в этом смысле я несчастна, но в остальном я с тобой очень счастлива.

Я перевожу дыхание в страхе, что снова сказала что-то не то.

— А в этом смысле ты всегда несчастна?

Он смотрит на меня так пристально, что я не выдерживаю и отвожу взгляд.

— Нет, ну иногда, конечно, счастлива. Например, когда ты меня связываешь или придумываешь что-нибудь интересное.

— Но не во время секса?

— Во время секса на меня все начинает давить. И мне все время кажется, что чего-то не хватает. Что я не смогу дойти до конца, понимаешь? Я холодная женщина.

Йоуни берет мое лицо в свои руки.

— Слушай, не надо так. Мне не нравится, когда ты так говоришь.

Он произносит это почти шепотом, и на его лице лежит безмерная грусть.

— Что же делать, если так оно и есть.

Неожиданно он смеется.

— Кто-нибудь обязательно избавит тебя от этого комплекса, в мире огромное количество мужиков, способных на это!

— Милый, — ласково мурлычу я, пытаясь загладить вину. В порыве чувств я крепко обнимаю его. — Им тоже придется учить меня, им тоже нужно будет сначала узнать меня. А это займет уйму времени и сил. Ничто никогда не дается даром. И все равно вряд ли это им удастся.

— С чего ты взяла?

Я поднимаю глаза.

— Не знаю.

Йоуни хватает меня за плечи:

— Сара! Брось меня! Думай о себе. Ни к чему продолжать этот балаган…

— Не говори так!

Я прижимаюсь к нему. Он не реагирует и не отвечает на мои ласки, но потом вдруг оттаивает, берет мою грудь в рот и сжимает ее губами так сильно, как будто от этого зависит его жизнь.

— Все будет хорошо. Мне не нужен никто другой. Ты должен мне верить. Я никогда не смогу полюбить никого другого!


Вечером Йоуни бродит по квартире как неприкаянный. Курит одну сигарету за другой, рассеянно наигрывает мотивчики на рояле, включит телевизор — выключит, почитает газету — отбросит в сторону.

— Может, откроем бутылочку вина? — спрашивает он.

— Так недолго и спиться, — вяло отвечаю я.

— Ну, до этого еще далеко.

Я загибаю пальцы. Вот уже две недели, как мы каждый день что-нибудь пьем. Не до беспамятства, но все же.

— Мне даже страшно становится, до чего мы с тобой докатились, — вздыхаю я.

— Мне тоже, — говорит Йоуни. — Вот и давай выпьем, чтобы было не так страшно.

Он открывает холодильник.


Через пару часов Йоуни начинает меня раздевать. На лице у него решительное и одновременно несколько испуганное выражение. Я не знаю, что он задумал. Вероятно, он в очередной раз решил попытаться довести меня до оргазма. Я снова стараюсь думать только об этом чертовом слиянии душ и ни о чем другом. Йоуни продвигается медленно и осторожно, стараясь уделять клитору как можно больше внимания. Мужчины ведь теперь такие просвещенные в этом вопросе. Судя по выражению лица Йоуни, именно эту цель он и преследует.

Я пытаюсь сосредоточиться на самых нежных и приятных моментах, связанных с Йоуни, но чем дольше все это продолжается, тем более мрачными становятся мои мысли, уводя меня прочь в мир фантазий: изнасилования, проститутки, связанные руки и ноги, принуждение, оральный секс, женская тюрьма… Все, что угодно, кроме секса с животными — до этого я еще не дошла.

Даже самые непристойные фотографии в порножурналах выглядят иногда куда более невинно, чем некоторые мои фантазии во время секса. На картинках они хотя бы делают все общими усилиями, «сообща». Я же всегда сама по себе.

И меня совсем не утешает тот факт, что у многих людей (по крайней мере, если верить результатам исследований) бывают и гораздо более развратные фантазии, особенно у женщин. В жизни не поверю, что все эти люди не могут думать ни о чем другом, а только крутят одну и ту же пластинку дни и ночи напролет.

Возможно, воображение у меня действительно богатое, как сказал Йоуни, но это не радует, потому что применяю я его в сугубо узкой сфере. И то, что я могу достичь оргазма при помощи фантазий, меня скорее огорчает, чем радует. Ведь я не получаю его с любимым человеком. И каждый раз, когда я кончаю, меня охватывает чувство невыносимого одиночества. Настолько невыносимого, что я больше не хочу такого удовольствия.


Йоуни продолжает двигаться во мне. Я глажу его по спине и разглядываю его лицо. Пот проступает у него на лбу. Он целует мои ключицы, прижимается ко мне. Он так же далек от всего происходящего, как и я.

— Йоуни, — окликаю его я.

— Что?

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — говорит он, не прерывая своего занятия.

— Как это ни о чем?

Он останавливается и удивленно смотрит на меня:

— Думаю я приблизительно следующее: вот ты, а вот я, и я тебя имею.

— О боже мой.

Йоуни слезает с меня.