Оратор снова коротким и властным жестом успокоил собравшихся:

– Наши доблестные воины подбили самолет этого недоношенного ублюдка, который летел бомбить наши кимбы и живущих в них мирных патриотов Анголы. Им удалось изловить трусливого шакала, который бросил свою машину, пытаясь скрыться в лесу, и притащить его сюда, чтобы мы посмотрели ему в глаза! Чтобы мы увидели его руки, нажимающие на спусковой крючок пулемета и сбрасывающие двухсотпятидесятикилограммовые бомбы на вашу многострадальную шитаку, чья высохшая, в глубоких трещинах земля обильно полита пóтом ваших предков!..

Толпа ринулась к пленному и начала осыпать его проклятьями; стоявшие в первых рядах плевали ему в лицо, норовя при этом еще и сильно ударить. Сначала из глубины, а потом и у самой сцены стали раздаваться яростные, наполненные праведным гневом и зарождающейся массовой истерией возгласы: «Смерть! Смерть! Смерть!»

– …Так пусть свои грязные, обагренные вашей кровью руки этот мерзавец и падальщик больше не увидит никогда! – На этих словах вождя солдаты подтащили пленного волоком к огромному разделочному пню, положили на него связанные веревкой руки несчастного, и стоявший рядом палач, взмахнув огромным мясницким топором с широким, закругленным лезвием, резким и хлестким ударом оставил от рук две брызнувшие в разные стороны кровью культи. Пленный, пребывавший в полусознательном состоянии и до этого, успел издать короткий, приглушенный стон, тут же лишился чувств и завалился на бок, словно сраженный наповал, рядом с местом экзекуции. Солдаты подхватили летчика за ноги и, даже не пытаясь приподнять, просто поволокли по клубившейся красной пылью земле к сараю, где, судя по всему, его держали до сих пор.

Трое пленных, стоявших все это время чуть в стороне, были подведены к центру трибуны, с которой выступал оратор, и тот продолжил:

– Я отпускаю сегодня этих троих мирных жителей. С военными, вы знаете, у меня разговор короткий, – он кивнул в сторону сбитого летчика и волочивших его военных. – Они приехали сюда в нашу Анголу помогать восстанавливать ее разрушенную экономику. И я делаю это не потому, что они помогают не нам, а засевшему в Луанде вероломному режиму, когда мы прячемся в лесах и сами добываем себе еду и оружие, а потому, что они помогают в их лице всему ангольскому народу, который для меня и моих соратников – един и неделим!

– Един и неделим, един и неделим, един и неделим!!! – толпа, повторявшая лозунг, разразилась стройными, радостными возгласами и аплодисментами.

Стоявшие вокруг Олега и его друзей солдаты стали дружески похлопывать каждого из них по плечу, поздравляя с освобождением. Один из унитовцев, охранявший Олега, сообщил, что скоро на главной площади поселения будут накрыты несколько десятков огромных столов с закусками и огромным количеством ящиков пива. Чуть в стороне, на огромных мангалах обжаривались туши свиньи и, похоже, теленка. Умельцы-повара в белых колпаках ловко поворачивали вертел, похлопывая по тушам веником из лавровых листьев, смоченным в емкости с оливковым маслом, и по мере готовности срезали прожарившиеся куски. Все это выглядело живописно и, конечно, заманчиво, но Олег предпочел отыскать в окружавшей Савимби толпе охранников и приближенных Тито и узнать у того, каковы их дальнейшие действия. Ночевать в лагере Олегу явно не хотелось, в том числе и потому, что при выключенных телекамерах унитовцы вполне могли передумать. Хотя было похоже, что покинуть базу получится не ранее, чем на следующий день: сейчас все вокруг были настроены только на праздник.

– Ты должен благодарить Бога за то, что доблестные воины ФАПЛА столь беспечно и гостеприимно позволяют унитовцам разворовывать склады, которые твой АН-12 ежедневно пополняет провиантом и оружием. Савимби на вас буквально молится, говорит, что бы мы ели и чем бы воевали, если бы не «камарада совьетико»? – Тито язвительно улыбнулся. – В общем, тебе уже понятно, уехать получится только завтра, с конвоем Красного креста, с Эммой, которую ты уже видел. Савимби даст им сопровождение почти до Куито, правда, за несколько десятков километров до города они испарятся, так что дальше придется ехать самостоятельно. На всякий случай, я сделаю анонимный звонок на диспетчерскую вышку, чтобы ждали и случайно не обстреляли машины «Красного креста». Дальше, я думаю, ты сориентируешься. И что ты потом наврешь своим, решай сам… – Тито исчез так же неожиданно, как и появился.


Эмма Йенсен, красивая белокурая женщина средних лет с благородными чертами лица, представитель датского общества «Красного креста», работавшая одновременно в Конго, Анголе, ЮАР и в контролируемой этой страной Намибии, уже четыре года занималась гражданскими пленными, беженцами и перемещенными лицами. Она поддерживала захваченных в плен, сводила разлученные войной семьи, помогала людям, попавшим в передряги, наладить связь с родными и, в конечном счете, обрести свободу:

– Мы работаем напрямую с европейскими правительствами, с США, от которых Савимби получает помощь, поэтому к нам у него и его приближенных отношение другое: он ассоциирует нас с той помощью, которую получает из-за рубежа, чтобы противостоять коммунистическому режиму в Луанде, – рассказывала она Олегу, пока они ехали небольшим конвоем, с идущим впереди небольшим бронетранспортером – на случай, если дорога окажется заминированной бойцами УНИТА или ФАПЛА, это уже не имело значения. – Пока мы с ними рядом или в их сопровождении, на их стороне, нам мало что угрожает. Советские нас тоже признают, но относятся к нам с подозрением, видя в нас западных шпионов. А вот когда мы перемещаемся без поддержки, нас может обстрелять кто угодно, приняв, опять же, за кого угодно: СВАПОвцы, АНК, чьи военные лагеря базируются на юге, могут посчитать, что мы УНИТА, унитовцы – принять нас за фапловцев или кубинцев.

– Кто вы по профессии, Эмма? – спросил Олег, которому и в самом деле было интересно, каким путем люди приходят к такой самоотреченности и самопожертвованию ради судеб столь, казалось, далеких от них людей.

– Учитель младших классов, – она грустно улыбнулась. – Мой муж, узнав, что я собираюсь сюда поехать, расстался со мной, и я так и не смогла ничего ему объяснить. Он не мог принять то, что жить в палатке без водопровода и горячей воды, ежедневно иметь дело с вооруженными, дурно пахнущими мужчинами станет неотъемлемой частью моего существования на ближайшие годы, и, главное, что я этого хочу, добровольно, и никто меня к этому не принуждает.


Их небольшая колонна, возглавляемая БТР, проехала селение Мавинга, которое, судя по висевшим флагам и солдатам в униформе, также контролировалось отрядами УНИТА. Примерно через час езды по пыльной дороге бронетранспортер неожиданно остановился вместе с пристроившимися за ним двумя джипами:

– До Куито-Куанавале отсюда примерно восемьдесят километров, – сказал высунувшийся из люка на башне унитовец, судя по знакам различия, офицер. – Разведка кубинцев или блокпосты ФАПЛА могут встретить вас уже километров через тридцать. Их, конечно, предупредили о вашем появлении, но это Ангола. Уверенности у меня на этот счет нет практически никакой. В качестве пусть и довольно слабой гарантии, что вас сразу не обстреляют, предлагаю прикрепить к радиоантенне вот это. – Офицер презрительно скомкал и бросил водителю первого джипа кусок материи, оказавшийся флагом МПЛА, с изображенными на нем характерной шестеренкой и крестьянским тесаком-катаной. – Ну и советую, пока еще светло, повнимательнее смотреть на дорогу и объезжать подозрительные места. – Офицер скомандовал водителю одного из джипов пересесть на БТР, предложив геодезистам с Олегом и Эммой занять вторую машину.

Последние километры дались особенно трудно. Ехать приходилось медленнее, объезжая все подозрительные бугорки на дороге. По обе обочины дороги валялась искореженная и сожженная техника – «Урал», «ЗИЛ-130», армейские джипы, пробитая снарядом цистерна, в которой перевозилось горючее. Повсюду виднелись таблички с написанными от руки белой краской словами: «Campo de minas» – «Минное поле». Чуть поодаль виднелись покрытые соломой, сделанные из прутьев, соломы и глины хижины – кимбы. Рядом с ними женщины с висящими у них за спиной младенцами монотонно толкли в ступах сушеную маниоку, один из немногих растущих в этих особенно засушливых местах корнеплодов, позволяющих накормить приготовленной из него кашей и детей, и взрослых: наряду с соседней Квандо-Кубанго, провинция Кунене, на которой вместе с одноименной рекой заканчивалась южная часть территории Анголы, считалась наименее приспособленной для земледелия.

Флаг МПЛА развевался на ветру, и каждый из сидевших в джипах считал его своеобразной охранной грамотой. Вопреки ожиданиям, а может быть, и в их подтверждение («Это Ангола»), ни одного армейского блокпоста вплоть до дальних границ селения Куито-Куанавале они так и не встретили. Когда на горизонте уже начали появляться белые одноэтажные здания и справа и слева от дороги показались импровизированные могилы и некое подобие мемориала в честь погибших за Куито, «оплота сопротивления ФАПЛА», как гласила соответствующая надпись на столбе, впереди, за шлагбаумом на въезде в селение, раздалась короткая предупредительная автоматная очередь. Вышедший на дорогу военный поднял руку вверх, приказав жестом остановиться, и им навстречу выехал армейский УАЗ.

Кубинцы, которые, судя по всему, заметили их уже давно, вели их джипы до самого шлагбаума на окраине города, у которого дежурили двое часовых с автоматами. Помимо флага, гарантией их безопасности, вполне возможно, стала их однозначно европейская внешность, которую можно было рассмотреть в полевой бинокль, и, особенно, роскошная светлая шевелюра Эммы. Обратившись к часовым по-испански, Олег объяснил, что едет группа «Красного креста» во главе с их представителем. Про плен и все их злоключения он расскажет позже, кому следует, и это окажется отнюдь не простым разговором…


Первым всех троих, Христо, Янека и Олега допросил представитель ангольского министерства внутренней безопасности, майор, который для начала поинтересовался, как они попали в плен к УНИТА, вместе или отдельно. Ребят, как они и рассказывали ранее, схватили во время работы на местности и велели оставить там же все измерительные приборы, тетради с записями и карты. Олег рассказал, что его взяли на аэродроме. Пришлось объяснять и при каких обстоятельствах.