— Мне нравится тебя заваливать, жаль, Чимин не даёт разгуляться своим присутствием, — прошептал он.

Я высвободилась (да он и не держал крепко), отряхнув плечи от его хватки. От его дыхания, скользнувшего по коже, у меня едва не свело ноги. Мингю — злодей! Что он тут делает вообще? Жар полз мне на щёки и я, пряча лицо от Чимина, пошла за своей боевой палкой. Но мой наставник, кажется, понял примерно моё состояние:

— Ладно, на сегодня хватит. Отдыхай, Чонён.

Воспользовавшись моментом, я вернула палку на стойку и вышла из зала. Меня мелко потряхивало, хотелось вернуться в положение возле груди Мингю, развернуться и поцеловать его, едва дотягиваясь до губ, находящихся на уровне моего лба. Он красив, сексуален и притягателен, какое счастье, что мы в монастыре! Я не наделаю глупостей. Не наделаю же? Непростительно вести себя здесь легкомысленно, даже в оздоровительных целях. Конечно, куда проще оттянуться и получить удовольствие, с помощью которого забуду Чжунэ, но только дураки ищут лёгкий путь. Загулять и порезвиться я могла и в Сеуле, но я выбрала Тигриный лог, и с достоинством должна освободиться от влюблённости, мешающей мне дышать полной грудью.

Пытаясь успокоить себя и не представлять эротических картин, которые создались возбужденным воображением, я заметила поднимающегося снизу мастера Лео. Чёрт, он же чувствует женское возбуждение и дичает, ведь так? А насколько близко он его чувствует? А если зверь в нём ощущает всё за километр? В любом случае, он приближался к тому месту, где стояла я, хоть и шёл по лестницам прямо, не сворачивая. Пока он ещё был на расстоянии, я сбежала с террасы спортивного зала и понеслась вверх, к воротам, как можно дальше от мастера с тигриными генами. Скорость моя была так велика, что я буквально взлетела на самую последнюю площадку, упершись в калитку, возле которой скучающе сидел Даниэль. Я обернулась, видя, что мастер Лео продолжает медленно подниматься.

— Даниэль, открой ненадолго калитку, — паникуя, я решила, что лучше постоять за стеной, пока возбуждение не отпустит. Преграда же снизит распространение запаха возбуждения?

Лучший ученик Лога, заменяющий Мингю, поднял на меня взгляд, скрутил пальцы в кулачки (в его случае — кулачищи), протянув их в мою сторону, и невинно сказал:

— Не могу — у меня лапки.

— Мне не до смеха, серьёзно, дай постоять за калиткой минут пять, я не собираюсь сбегать.

— А я не могу открывать калитку без разрешения мастеров или настоятеля, — непреклонно пожал он плечами.

— Это дело жизни и смерти!

— Я не привратник, Чонён, я исполняющий обязанности, я не могу самовольничать. — Поймав мой сердитый взгляд, он повернул лицо к калитке: — Откройся! — обратился он к ней, как к живой. — Откройся! — Само собой, ничего не произошло. Вернув внимание ко мне, он пожал плечами: — Видишь, не работает.

Мастер Лео уже был близко, и я замерла, вытянувшись в струнку, наверное, где-то в душе, сохранившей отголоски верящего в сказки детства, надеясь на то, что сольюсь со стеной и стану невидимой. Может быть, страх во мне перебьёт запах возбуждения. Мельком посмотрев на нас, мужчина прошёл мимо, в башню настоятеля. Я выдохнула, убедившись, что он ничего не почувствовал. Даниэль на меня посмотрел с подозрением:

— Что случилось-то? Нахулиганила? — Не скажу же я ему, что возбудилась из-за привратника, которого он тут замещает? И в связи с этим неслась сломя голову от мастера-мутанта. А то ещё подумает, что я тут на всех подряд парней зависаю, особенно тех, кому доверяют ворота.

— Психанула, — сказала я, отходя, — я же девочка, иногда бывает…

— Со всеми бывает, — понимающе покивал он. Но представить психующего Даниэля у меня как-то не получилось. Кажется, всё-таки бывают люди, с которыми не бывает. Способен ли он, лучший ученик, такой целеустремленный и самоотверженный, отвлекаться на что-то, увлекаться чем-то, кроме искусства боя? Мне кажется, что пробегись перед ним толпа голых девчонок, он и то не пошевелится, не покинет пост, не озадачится тем, как догнать их. Он по-прежнему будет думать о том, как развить максимальную скорость, чтобы победить врага, как стать ещё сильнее, чтобы победить врага, и как изучить все техники мира, чтобы победить самого опасного неприятеля. А я вот стояла и думала, как приятно было ощущать себя прижатой к Мингю, как приятно чувствовать, что нравишься кому-то, и как приятно было бы поцеловаться с ним в третий раз. Я медленно пошла спускаться обратно.

Мне встретился Чимин, обнаруживший издалека, куда я делась и пошедший следом.

— Ты так сорвалась с места, что-то случилось?

— Да нет, всё в порядке. — Я увидела, как из спортивного зала вышел Мингю и потянулся, оглядываясь. — Хоть бы не сюда пошёл, хоть бы не сюда, — забормотала я себе под нос. Чимин обернулся и посмотрел на парня.

— А что плохого, если он подойдёт?

— Ага, на пожар с соломой, — скрестила я руки на груди. Мой тренер улыбнулся, понимающе кивнув и посмотрев себе под ноги. Мингю выбрал другое направление и побрёл куда-то в сторону общежития.

— Я так понимаю, вы понравились друг другу?

— Не понравиться Мингю трудно, как поняла я.

— Ну, а он тебе?

— Он красивый, он меня соблазняет, то есть, от него веет соблазнительностью. Сам он действует не очень тонко, но это частично работает. А мне нужна терапия. Не то чтобы прям вот нужна, но пококетничать с кем-то, похоже, не лишнее. Я же никогда до этого лета подобного не делала.

— Чонён, помнишь, я тебе говорил, чтобы ты не увлекалась здесь… Я не хочу выглядеть моралистом или читающим нравоучения, но ты очень привлекательная девушка, а они — молодые, застоявшиеся в стойлах жеребцы…

— Чимин, если ты пытаешься меня обезопасить или предупредить…

— Дело не только в этом. Я не хочу, чтобы в этом месте искушения влияли на ход событий. Пойми, я больше всех упрашивал взять тебя на обучение, я ощущаю ответственность за всю эту ситуацию, и нет, я не боюсь обвинений, если что-то пойдёт не так, я готов отвечать за все свои решения, но я очень надеюсь, что моя светлая инициатива послужит созданию чего-то не менее светлого.

Я посмотрела в его глаза и заметила, насколько он серьёзен. Да, Чимин не шутил, его беспокоила не только я, но и мальчишки, ребята, для которых обучение ещё не завершено, а они, из-за меня, могут поддаться не тем мыслям. И я сама почерпну здесь не только те знания, которые входят в монастырскую программу. Я положила ладонь ему на плечо, не вкладывая в это ничего, кроме дружбы и признательности.

— Чимин… Помнишь, ты спрашивал, было ли у меня что-то с Чжунэ?

— Я полез не в своё дело, знаю, извини…

— У нас ничего не было, Чимин, — прервала я его исповедью. Он взглянул на меня исподлобья, украдкой. Но я не смутилась: — Я ничего лишнего здесь себе не позволю, не волнуйся. Я знаю, зачем я сюда пришла, и я тебе очень благодарна, что ты дал мне эту возможность. Тебе не придётся пожалеть о своём решении.

Сказано было всё, что требовалось. Чимин принял мой довод и понял его, я увидела это. Но в его взгляде, помимо серьёзности, проскочило что-то ещё. Нет, не проскочило, оно там появилось и осталось. Что же это? Не знаю, но смотреть он на меня стал как-то иначе.


Вечерняя банная процедура благотворно влияла не только на организм и гигиену, но и на душевное состояние. Сидя голым, человек не в состоянии рисоваться или скрывать что-то, а если и в состоянии, то это ему даётся труднее, чем когда он в одежде. Впрочем, я не думала, что кто-то из нас четверых, девчонок, способен лгать или вести себя заносчиво. После приезда мужа даже Заринэ стала добрее и отзывчивее, чаще улыбалась и говорила что-нибудь. Не могу сказать, что взгляд её прежде был надменным, но выражение лица, хмурое, с всегда поджатыми губами, заставляло держать дистанцию. Теперь же оно стало если не дружелюбным, то благосклонным.

Как и обещала, она пришла немного позже нас, после чего медленно подкралась к бочке, в которой сидела Элия, и сунула туда кончики пальцев. От воды пахло травами, а вокруг — влажной древесиной, соснами и можжевельником. Мы не распаривали сильно помещение, зная, что одна из нас в положении, и ей это навредит.

— Да не горячо уже, золотая наша, — улыбнулась внучка настоятеля, — забирайся.

— Золотая? — удивилась я. В одном из диалогов в беседке, ребята сказали мне, что девушки, даже если отучатся, станут не золотыми, а серебряными, потому что золотыми могут быть исключительно парни. Они где-то прочли о некой легенде, что когда-то спутницы у воинства уже имелись, и именно так их и величали.

— Её имя так переводится, — уточнила Элия, покосившись на Заринэ в поисках подтверждения. Та кивнула.

— Да, оно переводится как «золотая».

— Какое совпадение! — восхитилась я, подобравшись к бортику бочки и положив на него ладони, а поверх — подбородок. — Наверное, родители тебя очень ждали, раз дали такое красивое имя?

Заринэ осторожно погрузилась в воду и, убедившись, что не поскользнётся, повернулась ко мне:

— У меня было четыре брата… старших… Отец ими очень гордился. Баловал их. Они выросли лентяями, ничего не хотели делать, ничем заниматься. Хозяйство всё разваливалось. И отец решил, что нужна дочка, чтобы выгодно продать за богатого. Чтобы я принесла ему богатство, он назвал меня так. — Объяснение Заринэ развеяло моё радужное представление о мифических любящих родителях.

— А мама? — несмело уже спросила я.

— Она никогда отцу не перечила, боялась. Вот, даже родила дочку, как тот и велел, — слабо улыбнулась персиянка. — Что она могла сказать? Когда нашёлся покупатель, дал… дающий… давший за меня много денег, меня за него и выдали. Правда, половину выкупа за меня старший брат проиграл туда же… тогда же, — поправила она себя, говоря с акцентом, и иногда путая слова, — в тот же год.