Майор долго выяснял, где находится лагерь, в котором их содержали и сколько, по их прикидкам, от него километров до Жамбы, места, где проходил митинг с участием Савимби.

Им сообщили, что за ними приедут отдельно их представители. Олегу велели ждать в соседней комнате, пока не прилетит некто от главного военного советника СССР в Анголе, который и заберет его в Луанду. Ждать пришлось относительно недолго, около двух часов. И уже вечером, ближе к ночи, Олег вместе с представителем Особого отдела военной миссии, подполковником Измайловым приземлился в Луанде. По пути тот его ни о чем не расспрашивал и даже предложил прилечь на пару сидений пассажирского АН-26 и немного отдохнуть. Зато вечер и половину ночи, в выделенном для этой цели кабинете на территории миссии, они провели в долгой и обстоятельной «беседе», как охарактеризовал ее сам подполковник:

– Олег Тимурович, вспомните, пожалуйста, обо всех деталях вашего задержания. Меня интересует все, вплоть до запаха мешка, которым вам накрыли голову, пока вы ехали. Вы меня понимаете? И прошу вас, не пытайтесь искать логику в моих вопросах, это вам будет только мешать. И не только вам.

От поисков логики, как бы он ни показывал майору, что она его не интересует, Олег отказаться был не готов: рассуждая, опять же, логически, особисту нужны были сведения о местонахождении лагеря Савимби, чтобы поскорее его прихлопнуть; летчики экипажа главного военного советника, где работал его недавний знакомый Саша Комов, вияковец, приехавший в Анголу чуть раньше его, рассказывали, что ангольское Минобороны все последнее время носится с идеей разбомбить ставку Савимби тяжелыми авиационными бомбами. С МИГов это сделать непросто из-за их скорости и неточных попаданий, а вот АН-26, по мнению главы министерства, был бы здесь в самый раз. Дело за малым: нужно разработать систему крепления и сброса бомб на брюхе самолета. И с этим могут справиться смышленые советские технари на аэродроме в Луанде. А дальше задача заключается лишь в том, чтобы подобраться к базе. Тем более, что все знают, что это селение Жамба, рядом с которым, собственно, и содержались пленники, и где проходил митинг, после которого они были освобождены. Но нет, подполковника Измайлова интересовало все, и чем мельче была деталь, о которой рассказывал Олег, тем, казалось, это было ему интереснее:

– Как вы узнали, что в лагерь, где вы содержались, приезжает какая-то комиссия?

– От охранника, точнее, из его разговора с коллегой.

– Он не сам вам об этом сообщил?

– Нет, я же говорю: они разговаривали между собой, негромко. Было уже поздно, мои сокамерники спали. Говорили тихо, приходилось прислушиваться.

– Кто был во главе комиссии?

– Женщина, блондинка лет сорока, Эмма Йенсен, из Дании, с ней мы вернулись. И анголец, мулат, почти белый, с бородкой, примерно того же возраста. Вроде бы из Минздрава.

– Вы его никогда до этого не видели? – подполковник внимательно посмотрел на Олега. – Может быть, раньше, еще в Союзе?

– Нет, с чего вы об этом подумали?

– Я не думаю, я только спрашиваю, разве вы еще не поняли?

– Нет, не видел.

– Почему – вот тут я как раз спрошу вашего мнения, – почему Савимби распорядился отпустить вас? Это ведь было его решение? Или ему кто-то это подсказал? – Олег снова почувствовал на себе пристальный взгляд.

– Мы это обсуждали с моими товарищами по плену и пришли к выводу, что для Савимби это был акт пропаганды: там было огромное количество западных журналистов, а с ними и с западной помощью, в целом, он считается и зависит от нее. Обратное при таком раскладе было бы ему крайне невыгодно.

Измайлов закрыл лежавшую перед ним папку, положив в нее листок, на котором все время их разговора что-то записывал, мелким, заведомо не разборчивым для собеседника почерком:

– Олег Тимурович, – подполковник взял в руки папку, приподнял и опустил ее на стол. – Вы побывали не просто на оккупированной территории, а в стане врага. И мы с вами находимся в зоне ведения боевых действий. Как военный человек вы должны понимать, что еще совсем недавно, пусть и в другие, более суровые времена противостояния между Востоком и Западом, уже одно это могло служить поводом для вашего заключения под стражу по подозрению в измене родине. А дальше – следствие, суд, и неизвестно, сколько бы лет вам пришлось провести, как говорится, в местах не столь отдаленных. Молите Бога, что пребывание в плену нынче не рассматривается как безусловное преступление. Министерство обороны СССР позволяет вам продолжить службу при советской военной миссии в Народной республике Ангола. Но помните, что с этой минуты вы у нас на карандаше, и за вами будут пристально наблюдать. Само собой, об этой беседе никому ни слова! И свои торговые дела на этом притормозите, – Измайлов встал и покинул помещение, оставив Олега еще какое-то время сидеть молча, прежде чем он тоже поднялся и вышел наружу.

У ворот миссии его ждала «Нюська» с водителем, который, не задав Олегу ни единого вопроса, завел двигатель и уже через десять минут доставил его до здания, где жили два экипажа АН-12 и обслуживающие их техники. Окна в доме уже давно погасли. Свет горел лишь за стеклянной дверью.

После короткого сигнала шофера дежурная лампа над крыльцом зажглась, внутри произошло едва заметное движение, после чего охранник, видимо, узнав машину и сидевших в ней, открыл дверь. В проеме стоял полусонный Серега Погодько, с «Калашниковым» в правой руке:

– Вы что дежурному спать не даете? – в полушутку спросил он.

– А это, чтобы когда тебя тут тепленького повяжут, ты хотя бы бодрствовал и понимал, что с тобой происходит. А не считал, что все тебе приснилось, – отшутился в ответ Олег и обнял товарища.

Водитель, солдат-срочник, приехавший с отрядом из Запорожья и попросивший разрешения подняться к себе в комнату, был отпущен, а Сергей предложил Олегу остаться и вместе перекурить:

– Ну ладно, про твои приключения немного слыхал, подробности потом расскажешь. Скажи только, с особистом не было никаких проблем?

– Сказал, что «взял на карандаш», но вроде отстал.

– Если так, считай, повезло. Вообще-то, они так просто не отстают.

– Как дежурство? – поинтересовался Олег, протягивая Сергею открытую пачку ангольских «АС» с отпечатанной по диагонали надписью: «Para uso exclusivo das Forças Armadas»[28].

– Та ну их, – лениво отмахнулся тот, достав из нагрудного кармана привезенную из Союза «Приму». – Этими хоть накуриваешься, а от твоих, как от бабьих, один кашель. Дежурство нормально, отряд спит, служба идет.

– Я тут, пока делать нечего, по «Би-би-си» новости слушал: они рассказали, что на днях, как раз там, где ты гостил, какого-то летчика казнили. А до этого сильно пытали. А еще про какую-то сумку с тридцатью килограммами алмазов, которые увели из-под носа у Савимби. – Видя, что Олег уже мало что соображает от усталости, Сергей хлопнул Олега по плечу:

– Ну, ладно, иди. Дави ухо. А мне тут еще до семи утра куковать. Завтра вечером, кстати, твоя очередь. Ты пока там на тюремных нарах прохлаждался, тут люди, между прочим, работали. – Сергей засмеялся своей шутке, крепко обнял товарища и пожелал ему спокойной ночи.

Ночь прошла, как под наркозом, он словно провалился в глубокий обморок. Однако спокойной она не оказалась: часа через три Олег проснулся от того, что весь горел, а подушка под головой разве что не хлюпала от пропитавшего ее насквозь пота. С трудом дойдя до туалета и вернувшись, он отыскал в тумбочке рядом с кроватью привезенный на всякий случай из Москвы градусник и померил температуру: сорок и пять! Ртутный столбик чуть не выскакивал из отведенной ему шкалы.

Дождавшись, пока за окном немного просветлеет, он кликнул в открытую дверь доктора:

– Саныч! Помоги! – тот, видно с глубокого похмелья, не сразу сообразил, что к чему, и ответил только, когда проснувшийся Петрович, растолкав, предположил, что, наверное, нужна его помощь.

Потрогав Олегов лоб, Сан Саныч тут же, как потом выяснилось, безошибочно определил: «Малярия!». Неделя в унитовском лагере, несмотря на невероятное, почти чудодейственное избавление из плена, не прошла даром.

За неимением ничего другого под рукой, дав больному утроенную дозу «Делагила», зеленых таблеток, которыми Саныч профилактически и без особой веры в результат окармливал весь отряд и которые многие, получая, почти тут же выбрасывали в мусорное ведро, он попросил у Вениаминыча машину, чтобы доехать до военной миссии:

– Совсем херово, командир! – Сан Саныч уже не слишком подбирал слова для доклада. – Если не приступить к нормальному лечению уже сегодня, с уколами, лучше с капельницей, диетой и прочим, завтра могут начаться необратимые осложнения на печень, почки и сердце. Это уже не говоря о том, что длительное время такая высокая температура просто опасна для жизни.

После обеда, благодаря привезенным из миссии препаратам и введенной ему полуторной дозе снотворного, Олег спал почти летаргическим сном. Саныч перевернул его на правый бок и периодически следил за его положением в кровати, чтобы не дать больному захлебнуться внезапной рвотой от переизбытка лекарств в ослабленном организме.


Через две недели пребывания в изоляторе, на своей собственной койке, которая теперь использовалась по прямому назначению, Олег выкарабкался из болезни и уже в понедельник вышел на дежурство по военной миссии. Поэтому он был первым, кто узнал эту новость и сообщил об этом вышестоящему начальству:

Вертолет МИ-8, о котором было столько разговоров в самый первый день приезда Олега в Луанду из Союза, наконец-то нашли. Облетая живописные окрестности столицы, летчик попал в зону ограниченной видимости и, не справившись с управлением, зацепил винтом неожиданно вынырнувшую из-под облака сопку. На следующий день после обнаружения места катастрофы главный военный советник в Народной республике Ангола направил в район катастрофы группу военных с прилетевшими срочно из Москвы военными следователями: ЧП стало событием на всю Африку, и нужно было основательно разобраться в причинах аварии – случилась ли она по неосторожности пилота или это была диверсия со стороны унитовцев? К группе присоединились сотрудники ангольского министерства внутренних дел и министерства обороны, и поэтому в советскую военную миссию пришло распоряжение приставить к ним переводчика. Им оказался Олег.