Почувствовав на себе посторонний внимательный взгляд, Шангонго мгновенно, огляделся по сторонам, однако, увидев Олега, сразу успокоился и поприветствовал его кивком головы.

– И ты называешь это «идейными соображениями»? – подойдя к Тито, с горькой усмешкой спросил Олег, вспоминая их первый пылкий, преисполненный идеологической нравственности разговор в Москве. – И куда же это мы собрались, подальше от родины-матушки? Сдается мне, что где-то я уже слышал про этот чемоданчик, камарада Тито… Один убит выстрелами из револьвера, другой сброшен с поезда и погиб, разбившись о насыпь – я все правильно говорю?

– Почти правильно, – ответил Тито, тоже по-русски. Меньше всего ему здесь хотелось встретить тех, кто его знает. – Плюс еще один, которому пришлось отрезать язык, чтобы так громко не орал от страха. Да чтобы разболтать о случившемся желания не возникло!

– Тито, так ты мне никак угрожаешь?

– Да, пожалуй, что нет, Олег. За то время, что мы знакомы, я тебя достаточно хорошо изучил. Ты слишком принципиальный человек. И абсолютно любое доносительство считаешь недостойным тебя как личности.

По громкоговорителю объявили о начале посадки на брюссельский рейс. Тито встал, взял в правую руку кофр и спокойно направился в сторону стойки. – А за «идеологические соображения» и за то, что тебе голову морочил, ты меня уж извини: они, убеждения, как и все в этом мире, могут меняться. Да и родина, как у вас говорят, «там, где жопа в тепле!».

Впереди у Тито была Европа, и мысль о ней грела не только задницу. В голове недавнего революционера кипела уже совсем другая жизнь. В ней находилось пятнадцать килограммов перехваченных им и его сообщником алмазов, которые сделают его богатым и позволят забыть о деньгах до конца жизни. В Брюссель, европейскую столицу контрабандных алмазов, он ехал на переговоры с компанией «Омега», скупавшей камушки по всей Африке и закрывавшей глаза на их происхождение. Следующим шагом предстояла сделка по контрольному пакету инвестиционного холдинга «Африка-Израэль инвестмент лимитед», созданного еще в 1934 году инвесторами из Южной Африки на территории подмандатной Палестины, исторической вотчине «Де Бирс». Намечалась покупка израильтянами крупнейшего в Анголе алмазного рудника. Тито всегда казалось, что видит все на два шага вперед, и он еще не знал, что рудник накануне был отбит правительственными войсками у повстанцев. И что израильтяне уже наладили контакты с новым президентом и практически получили эксклюзивное право на покупку ангольских алмазов, что было гораздо безопаснее, чем покупать кровавые алмазы у боевиков УНИТА.

Он холодно попрощался с Олегом и уже подходил к стойке регистрации, где должен был сдать камни в багаж. Олег долго провожал его взглядом, будто забыл сказать что-то важное. Неожиданно сзади на Тито накинулась женщина. Она повисла на его шее ожерельем из самого дорогого ангольского алмаза.

«Оливия?!» – чуть не сел на месте Олег. Он не мог поверить своим глазам. Внутри у него что-то оборвалось: видимо, Оливия была последней каплей яда, который он только что принял, едва увидел знакомый чемодан, полный драгоценных иллюзий. По громкоговорителю еще раз объявили посадку на брюссельский рейс. «Принимай все как есть, – пронеслось у Олега в голове. – Это лучшее лекарство от иллюзий».

На обратном пути в Луанду он сидел молча, уставившись в одну точку, прерываясь только на ведение переговоров с диспетчером. Радист на коротких волнах поймал международную службу московского радио, передававшую новости из Союза и музыкальные программы «для соотечественников за рубежом». Диктор приятным голосом произнесла: «Здравствуйте, дорогие товарищи! Вы слушаете круглосуточный информационный, общественно-политический и художественный эфир, адресованный советским гражданам, находящимся за пределами нашей страны. Авторский коллектив желает вам успешной службы и скорейшего возвращения домой!»

После короткой паузы в наушниках сквозь небольшие помехи на коротких волнах, которые удавалось преодолевать высотой полета, послышался голос Марка Бернеса:

С чего начинается Родина?

С картинки в твоем букваре,

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе…[31]

Голос певца мягко обволакивал сознание и погружал все глубже в уже такой знакомый, почти привычный мир не оправдавших себя грез и надежд. Перед глазами стояла стройная фигура Оливии с неестественной, перекосившей ее тонкие губы улыбкой, а в ушах по-прежнему звучала фраза Тито: «Родина – там, где жопа в тепле!»

Последние слова, которые он до этого всегда воспринимал с юмором и улыбкой, почему-то особенно резанули Олега. Тем временем по радио зазвучала непонятно как там оказавшаяся песня малоизвестного полуподпольного советского рок-ансамбля. Ни названия песни, ни коллектива не прозвучало, и понять, что это была именно группа «Воскресение», позволил лишь хорошо узнаваемый голос Алексея Романова. Не исключено, что звукооператор в студии просто воспользовался глубоко ночным московским временем и отсутствием начальства, чтобы поставить своих кумиров в эфир и тем самым добавить в их исполнительскую биографию факт трансляции по Всесоюзному радио.

Звучала никому еще тогда не известная «По дороге разочарований». Олег не сразу заметил, что по щекам его текут слезы…

«Не последний, а крайний»

После проводов жены для Олега опять продолжились рабочие будни на АН-12. Запорожцы, вместе с другом Серегой Погодько, уехали на родину, и теперь он уже летал с прибывшим в Анголу несколько дней назад экипажем из Джанкоя. Серегу, который вскоре после приезда домой собирался заехать в Москву, к родственникам жены, Олег нагрузил небольшой посылкой для Лизы и парой писем.

Как-то на аэродроме в Луанде один кубинец-лейтенант попросил Олега прихватить его с собой в Менонге. Там его должны были встретить, чтобы доставить до бригады к полковнику, у которого лейтенант служил адъютантом. Кубинцам советские летчики никогда не отказывали, всегда шли навстречу. Но, как на грех, адъютант вез своему начальнику две бочки спирта, по двести литров каждая. Многие кубинцы учились в СССР, и там наши соотечественники научили их не только командовать войсками, но и пить чистый либо разбавленный водой спирт. Казалось бы, большой тайны в том, как сделать из 90-градусного медицинского спирта водку, никогда не существовало и существовать не могло. Однако секрет все-таки был: чтобы разбавленный напиток не становился неприятно теплым от происходившей в стакане простейшей химической реакции, его на несколько секунд нужно было прикрыть ладонью. Знавший эту небольшую хитрость демонстрировал окружающей его компании неофитов свой богатый жизненный опыт и знание законов сурового советского общежития. А уж умевший без единой гримасы на лице выпить полстакана чистого спирта, занюхав его коркой (желательно черного) хлеба, пребывал у прошедших Союз «кубашей» что в Анголе, что у них на родине в непререкаемом авторитете.

Командир корабля Евгений Листов, Женя, молодой двадцатишестилетний парень, успевший до Анголы полетать в воюющей Эфиопии, когда Олег доложил ему о кубинце, моментально просек ситуацию и принял мгновенное решение. Он попросил Олега не спеша и доходчиво объяснить «компаньеро», что если бочки залиты под завязку, то на высоте пробку от повышенного давления обязательно выбьет и весь спирт разольется по салону. Мало того, что это расточительно, но в воздухе еще и очень опасно. Поэтому, говорит командир, обращаясь к генеральскому адъютанту, придется от каждой бочки по чуть-чуть отлить, чтобы между спиртом и пробкой была воздушная подушка.

– Много? – спросил испуганный кубинец, уже предвидя нагоняй от начальства.

– Нет, примерно вот столько. – Женя жестом, которым рыбаки показывают, какого карася или щуку они изловили, продемонстрировал чуть не поседевшему от ужаса лейтенанту примерное расстояние, которое должно разделять поверхность спиртовой массы от закрывавшей бочку пробки. Получилось сантиметров двадцать, даже, как говорят украинцы, «с гаком» от каждой емкости. Учитывая общий объем в четыреста литров, экипажу и техникам отряда АН-12 достались две 20-литровые канистры спирта.

В выходные был организован грандиозный коллективный сабантуй. С субботы на воскресенье, целые сутки, в отряде АН-12 невозможно было встретить практически ни одного трезвого человека. На тех немногих, кто по какой-либо причине, в том числе и по долгу службы, вынужден был воздержаться от возлияний, смотрели с удивлением и искренним сожалением. Все объяснялись друг другу в любви и дружбе и потом еще очень долго вспоминали этот день. Одним из самых ярких впечатлений вечера для всех стал кардинально преобразившийся образ старшего штурмана Васильича, замсекретаря «профсоюзной» организации отряда. Будь он лет на 30 моложе, в школе ему непременно дали бы характеристику, типа: «пионер – всем ребятам пример». За исключительную субтильность и худобу, узкое продолговатое лицо и длинный греческий нос его иногда за глаза называли «наш Бухенвальд». Он был исключительно положительным и исполнительным человеком, строгим и правильным и ни разу никем не был замечен не только за рюмкой-другой перед ужином, так сказать, для аппетита и на сон грядущий, но даже за стаканом местного пива в руке, когда по субботам военная миссия иногда устраивала пивной день для советских спецов. Здесь же Васильич явно перебрал дармовой забортной водицы, нежданно-негаданно обрушившейся на отряд. Он весь вечер перемещался по коридорам, словно тонкий, болтающийся шнурок и заглядывал то в одну «отдыхавшую» компанию, то в другую, почти обреченно принимал из рук коллег очередную чарку сорокаградусного веселящего зелья и продолжал свой путь дальше. С промежутками в пару минут (и это в течение добрых трех часов, пока он, наконец, не утихомирился!), штурман произносил одно и то же почти философское восклицание, которое, как ему казалось, исчерпывающе определяло все происходящее с ним и с вверенным ему и командиру коллективом: «Ребята, я худею!..»