— Сделанный через задницу, короче, — подытожил вслух Диэйт и, когда на него развернулись некоторые товарищи, а так же упал взгляд мастера Ли, парень опустил зарумяневшееся лицо: — Извините.

— Так тоже можно сказать, — не стал его порицать мужчина, кивнув, — всё, что делается неправильно мы так и обозначаем в наше время. И у меня к вам возник вопрос, как вы думаете, какого же типа искусства нужно придерживаться нам, золотым, в своих предпочтениях? Аполлонического или дионисийского?

— Аполлонического, — подняв руку, сказала я, — потому что оно дарит свет, идёт от солнца и оно — разумно.

— Есть ещё варианты? — улыбнулся мастер Ли.

— Ну, точно не дионисийского, — согласился со мной Усон, — если оно связано с виноделием, то и с опьянением, а вдохновение в состоянии опьянения вряд ли даст хорошие результаты.

Большинство ребят закивало и подтвердило свой выбор: золотые должны симпатизировать аполлоническому искусству, и только Джунхуэй молча поднял руку и ждал, когда ему дадут слово.

— Да, Джунхуэй? — заметил его мастер Ли и призвал всех образовать тишину. Когда голоса умолкли, молодой человек произнёс:

— И в кривом, и в прямом увидишь высшее в природе. Так сказал Чжуан-цзы, философ из учёных Ста Школ. Я считаю, что мы должны одинаково ценить оба вида искусства, и всегда находиться посередине между ними, чтобы видеть оба с равного расстояния и сохранять гармонию. Вы говорили о четырёх основных первоэлементах. В Китае знают и пятый — металл, он записывается иероглифом «золото», цзинь. Это та квинтэссенция, которая скрепляет остальные и позволяет им циркулировать здоровым образом, но она никогда не сливается с ними, потому что она — другого рода.

Мастер Ли излучал одобрение, восторг и отеческую любовь своими глазами, которые не отвёл от Джунхуэя, даже когда тот закончил. Мудрый учитель всегда рад успехам своих учеников, даже когда они достигают такого уровня, что им уже нечего дать.

— Именно. Верно, мальчик мой. Но фраза о том, что металл другого рода немного заносчивая, эдак не далеко возомнить себя богами, управляющими миром, и вслед за Эмпедоклом куда-нибудь кинуться, — с иронией поправил его мужчина. — Мы не управляем, мы — исправляем, запомните это. И для этого, да, мы должны всегда быть с открытыми глазами и слушающими ушами, мы ни от чего не должны отворачиваться, наше дело — понимать и разбираться, а не рубить с плеча. И к слову о иероглифах, в китайском языке есть и ещё один, примечательный: две горизонтальные черты, вверху и внизу, небо и земля, они посередине соединены вертикальной, столбом, образующим связь между землёй и небом, — спохватившись, мастер Ли встал и нарисовал его на доске, комментируя по ходу выведения черт, — а на равном расстоянии от неба и земли, в центре этой вертикали, есть ещё чёрточка, подразумевающая человека. С помощью этого иероглифа записывают слово «король», «правитель», он же сам по себе означает правление и установление власти. Как вы можете догадаться, это говорит нам о том, что только золотая середина, полная гармония должна управлять и властвовать где-либо. Гармония — да, но не люди, впитавшие её в себя. Мы проводники справедливости, равенства и благоденствия, молодые люди. Проводник — это не источник, а потому мы слушаемся законов и предписаний, которые хранятся здесь, в нашем добром Логе не одну тысячу лет.

— А что же тогда источник? — задал вопрос Джихун, парнишка, с которым я познакомилась буквально на днях, побывав с ним в спарринге.

— А это уже повышенный доступ секретности, — подмигнул ему мастер Ли, не то шутя, не то всерьёз обещая, что когда-нибудь можно узнать какую-то тайну.

— Так всё-таки, какое искусство неправильное? — запутался Сону, перечитывая собственные заметки. — Созданное по пьяни или изображающее уродов? А что тогда за уродство принимать? То, что не размножается?

— Гомосеков? — захихикал Хоши.

— Сказали же вам — недолговечное и созданное без души, без любви! — обернулся к ним Минхён, разъясняя.

— А гомосеки уроды — это без сомнений, — с отвращением проворчал Рен. За интернациональным столиком я поверхностно узнала, что его в неполные шестнадцать лет похищали, чтобы отдать на забаву извращенцам-миллионерам, геям или педофилам, я так и не поняла, от которых его успели спасти золотые[59]. С тех пор Рен превратился в жуткого ненавистника всего «нетрадиционного». Да и просто ворчуна.

— Видимо, к этой теме нам придётся ещё не раз вернуться, — признал мастер Ли её сложность, — а сегодня напоследок хочу вернуться вот к чему. Как я уже сказал, у разных предметов есть разное предназначение: житейское, религиозное, культурное. Перцепция[60], мировоззрение людей могут быть соответствующими, у религиозных людей — религиозными, у посвятивших себя искусству — художественными, и живущих простой и незатейливой жизнью — бытовыми. Но тогда у каждого человека будет и своя мораль. За принадлежность к истинной морали борьба шла всегда, и чаще всего между наукой и религией, однако нужно понимать те требования, о которых я говорил. Для науки морально будет то, что привносит удобства человеку, облегчает его существование, для искусства морально будет то, что эстетично, а для религии морально будет то, что соответствует догмам конкретной конфессии, например, отказ от удовольствий или бескорыстность. И если встретятся два человека, один с религиозным мировоззрением, а другой с обыденно-научным, то они никогда не поймут друг друга, потому что для них смысл морали будет заключаться в совершенно разных понятиях. Но ведь авторы музыки, книг, фильмов и памятников — это именно люди с каким-то мировоззрением, и оно может отличаться от вашего. Вы предъявите к искусству требование высшей степени — моральность, но и мораль не абсолютна, как я только что сказал. Да, в узком понимании мораль — это соотношение добра и зла, но не всегда же это олицетворение рогатого Дьявола и ангела с крылышками, которые ведут противоборство. В быту злом может быть мусор, лень супруга, болтливость подруги, в религии злом является непослушание или недержание поста. А искусство при этом лавирует между тем и этим, то становясь конкретизированным, то отстраняясь от всего и превращаясь в абстракцию. Но, всё-таки, Минхён подчеркнул главное. Созданное без любви — плохо, чем бы оно ни являлось, а созданное без любви и ради денег — плохо вдвойне. Создать для продажи одежду и мебель — это одно, но создать для продажи бессмыслицу — другое. Человек, одевший и обувший кого-то, имеет право на вознаграждение, а тот, что хотел лишь получить, но ничего не смог дать — заслуживает поругания, но не благодарности.

— А какое у нас мировоззрение должно быть? — спросил Самуэль и запоздало поднял руку, поняв свою оплошность, что заговорил до разрешения. Но мастер Ли никогда не отчитывал за такие мелочи.

— Вы — монахи, значит, должны понимать мораль религии, вы — воины, занимаетесь боевыми искусствами, значит, должны понимать мораль художественную, вы — люди, мужчины, и должны понимать мораль бытовую. Никакой первостепенности тут нет. Без чего легче жить: зрения, слуха или языка? Левой руки или правой? Вы — золотые, цельные личности, в вас должна быть гибкость, вы должны уметь ею пользоваться, а зло вы научитесь чувствовать, если не умеете сейчас. Пропаганда насилия — зло, порнография — это зло, распутство — это зло, хамство — зло, равнодушие тоже.

— А бранные слова? — подняв руку и дождавшись кивка учителя, спросил Диэйт.

— В нужное время и в нужном месте — нет, но определять это время и место тоже научит опыт. Допустим, как бы ты не был зол на девушку или женщину, ты никогда не должен при ней материться, и при детях говорить грязные слова — непозволительно. Но если тебе нужно обезоружить врага или поставить на место нахала, то здесь запреты ни к чему.

— А я вот чего не пойму, — опять попросил разрешения сказать Сону, — почему, если Дионис был богом веселья, дионисийское искусство — пессимистичное?

— О, мальчик мой, — поднял ладони мастер Ли, — его веселье — это эффект вина и опьянения, но у каждой подобной радости есть похмелье, а оно намного грустнее и горше тоски, которую испытывал до пьянки.

Урок вновь дал мне много пищи для ума и размышлений. Правда, под конец меня так и подмывало спросить самого мастера, а напивался ли он когда-нибудь? Но по уставу монастыря лезть с личными вопросами было нехорошо. Я и так иногда совала нос не туда, куда следовало.


Когда наш старший класс вышел, в помещение повалил, как горох, младший. У них теоретических занятий было больше, а ещё и мастер Ли, и Нгуен проводили много времени с мальчишками за медитацией и индивидуальными беседами. Было ясно, что чем раньше будущие воины усвоят кодекс чести золотого воина — тем лучше. Взять старших мастеров — Лео, Хонбина и Эна, они действительно были куда более несгибаемыми, хладнокровными и воспитанными, чем те же Чимин, Мингю, Хоуп. А всё почему? Потому что они выросли тут с детства, а остальные пришли в подростковом или юношеском возрасте. Или я ошибаюсь, и дело в возрасте «за тридцать» и опыте?

Мы с Верноном, Диэйтом и Джунхуэем медленно пошли по солнечным ступенькам к лавочкам, окруженным яркими хризантемами, обсуждая поданный нам материал. Джунхуэя товарищи обозвали умником, но он не обратил на подначивания никакого внимания. Если Даниэля нельзя было ничем сбить с пути совершенствования в боевых искусствах, то его, похоже, ничего не останавливало перед стремлением к знаниям.

Нескольких ребят, Себина, Джей-А и Сынгвана, с которым я пока что ещё толком не общалась, позвал за собой внезапно появившийся мастер Лео. В столовой надо было подновить крышу, подлатать окна (от старости кое-где рассохлись рамы), и молодых людей отозвали на хозяйственные работы. Вчера я видела, как обновляли краской и лаком крыльцо храма, и мастеру Лео помогал младший класс. Вот уж правда, производство идеальных мужчин: и сильные будут, и умные, и всё уметь по дому. Жаль, что больше половины из них, насколько я успела услышать, о женитьбе и девчонках и не помышляют. А ведь им тут ещё и верность всему прививают! Ну, разве что с Мингю что-то пошло не так, но в семье же не без… Нет, не буду его обижать, тем более что словом, которое присутствует в пословице, красавца-привратника никак не назвать.