– Все это не имеет значения, – вмешалась Элиза. – Я теперь просто не смогу стать его женой.

– Думаете, он позволит вам разорвать помолвку? Вы не знаете Ливингстонов так, как знаю их я, – возразил Алекс. – Если Генри согласится вас отпустить, он признает, что совершил какой-то проступок. А его отец никогда не позволит ему это сделать. Уильяма Ливингстона больше бы устроила смерть сына, чем пятно на его репутации.

– Но что, если он не умрет? – воскликнула Элиза. – Что, если умрете вы? Он ведь тоже солдат и тоже умеет стрелять. Что, если он убьет вас? Я могу смириться с тем, что он избежит наказания за это нападение, но ваша смерть – с ней я смириться не смогу. Пожалуйста, Алекс!

Гамильтон взглянул на нее, и внезапно девушка оказалась в его объятиях. Алекс не знал, сделала ли она первый шаг, или это был он. Сбывалось все, чего он хотел, о чем так мечтал. Элиза все еще не была замужем. Она принадлежала – все еще могла принадлежать – ему.

Он обернулся к Стивену.

– Вышвырните Ливингстона отсюда. Если попытается вернуться, убейте его.

Когда они остались вдвоем, Алекс наконец произнес слова, которые так долго носил в себе:

– О, моя милая, какая это была пытка! Мысль о том, что вы могли стать его женой, просто невыносима. Я должен был все сказать раньше, но боялся, что недостоин вас.

– Мой дорогой, – сказала она, – не отчаивайтесь, я сама разорву помолвку. – Она положила голову ему на грудь. – И убегу. Вы найдете меня, и мы поженимся тайно. Уедем далеко-далеко и будем жить за границей Штатов. В повозке или под открытым небом – мне все равно. Все равно, пока вы рядом.

Он нежно приподнял ее лицо и посмотрел прямо в глаза. Об этом мгновении Гамильтон мечтал с тех самых пор, как увидел ее в простом домашнем платье на балу ее матери. Он так ждал этого, и вот, наконец, их губы встретились.

Пусть всего на миг, но Алекс почувствовал, как усталость и холод покидают его тело.

Он целовал ее со всем пылом, и она таяла в его объятиях, отвечая на поцелуи с такой готовностью и нежностью, что Алекс был готов от счастья умереть на месте.

– Я буду рядом, Элиза, – сказал он охрипшим голосом. – Что бы ни случилось, я всегда буду рядом.

32. Лучшая из тетушек и лучшая из женщин

Резиденция Кокранов, Морристаун, штат Нью-Джерси

Апрель 1780 года


Последовавшая за этими событиями неделя выдалась очень напряженной.

Элизе удалось отложить свадьбу, сказавшись больной. Помогло то, что тетушка Гертруда была самой известной сиделкой во всей Континентальной армии, а дядя, хоть и отсутствующий, был личным врачом главнокомандующего. Ни у кого не возникло подозрений на ее счет, к тому же Элизу настолько потрясло случившееся, что она не могла встать с постели на следующее утро и несколько дней не выходила из комнаты. Девушка вздрагивала каждый раз, услышав громкий шум.

– Какая низость! – услышав всю историю, заявила тетушка Гертруда, немного смущенная тем, что выпитое вино помешало ей проснуться вовремя. Они собрались в гостиной через полтора дня после происшествия, обсудить, что делать дальше. – За всю свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы джентльмен вел себя столь возмутительным образом. И ни слова от него – ни извинений, ни сообщения о расторжении помолвки. Ничего!

– Он не джентльмен, – заявил Стивен. – Мне ужасно хотелось самому вызвать его на дуэль.

– Ни в коем случае! – взвизгнула Пегги, заставив Элизу вздрогнуть. – Это нападение само по себе ужасно, а тут еще и возможность потерять вас!

– Совершенно согласна, – сказала Элиза. – Вы ведете себя самым достойным образом, мистер ван Ренсселер, но полковник Ливингстон последние четыре года служил в армии и, безусловно, поднаторел в дуэлях. Но что еще хуже, реши вы стреляться, причины вашего конфликта стали бы достоянием гласности, а мне невыносима сама мысль об этом.

– Весь этот разговор о дуэлях – просто чепуха, – вмешалась тетушка Гертруда. – Мальчишечьи игры. На самом деле, все довольно просто. Я напишу полковнику Ливингстону и потребую, чтобы он расторг вашу помолвку. У него не будет иного выбора. Этого требует честь.

Но, очевидно, выбор у Генри все же был – или у него не было чести, – потому что менее чем через час после того, как тетушка Гертруда отправила слугу с письмом в дом, снятый Ливингстонами, пришел ответ, написанный рукой самой Сюзанны Ливингстон.

Дорогая миссис Кокран,

Насколько я понимаю, позавчера вечером, когда мой сын и ваша племянница, возможно, излишне усердно отмечали канун предстоящего бракосочетания, имели место события, достойные сожаления.

Одним из печальных, но мало обсуждаемых последствий войны стал тот факт, что в отсутствие наших мужей и отцов в семьях не хватает твердой руки, и наши дети не воспитываются в той строгости, которая для этого потребна. Генри утверждает, что, когда он по ошибке зашел позавчера в дом вашего мужа – все белые дома похожи друг на друга, особенно когда ты в чужом городе, – его встретила ваша племянница в весьма откровенном наряде, который он, будучи в состоянии опьянения, принял за приглашение, которое ни одна леди не решится произнести вслух. Отсюда следует, что вина за сложившуюся ситуацию может быть возложена на обоих, и самым разумным с нашей стороны, в отсутствие глав наших семейств, было бы забыть об этом инциденте и заключить оговоренный союз. Я так понимаю, мисс Скайлер слегла с болезнью, но как только она встанет на ноги, самым горячим моим желанием будет провести церемонию бракосочетания и позволить нашим молодым людям самим разобраться в этом непростом деле.

Искренне ваша,Миссис (Губернатор) Уильям Ливингстон.

– Из всех… – Пегги не смогла найти слов, когда тетушка Гертруда закончила читать письмо вслух им с Элизой. – Как она смеет намекать, что моя сестра сама виновата в том, что на нее напали?

– Она не намекает, сестра, – устало возразила Элиза, – а открыто заявляет. В конце концов, Генри – ее сын. Полагаю, это все объясняет…

– Перестань, – прервала ее тетушка Гертруда. – Никогда, слышишь, никогда не смей искать оправданий негодяю! Вся вина полностью лежит на нем, и любой, кто пытается его оправдать, пусть даже его собственная мать, виноват не меньше. «Миссис (Губернатор) Уильям Ливингстон». Какая непомерная заносчивость!

Сначала Элиза была потрясена, но затем, впервые после нападения, почувствовала любопытство. Она всегда знала, что тетушка Гертруда – женщина своеобразная и очень независимая, но даже не подозревала, что та может быть настолько жесткой. И теперь была весьма благодарна судьбе за то, что оказалась под защитой этой выдающейся дамы.

– Тогда давайте напишем маме и папе, – решила она. – Ответа придется ждать не менее недели, но мы всегда можем сказать, что мое состояние ухудшилось. Конечно, это ложь, но ложь во спасение, и я покаюсь в ней позже.

Письмо Скайлерам было тут же отправлено, как и второе, тайное, которое Элиза передала лакею, собравшемуся на почту с первым. Второе письмо предназначалось Алексу, но, к вящему беспокойству Элизы, Лоу принес его назад.

– Мне сказали, что полковника Гамильтона никто не видел со времени его возвращения из Эмбоя, – сказал лакей, тактично не упоминая о вечеринках, которые кончаются подобными катастрофами. – Говорят, генерал Вашингтон рвет и мечет. Весенняя кампания вот-вот начнется, а отсутствие полковника Гамильтона вносит серьезный разлад в работу штаба.

– Что? – с ужасом переспросила Элиза. – Никто не знает, куда пропал полковник Гамильтон?

– Боюсь, что нет, мисс Скайлер, но, если желаете, я могу продолжить расспросы.

– Будьте добры, – взмолилась Элиза, – но постарайтесь сделать все как можно незаметнее! Я не хочу усугублять и без того скандальную ситуацию, втягивая его в свои проблемы.

Лоу отсутствовал весь день и часть следующего, зато принес добрые вести. Перед самым рассветом, в среду, полковник Гамильтон был замечен на почтовой станции, где реквизировал одну из лошадей. Последний раз его видели скачущим на север.

– На север? – повторила Элиза. – Но у него нет знакомых на севере. Те друзья, которые сейчас в Соединенных Штатах, – полковник Лоуренс, генерал Лафайет, да и другие – они все на юге.

– Дежурный по станции сказал, полковник ни словом не намекнул на то, куда направляется, но спрашивал, где сможет поменять лошадей, и дежурный ответил, что следующая станция на почтовом тракте в Олбани – Бун-Таун.

Олбани? Может ли быть?.. Неужели Алекс собрался к… ее родителям? Однако Лоу продолжил свой рассказ:

– Еще, мисс Скайлер, дежурный рассказал мне, что полковник Гамильтон так и не добрался до Бун-Тауна, так что весьма вероятно, что он задавал этот вопрос, надеясь запутать следы.

Элиза не знала, что и думать. К тому же у нее было не так уж много времени на размышления, ведь на следующий день – в понедельник – к ней пришел довольно неожиданный посетитель: сам губернатор Уильям Ливингстон.

Он появился поздним утром. Пришел один, пешком, приветствуя по пути всех встречавшихся ему людей так, словно вышел на обычную утреннюю прогулку или начал подготовку к предвыборной кампании.

Но как только горничная проводила его в гостиную и тетушка Гертруда с Элизой присоединились к нему, все добродушие словно волной смыло.

– Миссис Кокран, – начал он, обращаясь к тетушке Гертруде, но при этом вперив обвиняющий взгляд в Элизу, – эта осада длится почти столько же, сколько оккупация Нью-Йорка британцами. Пора сдаваться.

– Сдаваться, говорите? – недоверчиво переспросила тетушка Гертруда. – Так вот о какой семейной жизни для своего сына вы мечтаете – с женой, которую он сперва пытался осквернить до свадьбы, а затем принудил к браку? Удивительно, как вам не стыдно даже произносить такое вслух.

– Миссис Кокран, – сказал губернатор напряженно, – из уважения к вашей с племянницей женской деликатности я не стану отвечать на эти обвинения так, как делаю это обычно. Но я должен настоять на том, чтобы вы не смели клеветать на моего сына даже в столь узком кругу. В конце концов, ему нужно беречь свою репутацию. То, что случилось, достойно сожаления, но это всего лишь проявление юношеского неблагоразумия, обостренного тяготами военного времени и действием алкоголя. Вы не можете полагать, что такое поведение характерно для моего сына и, тем более, для моей семьи.