– Вполне, сэр, – подтвердила тетушка Гертруда. – И я уверена, что две сотни солдат, сидевших перед ней в этом кресле, охотно подтвердят это.

– Ладно, если с этим справились мои солдаты, полагаю, справлюсь и я.

Алекс тяжело сглотнул, нервно дернув кадыком.

– Ах, полковник. Скажем так, кхм, это не первый мой раз в… седле. А сейчас, если вы просто дадите мне руку и расслабитесь, все закончится, не успеете оглянуться.

По-прежнему не убежденный, но полный решимости, как всякий истинный солдат, Алекс протянул руку, не сумев, однако, скрыть сомнений.

– Вы готовы, сэр?

– Как никогда, – ответил Алекс, лукаво вздернув бровь.

Элиза смутилась, и молодой человек воспользовался заминкой, чтобы снова обратиться к ней.

– Будет больно?

– Только если вы доведете до этого, – серьезно ответила она.

– Вы раните меня, мадемуазель, – заявил он.

– Полковник, прекратите. Это всего лишь царапина, особенно по сравнению с ранами, которые получают в сражении.

– О, но я-то могу получить рану разве что разбив чернильницу, как вы помните.

Гамильтон поддразнивал ее, и было трудно не заметить лукавый блеск в его глазах.

– Помню, – ответила Элиза, смутившись еще сильнее. – С нашей стороны это было очень невежливо. К тому же я слышала, что с тех пор вы успели выжить в нескольких сражениях.

– Мне повезло, – заявил полковник, внезапно мрачнея, – не то что другим.

Девушка подняла глаза, встретившись с ним взглядом, и постаралась сдержать дрожь в руках. Ее беспокоило то, какое сильное влияние оказывает его присутствие. Правильно она не позволила ему прийти с визитом. Дядюшка постоянно поддразнивал ее, говоря, что в городе нет более безопасного места, чем их дом, раз уж у его дверей несет караул сам полковник Гамильтон.

– Пожалуйста, – сказал Алекс, и девушка опустила взгляд на его напряженную руку.

Элиза чувствовала его взгляд, но быстро взяла себя в руки, чтобы продолжить работу. Крепко сжав его ладонь, она провела грабельками по запястью, оставляя глубокие кровоточащие царапины. Затем приложила примочку к ранке и умело забинтовала, закончив привычным рукопожатием. Только на этот раз оно длилось на доли секунды дольше, чем с теми, кто приходил до него.

Алекс, наверное, что-то почувствовал, потому что выражение сомнения пропало с его лица, а в глазах заплескалась нежность. Он положил свободную руку поверх ее пальцев и оставил так.

– Рад видеть вас в добром здравии, мисс Скайлер. Я беспокоился за вас, – признался он.

Элиза коротко кивнула.

– Спасибо за заботу, я полностью здорова.

– Вижу, однако, вы не радуете нас своим участием в местных развлечениях.

– Вы следите за тем, где я нахожусь, полковник?

Теперь пришел черед Алекса смущаться.

– Признаю, что был весьма разочарован, не встретив вас на балу маркиза де Кастельо позавчера. Или на ужине, устроенном бароном фон Штобеном.

– Я была здесь, полковник, – ответила она просто.

– Каждый день? В штабе? – спросил он.

– Каждый день.

– Если бы я только знал, – пробормотал он себе под нос. – Значит, вам интереснее работа, а не прогулки на санях?

– Я иду туда, где нужна моя помощь.

– Какая жалость, ведь Гектор отлично идет в санях, – заметил полковник со вздохом.

Упоминание о коне пробудило интерес Элизы.

– Как там Гектор? Он в порядке?

– В полном, мисс, – заверил Алекс, – хотя, должен признать, подобного я еще не испытывал.

– Чего? – заинтригованно спросила Элиза.

– Ревности к своему коню.

Тетушка Гертруда откашлялась, и парочка резко отскочила друг от друга, словно их поймали за чем-то недозволенным. Женщина весело посмотрела на Алекса и Элизу.

– Так мы закончили, да? Полагаю, на этом все, полковник. Кхм. Вы можете надеть сюртук, сэр.

– Конечно, конечно, миссис Кокран. – Алекс взял сюртук и шагнул к выходу из палатки, на ходу надевая и застегивая его. – Благодарю за потраченное время, леди. К сожалению, вынужден откланяться. Доброго дня, миссис Кокран. – Он бросил на Элизу прощальный взгляд. – Мисс Скайлер.

Затем откинул полог и вышел.

– Постойте! – воскликнула Элиза.

Он с готовностью обернулся, очевидно, не желая уходить.

– Да?

– Я люблю… Я хотела сказать… Я тоже люблю санные прогулки, – наконец произнесла она. – То есть было бы здорово снова повидать Гектора.

Алекс чуть не рассмеялся.

– Конечно. Гектор тоже будет очень рад. Может, через день-другой?

Девушка кивнула.

С легким поклоном полковник удалился.

Элиза быстро собрала последние бутылочки с белым порошком, ступку с пестиком, лопатку и грабельки. Руки почти не слушались ее, когда она уложила все инструменты в деревянный ящик, в котором они сюда прибыли, и отступила от стола. Затем тетушка Гертруда, к счастью, ничего не заметив, вытащила ключ и заперла его.

– Прекрасная работа, Элиза. Ты отличная помощница. – С этими словами женщина спрятала ключ в бархатный мешочек и туго затянула горловину. – Ну, а ты что скажешь, моя дорогая? Не пора ли медицинской бригаде в составе миссис Гертруды Кокран и мисс Элизы Скайлер отправиться в теплую гостиную и вознаградить себя за труды чашечкой отменного горячего шоколада?

14. Болезнь, одержимость

Гостиная дома Кокранов, Морристаун, Нью-Джерси

Февраль 1780 года


Кухарка миссис Кокран была знаменита своими булочками. Она клала в начинку сушеную клюкву и покрывала их апельсиновым сиропом, от чего они становились пикантно сладкими и вкусными, несмотря на строгую дозировку муки и сахара.

Уставшая, но довольная целым днем плодотворной работы, Элиза устроилась в удобном кресле в гостиной дома тетушки. Новая встреча с полковником Гамильтоном взволновала ее, и она никак не могла перестать думать об этом. Но была полна решимости выкинуть из головы все мысли о нем, хотя по-прежнему представляла себе его напряженную руку и ярко-голубые глаза, глядящие прямо на нее. И вот, скрестив ноги, удобно лежащие на скамеечке перед камином, девушка обратилась к тетушке.

– Должна признаться, мне нелегко поверить в то, что процедура, которой мы посвятили последние четыре с половиной дня, действительно имеет отношение к медицине. Она так проста, что больше похожа на детскую игру или магический обряд.

На самом деле, Элиза вовсе так не считала. Когда отец сообщил, что им будут делать прививки, девушка прочитала о них все, что смогла найти, и теперь знала об их тонкостях не меньше любого человека, не связанного с медициной. Но тетушкино мнение о женском интеллекте, при всей ее исключительной независимости, было едва ли выше, чем у самых завзятых шовинистов, и больше всего на свете ей нравилось развеивать, как она выражалась, типичную девичью наивность.

– Медицина немного похожа на любовь, – начала она. Элиза поняла, что ей предстоит одна из столь любимых тетушкой лекций, пусть гениальных, но довольно-таки затянутых.

– Есть видимая часть, которая привлекает внимание: повязки, шприцы и настои – это своего рода цветы, любовные послания и ухаживания, но самое главное глазами не увидеть. Оно здесь, – продолжила тетушка, приложив руку к сердцу.

Элиза не смогла удержаться от смеха. Такого ответа она не ожидала.

– Не знаю, стала ли после твоего объяснения медицина интереснее или любовь скучнее, – с улыбкой заметила девушка. – Но, вероятно, биологические процессы приобретения иммунитета и эфемерная алхимия любви имеют нечто общее.

– Ты когда-нибудь видела микробы? – спросила тетушка Гертруда, не ожидая ответа племянницы. – Вот и я нет, и все-таки не сомневаюсь в их существовании, поскольку наблюдала, как они влияют на тело. Точно так же я никогда не видела «любви» и все же раз за разом наблюдала, как сильно она меняет людей.

– Но микробы реальны, – возразила Элиза, видевшая их лишь на картинках. – Я имею в виду, физически. В то время как любовь… любовь – всего лишь чувство. Его нельзя посадить в пробирку, и от него нет прививок, потому что из него не сделаешь порошок или пасту.

– Я своими глазами видела множество девушек, подхвативших любовную лихорадку при столкновении с романтическими соблазнами в их окружении. А также множество молодых людей, потерявших веру в любовь из-за слишком частых столкновений с ее наиболее низменными проявлениями.

– Я не совсем понимаю, о чем вы, тетушка.

– Тут как с примочкой, которую мы накладывали нашим бравым солдатам. Если царапина неглубока, болезнь будет протекать в более легкой форме, но если поцарапать до крови – совсем другое дело. Многие юноши, считающие любовь игрой или подменяющие ее тем, о чем добропорядочной леди говорить не подобает, черствеют сердцем, теряя ту чуткость, без которой нет истинного чувства.

Теперь Элиза поняла, о чем говорила тетушка. Будучи дочерью генерала, она значительно чаще, чем мог заподозрить отец, слышала, как солдаты обсуждают эту сторону своей жизни. Здесь, в Морристауне, девушка видела, как мужчины то и дело снуют возле неокрашенного дома на Уайтлаун-стрит, где жили пять одиноких женщин. Тетушка Гертруда уверяла, что это вдовы солдат, но Элиза не заметила на их лицах ни капли скорби.

– Как бы то ни было, – продолжила женщина, – пусть я и не люблю ссылаться на возраст, позволь мне сказать, что однажды, когда ты будешь давно и счастливо замужем, поймешь, о чем я говорю. Достаточно сказать, что любовь не терпит спешки, точно так же, как и медицина. Нужно разобраться в причинах, как и с болезнью, составить план борьбы и следовать ему со всей возможной точностью.

– Болезнь! Борьба! – воскликнула Элиза. – Тетушка Гертруда, ты рискуешь подтвердить все слухи о женском коварстве, которые распускают воинствующие холостяки. Разве любовь не приходит в свое время и на своих условиях? Разве все прочее может называться любовью, а не обычным манипулированием общепринятыми условностями?