Поэтому прохладным апрельским утром, в сопровождении лейтенанта Ларпена, играющего роль его секретаря, Алекс верхом отправился в Эмбой, штат Нью-Джерси, мирную деревушку на пересечении реки Раритан и пролива Артур-Килл напротив южного окончания острова Статен-Айленд. Им предстояло проехать чуть меньше тридцати миль, что верхом заняло бы не более трех-четырех часов, в зависимости от состояния дорог.

Морозный воздух, окружавший всадников, был пронизан дымом из печных труб и запахом свежего хлеба. Фермерши и служанки кормили птицу и собирали яйца в передники; фермеры, вооруженные кто ружьями, а кто топорами, отправлялись в лес, на охоту и за дровами. Издалека мужчин и женщин частенько можно было принять за супругов, но вблизи становилось понятно, что мужчины – сплошь старики или юнцы. Все мужчины призывного возраста отправились на войну.

Когда они проезжали мимо очередного фермерского коттеджа, стоящего в стороне от дороги, лейтенант Ларпен заметил ладную фигуру молочницы, которая с табуретом в руках шла в коровник. Ларпен заставил своего коня перейти на шаг.

– Трудно поверить, что идет война. Ну, если не обращать внимания на то, что мы в мундирах.

Алекс резко оборвал заскучавшего солдата.

– Вы ко мне обращаетесь, лейтенант Ларпен?

Краем глаза он заметил, как тот выпрямился в седле.

– Сэр! Я сказал, полковник Гамильтон, сэр, трудно поверить, что идет война. Все вокруг кажется таким… мирным, сэр.

Алекс улыбнулся незаметно для лейтенанта. У генерала Вашингтона он научился подавлять желание опустить формальности в общении с нижестоящими. Впоследствии это лишь мешало им повиноваться приказам. Хоть Вашингтон часто называл Гамильтона «мой мальчик», он никогда не обращался к нему по имени и не давал адъютанту позволения называть его никак, кроме «Ваше Превосходительство».

Молодой офицер принял это правило на вооружение. Если уж на то пошло, он считал, что ему это даже нужнее, чем самому генералу, поскольку у Алекса не было ни семейных связей, ни боевого опыта, который помог бы заслужить уважение подчиненных.

– Да, лейтенант. Прекрасное утро. Давайте надеяться, что и день будет не хуже.

– Вы думаете, что Книпхаузен серьезно настроен на обмен, сэр? Трудно поверить, что генерал Клинтон, наотрез отказавшийся это делать, позволит своим подчиненным провернуть все в его отсутствие.

– Генерал Книпхаузен заверил меня, что у него есть все полномочия в данном вопросе, а генерал Клинтон с радостью избавится от этой головной боли. – Алекс пожал плечами. – Полагаю, вероятность того, что он потрудится приехать, – один к двум, а того, что согласится на обмен, – один к десяти. Но оно того стоит, учитывая тысячи жизней на кону.

Они обсуждали эту тему, пока она не исчерпала себя, а после погрузились в дружелюбное молчание. Мысли Алекса метались между перспективой получить похвалу от генерала Вашингтона в случае успешного завершения переговоров об обмене и образом Элизы в свадебной шляпке цвета слоновой кости, говорящей «да» – но не ему.

Прошло не менее получаса, прежде чем лейтенант Ларпен откашлялся и сказал:

– Извините. Полковник Гамильтон?

Алекс с трудом вынырнул из своих мыслей.

– Да, лейтенант?

– Я только хотел спросить, сэр, знаете ли вы, когда мы вернемся в Морристаун? Точнее, успеем ли мы к завтрашнему вечеру, сэр?

– Не могу сказать точно, лейтенант. Если, как я подозреваю, все это просто очередная прелюдия, наши дела будут закончены уже к вечеру, и завтра с утра мы можем возвращаться. Но генерал фон Книпхаузен не ограничивал в сроках наши переговоры, и, если они пойдут хорошо, на составление плана масштабного обмена может уйти несколько дней.

Лейтенант Ларпен тяжело вздохнул. Алекс с трудом подавил желание отчитать его.

– У вас в Морристауне какое-то неотложное дело, лейтенант?

– Ну, не совсем так, сэр.

– По какой-то причине ваше «не совсем так», скорее, похоже на «именно так».

– Я… сэр? – лейтенант Ларпен, очевидно, не понял остроты Алекса.

– Так зачем вы торопитесь вернуться в Морристаун?

Лейтенант Ларпен открыл было рот, но тут же закрыл его. Спустя некоторое время он виновато протянул:

– О, это пустяки, сэр.

– Лейтенант, не заставляйте меня вам приказывать.

– Это просто, ну… это вечеринка, сэр.

Алекс удивленно поднял брови. Он не слышал ни об одной приближающейся вечеринке для офицеров, как младших, так и старших.

– У кого-то день рождения?

– Не совсем сэр.

– Лейтенант.

Ларпен тяжело вздохнул.

– Скорее, это прощальная вечеринка, сэр.

– Я не слышал, чтобы какой-нибудь полк, кроме Третьего, получал приказ о выступлении. Было бы крайне неприятно узнать, что вечеринку устраивают для солдат моего полка, а меня на нее не пригласили.

– Это не такое прощание, сэр.

– Бог мой, лейтенант, полагаю, вам следует участвовать в предстоящих переговорах с генералом вместо меня! Вы избегаете прямых ответов лучше кого бы то ни было по эту сторону Атлантики.

Последовал очередной тяжелый вздох лейтенанта.

– Это такое, эм, празднование, сэр.

– Празднование? Ради всего святого, что могут солдаты сейчас праздновать?

Внезапно Алекс понял: на этой вечеринке Генри Ливингстон собирался отпраздновать предстоящую свадьбу с Элизой Скайлер.

– Простите, полковник Гамильтон, мне не следовало упоминать об этом.

Алекс не был настроен проявлять снисходительность.

– Именно, что не следовало, лейтенант Ларпен. Мы получили задание государственной важности. В британских тюрьмах гниют тысячи американских солдат, чье освобождение зависит от того, чего мы сможем добиться за эти несколько дней. А вы думаете лишь о том, как бы упиться сидром вперемешку с шерри!

– При всем моем уважении, сэр, я не поэтому сожалею, что упомянул о вечеринке. Мне жаль, потому что я знаю, как сильно вы любите мисс Скайлер, сэр.

Алекс резко обернулся к лейтенанту, готовый наброситься на него. Но увидел, что тот смотрит на него с искренним сочувствием и не как подчиненный, а как парень всего на пару лет младше него, прекрасно понимающий душевные страдания товарища. Гнев Алекса испарился. Он подъехал поближе к Ларпену.

– Вольно, лейтенант. Признаюсь, я был на взводе всю последнюю неделю. – Он выдавил смешок. – Так вы, значит, сочувствуете мне – но не так сильно, чтобы отклонить приглашение моего соперника?

Лейтенант Ларпен рискнул хмыкнуть.

– Как вы и сказали, полковник Гамильтон, там будет море сидра и шерри. Зима была долгой, и ничего крепче кукурузной бормотухи, которую Шестой Массачусетский гнал под амбаром Лэнгли, мы не видели. А мужчине нужно время от времени расслабиться.

Алекс кивнул.

– Что ж, ясно. Тогда вперед, и я обещаю приложить все усилия, чтобы вы успели назад в срок.

Он пришпорил коня, и лейтенант Ларпен последовал его примеру.

– Если это вас утешит, полковник, – крикнул он, пока они скакали к реке, – все солдаты считают полковника Ливингстона обычным пустобрехом, и вы можете быть уверены, что я буду пить на его вечеринке – но за ваше счастье!

28. Девичник

Резиденция Кокранов, Морристаун, штат Нью-Джерси

Апрель 1780 года


– Элиза, это так волнительно! Мы будем сестрами! Это слишком восхитительно, чтобы быть правдой.

Китти Ливингстон, старшая сестра Генри и подруга Элизы с самого раннего детства, взялась организовать для нее небольшую вечеринку в честь предстоящей свадьбы. Но она стала настоящим провалом.

В связи с недостатком времени и отсутствием у Китти знакомых среди местных девушек ей не удалось собрать на празднование никого, кроме нее самой, Пегги и тетушки Гертруды, которая в данный момент сладко посапывала в высоком кресле рядом с камином.

Тем не менее, наверное, чтобы возместить недостаток гостей, Китти разоделась так, словно собиралась на королевский бал. Высота ее парика заставила бы мадам де Помпадур позеленеть от зависти, а густой макияж поражал своей контрастностью.

Ее лицо и декольте поблескивали серебром, словно она была Галатеей Пигмалиона – ожившей статуей, идеальной и в то же время соблазнительно живой.

Платье на ней было отдельным шедевром. Акры и акры муара цвета лавра, густо расшитые причудливыми узорами оранжевого и винного цветов, приглушенных, но изысканно-глубоких; они напоминали россыпь мятных, лимонных и вишневых леденцов, присыпанных сахарной пудрой. Ширина кринолина достигала трех футов, а юбки добавляли еще столько же, поэтому единственным местом, куда она могла присесть, оказался самый длинный из тетушкиных диванов, при этом места для других там не оставалось. Элиза подумала, что Китти, вероятно, надела его специально.

– Только представь, Элиза, – тараторила Китти, – вскоре мы сможем рассылать приглашения, в которых будет написано «Кэтрин и Элизабет Ливингстон с мужьями имеют честь пригласить вас в Либерти-Холл на официальное открытие сезона в Элизабеттаун» или «Кэтрин и Элизабет Ливингстон с мужьями приглашают вас…»

– Но, Китти, – перебила ее Элиза, – если будет написано «Кэтрин и Элизабет Ливингстон с мужьями», разве тогда твоя фамилия не изменится, ведь ты выйдешь замуж?

– О, я об этом уже думала. Всегда говорила, что не выйду замуж ни за кого менее знатного, чем ван Ренсселер или Ливингстон – ну, может, еще Скайлер. Хотя Филипп слишком мал и я вряд ли стану его дожидаться, – добавила она, подмигнув Элизе. – И, раз уж Пегги, похоже, умыкнула подходящего ван Ренсселера, я положила глаз на парочку кузенов по папиной линии.

– О, Китти, – сказала Пегги со смехом, – ты говоришь о муже так, словно он – долговременное вложение денег, вроде куска земли, который покупаешь под разбивку сада.

– А разве это не так? Сколько было Стивену, когда ты начала его обхаживать? Одиннадцать? Двенадцать? Ты обработала парня не хуже опытной куртизанки.