Максим молчал, он не спешил разуверять, это имело бы смысл в случае перемен в их жизни, а пока все оставалось как есть, то и говорить было не о чем.


Кроме репетиций и показов, Макс и Сергей встречались в тренажерном зале. Лазарев регулярно кидал там железо и однажды затащил на тренировку Залесского, когда тот пожаловался, что ему не хватает физической нагрузки на руки, в академии это восполнялось дуэтным танцем, где вместо штанги Сергей тягал партнерш. Оставив академию Вагановой, Сергей лишился практики. С необъяснимым фанатизмом он продолжал заниматься у импровизированного станка — палки, укрепленной в гимнастическом зале с тренажерами. А на пустом подиуме пытался делать прыжки и “середину” экзерсиса. Когда Максим увидел это в первый раз, он был потрясен. Нет, конечно, Лазарев знал, что такое балет, и в театре бывал на спектаклях. Но вот так близко, на расстоянии вытянутой руки…

На третьей их с Сергеем репетиции по отрабатыванию сценической походки Максим увидел это. Он опоздал и еще на лестнице, на подходе к сцене услышал странный звук. Удары, стук, шаги по подиуму? В необычном ритме — три коротких и перерыв. А потом Макс замер в кулисе, так же точно, как в первый раз, когда Залесский улыбнулся ему. Это было невероятно, противоречило законам физики, Максим не представлял себе, что такое возможно — человек зависает в прыжке, парит, летит. Необыкновенно красивы его напряженные ноги и свободные руки.

Сергей прыгал, легко отталкиваясь от сцены. На месте, из позы, с разбега. И было такое впечатление, что стопы его иначе контактируют с полом, чем при обычной ходьбе, беге или стоянии на месте. Максим не мог объяснить, он не знал тонкостей, только смотрел и смотрел…

Сергей устал, остановился, грудь его поднималась от частых вдохов, по виску ползли капли пота. Он отдышался, глянул в кулису, увидел Макса, смутился, сел прямо на сцене, снял мягкую балетную обувь.

— Не хочется форму терять, — вытянул ноги вперед так, что бедра и икры напряглись, а подъемы выгнулись аркой.

— Извини, я не хотел мешать, — пробормотал Максим.

— Ты не помешал, — Сергей развел ноги в шпагат, — сам не знаю, зачем это делаю, теперь уже никому не надо. А скучаю без классики.

— Как не надо? Ты что?!

— Ну а что? Академию я не закончил, ушел со скандалом, ни в один театр меня не возьмут, не то что в театр, даже в коллектив захудалый и то… Да и Яков Михайлович…

Сергей запнулся, и Макс понял, что Залесскому строго-настрого запрещено упоминать всуе тайного покровителя. В доме моды Золотухина тот никогда не появлялся. Другое дело на соревнованиях по легкой атлетике, в элитном спортивном клубе, а еще в яхт-клубе, соучредителем которого являлся.

Макс достаточно узнал, чтобы развеять иллюзии Залесского о любви, например, что Яков Михайлович жил с постоянным партнером, их считали семьей, а мальчиков из спортивных секций и с подиума — мелкими шалостями. Но, опять же, зачем вмешиваться в чужую жизнь, если не можешь изменить ее к лучшему? Была бы у Лазарева практика, он ни минуты бы не сомневался, уговорил Сергея бросить все — и модный дом, и Якова. Но пока ни диплома, ни практики, одни планы на будущее.

А в стране бушует кризис, валятся госструктуры, рушится мелкий бизнес. Неразбериха, мутная вода…

Максим сделал вид, что не услышал имени покровителя, и как ни в чем не бывало спросил:

— Может, ты в другом месте хотел бы позаниматься? Я в спортзал хожу, а у них там и балетный есть, с зеркалами.

— С зеркалами? Да! Мне так не хватает настоящих уроков, дуэтного танца. Руки, спина слабеют.

— Так пошли на тренажеры. Ты мне помогаешь, и я тебе хочу помочь, — обрадовался Макс.

Наконец он нашел способ отблагодарить Залесского. За этим Лазарев прятал и другое желание — проводить больше времени с Сергеем. Макс не хотел признаться в этом, искал аргументы, причины, но с каждым днем становилось очевидней, что дружба с Залесским перерастает в нечто большее.


Попробовав раз, Залесский стал посещать зал регулярно, Макс, как более сведущий на предмет железа, по-тренерски руководил процессом. Договорился он и о разрешении на занятия в балетном зале. Сергей приносил магнитофон, проходил экзерсис под музыку, а Макс смотрел. День за днем. Он понимал, что дело идет на лад, Сергей изменился, в глазах появилось ожидание хорошего: необходимые часы на подиуме заканчивались, и впереди их ждало время для себя.

После тренировок они иногда заходили в кафе напротив тренажерного зала, сидели за чашкой эспрессо, трепались ни о чем. Друг о друге не рассказывали.

Максу ясно было, отчего молчит Залесский, не те подробности его жизни рисовались, чтобы распространяться о них за чашкой кофе. Сам же Лазарев не считал свою обыденность из ряда вон выходящей, сказал только, что учится в Университете, пишет диплом, собирается в аспирантуру, занимался спортивными единоборствами, тоже хотел в большой спорт, но не случилось.

Максу бы хотелось узнать больше про балет и что же произошло в академии, что за скандал с уходом Сергея, но он догадывался — тема болезненная. Потому только смотрел, поражался, восхищался и радовался, что причастен к чему-то важному для Сергея.

В танце Залесский был полностью открыт. Максим, ничего не смысля в балете, воспринимал его на уровне эмоций. Раньше он не представлял, что жесты, движения, само тело могут быть настолько красноречивы. Теперь смотрел на это вблизи.

Желая узнать больше, Макс стал расспрашивать Сергея, тот охотно пускался в разъяснения, иллюстрируя слова движениями, и скоро Лазарев понял, что такое экзерсис у станка, Сергей говорил “у палки”, набор обязательных движений, их комбинации с разных позиций ног. Это было необычно и увлекало. В какой-то степени те же тренировки, что у Макса с железом, или, скорее, похоже на то, что Лазарев делал на кикбоксинге в “бое с тенью”, даже музыка. Но танец не был боем, он не был философией, он был речью, монологом, диалогом и полетом, он существовал в отрыве от сцены, мог жить в тишине. Это больше всего поражало Максима. Когда он видел импровизацию Залесского, короткие этюды, то как будто начинал слышать то, что звучало внутри движений. Это завораживало.

Сергей занимался в трико и майке, иногда и с обнаженным торсом. По-юношески строен, но силен, мышцы не перекачаны, естественная красота идеального тела.

Конечно, это привлекало Макса, который хоть и знал женщин, но не хотел их, однозначно реагируя на мужчин. К Залесскому у него по началу страсти не было, скорее, любование. Максим понимал, что рано или поздно они окажутся в одной постели, но не представлял, как повернется судьба. Ничего нельзя знать наперед.


В один из вечеров, уже после того, как Сергей потянулся и отпрыгал, они пошли на тренажеры, завтра их ждал выходной, потому можно было не торопиться и выложиться по полной.

Максим показывал один из способов тренировки предплечья на тренажере Сотского.

— Новая штука, ты не смотри, что он маленький, на самом деле эффективней комплекса Кеттлера, попробуй, хочешь — возьми домой, оценишь, когда попробуешь.

— Нет, домой мне нельзя.

— Ну да, я не подумал, тогда тут… лучше стоя. Вот, правильно, от себя и на себя, то же, что с гантелями, но лучше. Теперь наверх руки, и назад опускаешь его за голову, и опять выжимаешь. Давай, раз, два, три, хорошо… и стряхивай кисти потом. А еще мне парни показали без тренажера, просто на гибкость, вот смотри, — Максим взял Сергея за руки, — соединяешь ладони и…

Они стояли лицом друг к другу, близко, разгоряченные нагрузкой, потные майки липли к телам. Ноздри Макса затрепетали, когда он уловил уже знакомый запах Сергея.

Но ничего не произошло, вернее, произошло непредвиденное — дверь распахнулась, и в зал ввалился Яков Михайлович со товарищи и с порога начал орать:

— Так вот с кем ты здесь время проводишь, сучонок! Недотрогу строит, а сам блядует с манекенщиками!

Он подлетел к Сергею и с размаху влепил ему пощечину, замахнулся второй раз, но реакция Макса оказалась молниеносной. Лазарев не успел подумать, что делает, тело все решило само, приняло боевую стойку, правая нога вынеслась вперед и всей стопой приложилась к разгневанной физиономии Якова, обратный хук-кик свалил папика, как сноп, бритоголовые телохранители и моргнуть не успели. Но это лишь в первый момент, потом спохватились и пошли на Макса с двух сторон, он обернулся к Сергею, глазами показал не ввязываться и уже сосредоточился на обороне, как новое лицо прервало бой.

— Яшенька, голубчик, а что это ты здесь лежишь? А это что за мальчики?

Крашеное в пепельный блонд нечто, облаченное в свободный черный балахон с блестками, трудно было назвать мужчиной, однако голос у него был мужской. На этом схожесть и заканчивалась, в остальном: вертлявые манеры, блудливый взгляд, приторная улыбка на ярко накрашенных губах — как у хозяйки борделя.

Яков приподнялся, вытаращил глаза и хватал ртом воздух, он с трудом приходил в себя после нокаута, но мотнуть головой браткам — молчать и не двигаться — успел.

Макс тут же принял расслабленную позу и вежливо поклонился блондину в блестках.

— Добрый вечер.

— Добрый, добрый, — промурлыкал в ответ неожиданный спаситель. — А я жду, жду, Яша обещал заехать, а вы тут?..

— А мы тут тестировали тренажер Сотского, из положения лежа, — невозмутимо продолжал Максим.

Сергей молчал, с удивлением смотрел на Якова, как тот суетливо поднялся и начал обхаживать блондина.

— Извини, золотце, я совсем забыл про ужин. Сейчас поедем, столик заказан, все как ты хотел!

— А мальчики с нами?

— Боже упаси! Зачем они там, да и кто их пустит туда, там дресс-код, и нам переодеться надо. Идем, идем, — Яков настойчиво перемещал блондина ко входу.

— Жаль, что мальчикам нельзя, особенного вон тому, — палец с наманикюренным ногтем указал на Сергея, — он милашка. У Севы работает?