Кэти Хикман - Алмаз

В наказание за то, что заперлась в келье, Аннетте устроила головомойку не суора Виргиния и даже не сестра Пурификасьон, которая обычно занималась дисциплиной, а сама ее преподобие аббатиса Бонифация.

После заточения в гареме девушка беседовала с суорой Бонифацией, лишь когда та официально приветствовала ее в день прибытия. С того момента она пару раз видела аббатису на церковных торжествах, когда старая монахиня находила силы посетить молебен в капелле. Суора Бонифация была уже так слаба, что редко покидала свои покои. Большинство молодых монахинь считали, что она совсем отошла от дел, а злые языки называли аббатису слабоумной. Старушку все уважали, хотя, как очень скоро поняла Аннетта, больше за родовитость и мирское богатство, чем за мудрость.

Личные покои аббатисы находились в глубине монастыря, напротив дортуара. Девушка постучалась в дверь, и ей тут же открыли. Аннетта изумилась, увидев женщину, одетую не по-монашески и даже не в платье послушницы, а в ливрею. Служанка проводила ее в большую комнату с несколькими высокими окнами, выходящими в сад. В углу, несмотря на жару, пылал огромный камин.

— Пожалуйста, входите, суора.

Только сейчас Аннетта заметила аббатису: маленького роста, похожая на птичку, та сидела в кресле у открытого окна. Служанка помогала госпоже с утренним туалетом: монахиня была полностью одета, но голова оставалась непокрытой. Бывшая карие отметила, что волосы суоры Бонифации не были коротко пострижены, как полагалось по уставу ордена. Локоны, убранные в тончайшую, как паутинка, серебряную сеточку, доходили до лопаток.

— Не бойтесь, дитя мое, присядьте рядом.

Старушка пододвинула ближе второе кресло, нисколько не смущаясь своего внешнего вида. Аннетта уважительно склонила голову и села на указанное место. Служанка встала за спиной аббатисы и продолжила расчесывать ее волосы.

Девушка огляделась: комната обставлена как салон благородной дамы. На стенах — гобелены, яркие украшения из дамаста и бархата. Над камином — картина, изображающая Благовещение. Крылья ангела покрыты сусальным золотом. Рядом на столике — несколько книг в кожаных переплетах с золотым тиснением, перья, бумага, печати и сургуч. Два расписанных сценами охоты кассоне, побольше, чем у клирошанки-модницы, разместились в углах кельи.

— Любуешься кассоне, как я погляжу. — Степенные речи суоры Бонифации не вязались с одобрительными взглядами, которые она бросала на молодую монахиню. Несмотря на преклонный возраст аббатисы, голос ее звучал чисто и мягко — хозяйка монастыря привыкла отдавать приказы. — Мне говорили, у тебя тоже такой есть.

Аннетта готовилась к встрече, собиралась защищаться до последнего. Но мягкость старушки настолько обезоружила ее, что неожиданно для самой себя бунтарка кротко ответила:

— Да, ваше преподобие.

— Суоре Пурификасьон это не по нраву.

Аннетта не знала, как истолковать эту фразу, поэтому приготовилась слушать нравоучения о грехе гордыни и повторила:

— Да, ваше преподобие.

Но аббатису, похоже, не тревожило непослушание младшей сестры. Старая женщина посмотрела в окно.

— Отсюда открывается прекрасный вид. Если знать, куда смотреть, то сквозь ветви тополей можно разглядеть лагуну.

Аннетта глянула в окно и подумала: «А она знает, что я тоже наслаждаюсь видом из окон кельи? Голько мои выходят на юг острова, на огород и сад возле кухонь, а из этих видны геометрические клумбы фармации».

Чуть в стороне виднелась аллея лимонных деревьев, обнесенная живой изгородью дорожка, грот с фонтаном и пруд с карпами, возле которого девушка видела монаркино. Стоило вспомнить о нем, как сердце забилось чаще.

— Знаешь, сколько я уже здесь сижу? — Аббатиса махнула шишковатой рукой, напоминавшей дубовую ветвь, в сторону сада.

Нужно ли отвечать на вопрос? Аннетта растерялась.

— Шестьдесят лет! Я появилась здесь раньше всех, кроме, может быть, Виргинии и Маргаретты. А их привезли восьмилетними девочками. Вся моя жизнь прошла в этих стенах. Ни мужа, ни детей — только сад, — улыбнулась старая женщина.

Словно по мановению волшебной палочки, в саду появилась суора Аннунчиата с помощницами: одни несли корзины, другие — мотыги и лопаты.

— Тогда, в самом начале, ничего этого не было. Первые растения привез мой брат, граф. Наши торговцы уже ездили в дальние края. Знакомый подарил брату несколько саженцев, и тот отдал их мне. Он видел ботанический сад в Падуе и решил, что мы тоже сможем устроить здесь нечто подобное. Редчайшие растения проходили через множество рук, прежде чем попасть сюда с берегов Адриатики и Черного моря, из Оттоманской империи, Сирии, Греции, Александрии, Триполи, Туниса и даже Нового Света. Фритилярия империалис, рябчик императорский, — видишь, помню название — наш первый цветок. Вроде маточный куст жив до сих пор. Постепенно сад стал известным. Я видела, как разрастался этот великан, — вздохнула аббатиса, наблюдая за работницами, — а суора Пурификасьон думает, меня заботит, что у какой-то девчонки в комнате стоит кассоне! Они все словно дети малые, никак не могут наиграться.

Казалось, эта мысль позабавила ее.

Воцарилась тишина, лишь дрова потрескивали да служанка ритмичными движениями расчесывала госпожу. Аннетта осторожно подняла глаза: суора Бонифация задремала, хоть се лицо и освещали яркие лучи солнца. Через некоторое время девушка решила, что о ней забыли, и подумала, не пора ли идти, но старушка открыла глаза.

— Basta, Джованна.

Длинные серебристые волосы делали ее больше похожей на колдунью или провидицу, чем на монахиню.

— Si[15], графиня. — Служанка тихо вышла.

— Я бы хотела спросить, суора.

У Аннетты сердце ушло в пятки. Неужели ее видели в саду вчера утром?

— Да, ваше преподобие?

— Вас поместили сюда против воли? — Аббатиса внимательно посмотрела на молодую монахиню. — Слышала, нынче так не делают, но все же, пожалуйста, ответьте честно. Джованна нас не слышит. Считайте это исповедью.

Девушка помедлила с ответом.

— Я никогда не хотела становиться монахиней. А вы? — продолжила Бонифация.

— Впервые я попала сюда ребенком, не зная ничего другого. — Аннетта засомневалась, помнит ли аббатиса странную историю ее появления в конвенте. — А во второй раз… Нет, суора… то есть, ваше преподобие, я здесь по собственной воле.

— По собственной воле? — Старушка удивленно приподняла бровь. Клирошанка отметила, что лицо собеседницы гладкое, несмотря на возраст: щеки как наливные яблочки. Аббатиса снова погрузилась в воспоминания. — Большинство монахинь, с которыми я выросла, давно мертвы. Я тоже скоро покину грешную землю. Долго ждала — целых шестьдесят лет! — улыбнулась старая монахиня. — Достойных мужей на всех не хватало, а родители скорее бы согласились убить нас, чем выдать за кого попало. Поэтому помещали сюда, запирали дверь и выкидывали ключ.

Закончив монолог, суора Бонифация взглянула на опешившую Аннетту и рассмеялась:

— Удивляться нечему. Я стара, поэтому говорю, что думаю. Имею право, что бы там ни утверждала… как ее называют молодые?.. Старая Фурия?

Аннетта не удержалась от смеха. В глазах старой аббатисы сверкнул огонек лукавства.

— Джованна все докладывает, — прошептала она и откинулась на спинку кресла.

Старушка снова закрыла глаза, не обращая на младшую сестру никакого внимания, и подставила лицо солнечным лучам.

— Я могу идти, ваше преподобие?

— Мм, думаю, так будет лучше всего, — пробормотала пожилая женщина, не открывая глаз. — И будь добра, позови Джованну.

Аннетта дошла до двери, обернулась, чтобы попрощаться как положено, и увидела, что монахиня сидит с идеально прямой спиной и смотрит ей вслед. Седые волосы струятся по плечам. Словно в одночасье помолодела.

— Суора, еще кое-что…

— Да, ваше преподобие?

— Думаю, скажу Пурификасьон, что отныне вы будете работать в саду под началом суоры Аннунчиаты. У нее найдется, чем вас занять.

— Ваше преподобие? — Аннетта не поверила своим ушам.

— Не сомневаюсь, что вы все прекрасно расслышали, суора.

— Но…

— Жизнь духа, которую вы избрали, не всегда… как бы это сказать… дает необходимую поддержку. Другими словами: невозможно шестьдесят лег просидеть у окна, какой бы великолепный вид из него ни открывался. Доверьтесь мне. Я знаю, о чем говорю.

— Но я не думала, что…

— На сегодня все, суора Аннетта. — В голосе аббатисы впервые прозвучали стальные потки. — Думаю, это наилучшее для всех решение проблемы. Я пока еще настоятельница. Ну или, по крайней мере, так люди говорят.

— И как вы находите ее преподобие?

Суора Аннунчиата, жизнерадостная, бодрая, с загорелым и обветренным от долгих часов работы на солнце лицом, казалось, не замечала мрачного настроения Аннетты, когда та пришла к ней в сад на следующее утро.

— Она в добром здравии, насколько возможно, — угрюмо ответила девушка.

— Неужели? — Садовница покачала головой. — Ну конечно, бедняжка уже в таком возрасте, да и… понимаете… — Женщина покрутила пальцем у виска.

— Нет, суора, ее преподобие в добром здравии. — Аннетта слегка повысила голос. — И далеко не так проста, как все думают, — пробормотала девушка себе под нос.

— Да неужто? — покачала головой монахиня. — Чего еще ожидать от дряхлой старушки?

— Нет же, говорю вам… — начала было бунтарка, но суора Аннунчиата уже бодро зашагала вперед, не скрывая восторга от новой помощницы.

— Вы были послушницей в нашем монастыре много лет назад. — Женщина лучезарно улыбнулась, демонстрируя крупные, слегка выдающиеся вперед зубы. — Работали в саду?