– Да брось ты, Олег. Они там наверху о народе думать не будут: ни когда всю жизнь спят на досках или ходят в одном френче, как Сталин, ни когда лоснятся от жира и богатства. – Григорий встал и поплотнее, от посторонних ушей, прикрыл входную дверь.

Олег тем временем, словно не слыша его слов, продолжал выдавать накипевшее за месяцы раздумий, наив-но полагая, что его нетрезвые откровения никому до этого не приходили в голову:

– Да, ты и сам прекрасно об этом знаешь, так просто удобнее верить в светлое будущее. А у меня не только будущее, у меня как будто земля ушла из-под ног. Была Родина – и нет ее. Точнее сказать, меня у нее нет. Продала с потрохами. Им ведь откровенно плевать на нас, Гриша!

Олег, хоть и пытался что-то доказать, все больше путался в словах и мыслях, будто их вырывали из разных уголков его мозга, беспорядочно и наобум:

– …Москва перед Олимпиадой, ты помнишь ее? Как они надраивали эту свою ржавую красную машину до блеска, лишь бы произвести впечатление? Не столица огромной страны, а кустарная фабрика по производству ярких, но дешевых впечатлений, где каждый мелкий чинуша мнит себя творцом истории, а каждый мент – одновременно прокурором, палачом и судом присяжных в одном лице.

А Высоцкий? Как они хотели зарыть, закопать его поскорее и поглубже, чтобы никто и никогда не услышал больше его голоса. – Олег снова высвободился из рук Григория: – Ведь мне только отсюда, из Анголы, где рядом ни близких, ни родных, все вдруг стало видно как на ладони, это их лицемерие и вранье. Тех, кто отправляет тебя в «командировку». Когда войной то место, куда тебя заслали, не называется. Хотя там так же гибнут люди. И не только от пуль и взрывов, а от вполне себе гражданских дизентерии и воспаления легких, от этой чертовой малярии!

Гриша, у нас же у всех малярия, у всей страны малярия! И мы все дрожим перед этой властью, как в лихорадочном припадке! От одного ее слова. Мы и живем по режиму, мы даже дрожим по режиму! И умираем. Дохнем! А потом нас везут отсюда в цинке и хоронят втихаря, без имени и воинских почестей, будто никакой войны нет и не было. А женам нашим платят пособие за утерю кормильца. Но только чтобы они – ни-ни! – никому ни слова: «поскользнулся, упал…», а очнулся в морге!

– Олег! – Григорий уже совсем выбился из сил и, казалось, был готов закатать Олега в одеяло. – Прошу тебя, не ищи справедливости там, где она и не ночевала. И хорош уже, голова от тебя кругом идет, честное слово!

Минут через двадцать ему удалось-таки поставить точку этим все более путаным, «без руля и без ветрил» эмоциональным извержениям и, наконец, уложить друга в постель. Григорий накрыл Олега парой теплых шерстяных одеял, погасил верхний свет и сел чуть в стороне, чтобы переварить услышанное, а главное – убедиться, что тот спит.

Впереди был обычный рабочий день. Командировка на войну продолжалась.

Бригада

На следующее утро, еще до того, как ночевавший в ту ночь в миссии Олег успел уехать на аэродром, старший переводчик вызвал его к себе в кабинет.

– Хайдаров, а ну-ка садись, – пригласил он. – Что за крамольные беседы ты тут ведешь с гражданскими специалистами? Это кто, интересно знать, у тебя «менты, прокуроры, палачи», а? Это что за упаднические настроения? Или тебе в Союз раньше времени захотелось?

– Никак нет, – по уставу ответил Олег старшему по званию. – Не захотелось.

– А то смотри, я устрою. Легко! Если, как мне тут докладывают, ты здесь за деньгами, а не чтобы выполнить свой патриотический долг, то, может, я чего не понимаю? Может, ты тут и вправду «африканской чумой» какой заразился и тебе нужна помощь?.. Так доктора пришлю! – Боб резко оборвал свой монолог и велел Олегу снова зайти после работы: – А я тебе пока лекарство поищу…

Вечером Коновалов вручил ему командировочное предписание об отправке на юг Анголы, на линию фронта, в одиннадцатую бригаду ФАПЛА.

* * *

Городок Онджива, недалеко от границы с Намибией, куда Олег Хайдаров был командирован в качестве переводчика советника одиннадцатой ангольской бригады, всегда ощущалась нехватка специалистов, особенно переводчиков. «Вылетишь туда завтра с утра, на АН-26», – сообщил ему старший.

Ближе к вечеру Олег, получив в хозчасти советской военной миссии фапловскую, цвета хаки форму без знаков различия, которую носили здесь все офицеры, работавшие в бригаде, независимо от звания, чтобы не вызывать лишних вопросов.

Следующим утром он отправился на аэродром, куда его доставил шофер из военной миссии. По приезду на место тот передал ему большой холщовый мешок писем для советников и специалистов одиннадцатой бригады, все с одним и тем же адресом «Десятки»: «Москва-400». Эти весточки от родных и близких накапливались в миссии, некоторые по месяцу и больше, в ожидании, когда их, наконец, прочтут. В бригадах было обычным явлением, что письма из Союза приходили пачками, когда подворачивалась очередная оказия. И такими же пачками их читали и потом по десять раз перечитывали, узнавая сразу целый ворох домашних новостей. Причем последовательность приходивших с родины посланий часто была вовсе не хронологической: письмо, отправленное пару недель назад, могло прийти через три месяца и, наивно ожидая ответа на какой-то конкретный вопрос, можно было получить его с таким опозданием, что смысла в ответе не было уже никакого. Бывало так, что поссорившись по какому-то пустяку (а такое, при столь долгой разлуке с близкими и при слишком обострившемся восприятии всего происходящего, случалось сплошь и рядом), сидящий в бригаде командировочный все равно еще долгое время, расслабившись, получал признания в любви, напомаженные «поцелуйчики» и прочую эпистолярную лирику, а потом вдруг – бац! – и «ну и козел же ты, Петя/Вася/Коля, как я все это время с тобой жила?!».

Разыскав на стоянке кубинский АН-26, Олег представился командиру корабля, симпатичному «кубашу» Орландо, с которым пару раз пересекался, помогая Вениаминычу и завхозу отряда решать бытовые вопросы. Командир сообщил, что минут через пятнадцать он собирается запускать двигатели.

Кубинцы в Анголе летали без бортпереводчика, как это было на работавших здесь советских лайнерах, чьи функции вполне успешно выполнял штатный член команды, радист, выучивший необходимые авиационные термины и фразы, используемые в переговорах с диспетчером и с другими бортами в воздухе. Радист нередко дополнительно связывался и со своими, «кубашами», лучше фапловцев знающими все, что творится вокруг аэродрома. Это было особенно ценно на юге, где диспетчерами часто назначали не слишком грамотных солдат-ангольцев, быстро обучив их нехитрым, как ошибочно считалось, навыкам ведения радиопереговоров и слежения за обстановкой в воздухе. Между тем хороший авиадиспетчер для экипажа, особенно в сложных метеоусловиях и при сложной военной обстановке, иногда как опытный и надежный поводырь для слабовидящего: одна его неверная команда, данная в результате неправильной оценки воздушной обстановки, уже не говоря об ошибочных данных, касающихся атмосферного давления на земле, по которым пилот выставляет высотомер, – и пиши пропало.

После двух с половиной часов полета до Лубанго они начали снижаться над аэродромом, выстреливая тепловые «ловушки» от стингеров. Благополучно сев, экипаж был встречен объятиями земляков и сбивчивыми расспросами о том, как там, какие новости «на Большой земле» и на родине. Олег же, попрощавшись с командиром и экипажем, пошел искать свой транспорт до Ондживы. Показав водителю командировочное удостоверение, guia de marcha, в котором был указан конечный пункт назначения, он занял место в крытом брезентом кузове ГАЗ-66 вместе с фапловцами, и уже через несколько минут, в сопровождении БТР, они вырулили на дорогу, ведущую в Ондживу, и прибыли туда, слава богу, без приключений часа через четыре.


Онджива, небольшой городок с несколькими одно-этажными домиками, где жили советские специалисты и советники, и разместившимися вокруг них круглыми и прямоугольными домами местных жителей с крытыми соломой крышами и плетеными из прутьев, словно корзина, стенами. Он был крайним южным постом, где стояла бригада правительственных войск и где еще хоть в какой-то степени сохранялась «советская власть» или то, чем она здесь называлась. Советники и переводчики, проживавшие тут, занимались подготовкой личного состава одиннадцатой бригады ФАПЛА, ремонтом техники, планированием боевых операций и организацией охраны следовавших на север, в Лубанго, транспортных колонн правительственных войск, воевавших с группировкой УНИТА.


Далеко к северу от Ондживы базировалась кубинская авиация, которая, тем не менее, иногда привлекалась при атаках на унитовцев в этом районе.

Хоть это и мало кем соблюдалось, но прибывавший в командировку «в бригаду» советник или переводчик по требованию начальства писал завещание – как бы мрачно это ни звучало – на случай своей возможной гибели.

Бригада ФАПЛА стояла на позициях в нескольких километрах от Ондживы. Городок тоже охранялся фапловцами, хотя наши советники были здесь вооружены постоянным, находящимся при них в кобуре пистолетом и личным автоматом, который выдавался при выезде на учения или на военные операции. По-серьезному, без поддержки с земли и воздуха от подразделений Южно-Африканской республики, соваться в Ондживу унитовцы боялись: в основном они действовали ночью, исподтишка, особенно когда из Лубанго привозили продовольствие, боеприпасы или, что бывало крайне редко, заказы, сделанные через «Совиспано» для наших специалистов. Кубинцев в этих районах Анголы было не встретить: согласно международному договору, Куба не могла дислоцировать своих военных южнее 16 параллели.

Дальше вниз, на юг, начиналась территория Намибии, контролируемая ЮАР, и все это пространство уже было совсем не спокойным. Повсюду рыскали унитовцы, и местные жители, а также работающие здесь специалисты время от времени натыкались на следы их присутствия и подрывной деятельности: обстрелянный автобус, подорвавшийся на мине транспорт. Наших «на югах» недолюбливали, но терпели, отчасти потому, что советская транспортная авиация привозила сюда провиант, оружие и прочее, что часто рано или поздно оказывалось в руках все тех же унитовцев. Про местных жителей говорили, что днем они мирно пашут землю или работают в советском военном городке, а ночью минируют дороги или бродят с автоматами в поисках наживы.