Ясно, что ей нужно добиться освобождения Кита, примирить маленькую Елизавету с отцом и упросить Генриха быть помягче с Анной Клевской.

К сожалению, она не знала, как себя вести. Все зависело от настроения короля, которое нужно было правильно угадать. Поэтому заранее готовить речь было бесполезно. Дини снова и снова перебирала рисунки, которые держала в руках. Вот пейзаж с деревцами, а вот кролик с влажным носом. Впрочем, прежде всего она думала о Ките.

Неужели прошло целых три дня с того момента, как он исчез? А ведь она помнила каждую мелочь, каждую деталь – помнила, к примеру, как тяжело, но ласково легла его рука на ее плечи, помнила, с каким отрешенным выражением он смотрел в ночное небо.

Узнав, что Кита упрятали в Тауэр, она чуть с ума не сошла от ярости. Не на него – на себя, за то, что так глупо распорядилась последней ночью, когда они были вдвоем. В сущности, они так мало успели сказать друг другу! Ведь они даже почти не смотрели друг на друга – или стояли бок о бок, или сидели на лужайке, держась за руки.

Только теперь она понимала, насколько чудесно все это было… В сущности, им даже не нужно было слов, чтобы выразить переполнявшие их чувства. Разговор в ту ночь казался лишним. Наверное, он и был лишним, потому что мог разрушить возникшую гармонию…

С Китом все нормально, она уверена. Случись что-нибудь, она бы тут же почувствовала.

– Мистрис Дини! – прокричал король, махнув в воздухе большой рукой, словно без этого его можно было не заметить. Нет, появление его величества пропустить было просто немыслимо. Уж слишком сверкали бриллиантовые подвески на его шляпе и солнцем горело на груди золотое шитье.

Девушка улыбнулась, вскочила на ноги и тоже помахала ему рукой, прежде чем склониться в изысканном поклоне. Король, переваливаясь с ноги на ногу, неумолимо приближался. Только заметив, с каким трудом двигался Генрих, она вспомнила, что ни стула, ни скамейки поблизости нет. Сама-то она отлично устроилась на траве. Они частенько сиживали так с Китом, который мог подняться одним упругим движением да заодно помочь и ей.

– Ваше величество, – обратилась она к королю, – быть может, нам следует войти внутрь или попросить кого-нибудь, чтобы принесли стул?

Король обрадовался, словно пятилетний мальчик, получивший конфету. Он несколько опасался, что Дини будет искать предлог, чтобы поскорее уйти. Но когда девушка упомянула о стуле, Генрих понял что она останется. Величественным жестом он указал на траву:

– Видите ли, мистрис Дини, если вам удобно сидеть на лужайке, то незазорно и мне. – Он взял ее за руку, и Дини поняла, что король предлагает ей присесть.

Лишь только она опустилась на траву, рядом с ней видимым усилием расположился Генрих. Было ясно, что это дорого стоило венценосцу: у него даже губы побелели от боли. Но он на удивление быстро освоился со своим новым положением и даже вытянул в сторону больную ногу, поскольку согнуть ее не было никакой возможности.

– Прошу извинить меня, ваше величество, – с сочувствием произнесла Дини, – мне следовало-таки послать за креслом для вас.

– Глупости, – заявил король. Пышное перо шляпы задорно свисало над его левым глазом. – С тех пор как я в последний раз сидел на траве, прошло много лет. А вот когда я был мальчиком, я часто сиживал на лужайке и смотрел в небо.

Король находился в исключительно доброжелательном расположении духа. Они оба это понимали, равно как и то, что хорошее настроение его величества не имело ничего общего с сидением на травке.

– Вы изволили хорошо почивать, ваше величество? Король буквально расплылся от удовольствия, его глазки почти скрылись за тяжелыми веками.

– Как же, как же, мистрис, мы почивали вполне прилично, вполне.

Судя по всему, разговор стал принимать опасный для Дини оборот. Было просто необходимо сменить тему, поговорить о чем-нибудь нейтральном.

– Скажите, ваше величество, у вас когда-нибудь была собака?

Победительная улыбка, сиявшая на лице короля, померкла.

– Собака? Хм? Пожалуй, что так. Когда я был мальчиком, у меня имелась парочка гончих. – Тут король снова улыбнулся, на сей раз воспоминаниям о своих детских шалостях. – Одну собаку я очень любил. Ее звали Ланселот, и она отличалась силой и храбростью. Вот почему у меня во дворце всегда много собак. Чуть ли не ежегодно я издаю указ, запрещающий содержание крупных пород в окрестностях дворца – за исключением, разумеется, левреток и болонок, которых так любят дамы. Но стоит мне снова увидеть щеночка борзой или гончей, как я тут же забываю о собственных указах.

«Что ж, Дини Бейли, – подумала девушка, – время пришло».

– Какое, должно быть, чудесное детство у вас было, государь, – начала Дини.

– Да, что было, то было. Правда, мой отец слыл человеком суровым, зато мать была добрейшим существом.

– Согласитесь, ваше величество, что для ребенка важно чувствовать заботу родителей – или родителя.

Король промолчал, но на его лице явно читался вопрос.

– Могли бы вы рассказать мне о своих детях? – Голос Дини затрепетал, но отступать было поздно. – Ведь у вас трое, ваше величество?

– У меня есть сын, Эдуард. – Король старался говорить бесстрастно, но глаза выдавали возникшее вдруг волнение. По этой причине он взвешивал каждое слово. – Эдуард – прекрасный мальчик, возможно, несколько хрупкий, поэтому-то я и держу его вдали от дворца.

– У Эдуарда есть сестры…

– Мария – моя старшая, – коротко произнес он. – Теперь она уже совсем большая, но внешностью и характером, к моему большому сожалению, пошла в мать.

– А где она теперь?

– Везде и нигде, – загадочно сообщил король и перевел разговор на другую тему. – Тут у вас рисунки, мистрис Дини, вы позволите мне взглянуть?

– Я познакомилась с вашей дочерью Елизаветой, ваше величество. Она чудесный ребенок – умный, любознательный и…

Король медленно поднял на нее глаза, и слова застряли у Дини в горле. Никогда ей еще не приходилось видеть такой клокочущей ярости. Она поторопилась.

Король между тем начал было подниматься, но Дини просительно коснулась рукой его вышитого рукава.

– Умоляю, останьтесь, ваше величество, – пролепетала девушка. – Простите меня, я слишком разболталась.

Генрих помедлил, словно раздумывая, как поступить. Может быть, ему было просто трудно вставать, а может, не хотелось портить свое настроение – кто знает? По крайней мере он снова опустился на траву, но в молчании.

Верхняя губка Дини покрылась испариной, хотя во дворике было довольно прохладно. Ей следовало действовать осторожнее, что и говорить. Второй такой возможности могло не представиться.

– Какая чудесная сегодня погода, ваше величество! Король безмолвствовал.

– А что его величество обыкновенно делает в такую погоду? – спросила Дини тоном воспитательницы из детского сада. – Я, к примеру, предпочитаю долгие прогулки.

Король по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, он даже не смотрел в ее сторону, а сосредоточил все свое внимание на корневище какого-то растения, которое пробило изумрудный травяной ковер рядом с его больной ногой. Сначала он просто-напросто попытался вырвать корень из земли, а когда это не получилось, стал своими наманикюренными пальцами сковыривать с него засохшую грязь, а потом перетирал ее в пыль.

Дини была уже готова сдаться, когда Генрих вдруг заговорил:

– Мне нравится охотиться.

– Охотиться? – переспросила Дини, и ее глаза загорелись. – На кого же вам нравится охотиться?

Король не торопился с ответом, хотя и оставил торчащий из земли корень в покое.

– Люблю завалить вепря, – наконец сказал он. – Чем больше и опаснее зверь, с которым ты вступаешь в единоборство, тем больше славы победителю. Ваш кузен, кстати, отличный охотник.

– Кит?

– Он самый. – Король улыбнулся и посмотрел на Дини без прежней враждебности. – Он напоминает мне о днях моей собственной молодости. Когда я смотрю на него во время охоты, то невольно спрашиваю себя: кто же более смел и необуздан – дикий зверь или Гамильтон? – Тут Генрих рассмеялся. – Обычно я прихожу к выводу, что дикий зверь уступает Гамильтону по всем статьям.

Дини с трудом представляла себе Кита в качестве истребителя беззащитных животных: она ведь воспринимала его как мягкого, заботливого, интеллигентного человека. Но конечно, ему приходилось как придворному и рыцарю принимать участие в жестоких забавах – охотиться, фехтовать, биться на копьях. Вполне возможно, он даже участвовал в войнах, которые вел Генрих VIII. Впрочем, ей было точно так же трудно представить Кита в роли летчика-истребителя.

И тогда она поняла: Киту непременно надо уходить с ней – он не сможет выжить в этом жестоком мире. Ее появление разрушило хрупкую стену равнодушия, которую он возводил целых десять лет, и теперь он беззащитен. Он стал задумываться, и она уже была тому свидетельницей. Он рефлексировал, вместо того чтобы сразу выхватить меч. Другими словами, она убила в нем зверя, которого Кит искусственно в себе культивировал, чтобы приноровиться к нравам средневековья.

Тем временем король продолжал свое повествование, хотя Дини потребовалось известное усилие, чтобы сосредоточиться.

– …где бы он ни был. Норфолк утверждает, что поиски идут. Не беспокойтесь, мы найдем вашего кузена. С Божьей помощью, он окажется в добром здравии, когда это случится.

– Погодите, ваше величество. Вы хотите сказать, что не знаете, где Кит?

– Разве я не подтвердил это только что? – Король снова занялся корнем. – Ах, женщины, женщины. Все вы одинаковы.

Некоторое время Дини раздумывала над тем, что узнала. Итак, виновником исчезновения Кита был не король. Интересно, хорошо это или плохо? С другой стороны, Кит по-прежнему отсутствовал, а ведь он не стал бы скрываться, будь его воля.

Дини перевела дух. Пока что расследование ни к чему не привело, хотя кое-что о Ките она выяснила.