— Но дурной пример заразителен, — цокнул языком Вернон.

— Закаляйтесь, — пожал плечами мастер, — сильный, здоровый и крепкий всегда имеет больше шансов не подцепить заразу. А ещё… — мужчина присел, оставив выпрямленной свою хромую ногу. — Да, многие из вас оказались в Логе в очень юном возрасте, кто-то даже в детстве. Но, на самом деле, я всегда был сторонником добровольного попадания сюда, не от безысходности, а по внутреннему наитию, в сознательном возрасте. Буддизм ведь тоже отрицает бегство от соблазнов и страстей, он советует исчерпать их, устать от всего, чтобы оно не лезло в голову, не приходило на ум неподконтрольно, а затем уже обращаться в монашество. Так же и здесь. Закаляться — это одно, а вот сделать прививку — другое. Попробовав, испытав на себе грязь, уже не станешь ею соблазняться, искушённый уже не искусится. Поэтому те из вас, кто пришёл сюда с так называемым тёмным прошлым, кто испытал и пережил пороки, удовольствия или насилие, вы вдвойне защищены от манящих дурных примеров, которые вряд ли вас уже перетянут на свою сторону.

Как обычно, в живом диалоге, а не односторонней лекции, мы слушали сразу о многих вещах, гармонично выходящих одна из другой. Принявшая к сведению рассуждение о прощении, я задумалась и о «прививке». Была ли она у меня, если я пришла сюда по собственному почину? Несмотря на предвзятое мнение о Чжунэ и свои принципы, я ведь пошла на отношения с ним, он обвёл меня вокруг пальца, пустил пыль в глаза, накидал лапши на уши — что там ещё можно сделать? Он сделал всё, и я поддалась. Но теперь, испытав горькое разочарование, повторю ли я когда-нибудь ошибку? Наверное, мастер Ли прав, и иммунитет вырабатывается не знаниями, а практическим опытом. Но речь шла не совсем об этом, а о дурном примере. Несколько раз с тех пор, как узнала, что всё, идущее от Чжунэ, было обманом, я хотела уподобиться ему, тоже позабавиться с ним, стать так называемым «козлом и мерзавцем» в женском обличье. Я хотела отомстить. Без прощения, выходит, мы уподобляемся тому, кто нам навредил — своим врагам, вот почему прощение так важно. Выходит, не такие уж разные темы на уроке мы обсудили. Месть, прощение и умение оставаться собой самим — всё тесно сплетено и не может рассматриваться одно без другого.

— И всё-таки, месть мне кажется чем-то закономерным, — сказал присоединившийся к нам сегодня в беседке Рен. Иногда наши ряды пополнялись ещё кем-нибудь, иногда наоборот нас тут собиралось всего три-четыре человека. — Если все мы понимаем, что от жизни чаще бесполезно ждать воздаяния, и под лежачий камень вода не бежит, то почему мы не можем мстить за себя, мстя за других?

— Возможно, дело именно в хладнокровии, — предположил Вернон, — когда ты не беспристрастен — ты теряешь голову.

— Ну, а если не теряешь? Если сумеешь остаться выдержанным и предусмотрительным? Тогда можно мстить?

— Да не знаю я, если мастер Ли говорит, что нельзя — тому есть свои причины.

— А мой наставник говорит, что в малых дозах позволительно всё.

— Это он про спиртное, — засмеялся Диэйт.

— Нет, он сам вообще не пьёт.

— У тебя есть другой наставник? — удивилась я.

— Ну… не совсем так. Конечно, мастер Ли — высший авторитет, но каждый начинающий воин может выбрать себе опытного воина, чтобы обучаться у него дополнительно и чтобы за ним приглядывал кто-то, направляя на путь истинный индивидуально, — пояснил Рен, — у меня образец для подражания Сольджун, видела его?

— Нет, но слышала. Это что же, я тоже могу себе выбрать эм… покровителя?

— Я думал, что у тебя это Чимин, — сказал Самуэль. Точно же, у меня есть личный тренер, как я могла забыть? Просто почему-то подумалось, что если бы предоставили свободный выбор, я бы попросила Чонгука… С другой стороны, а если мастер не хочет быть привязан к какому-то ученику? — А если мастер против? Не хочет быть наставником?

— Случаев отказа в стенах Лога ещё не было, — улыбнулся Джунхуэй, — когда я попросил мастера Эна быть моим учителем, он меня чуть не обматерил, потом сказал, что редко тут бывает, поэтому мне лучше посмотреть на кого-нибудь другого.

— И ты выбрал другого? — уточнила я.

— Нет, я ещё раз попросил мастера Эна. Теперь он мой наставник. Пусть и вижу его раз в полгода, но это неважно. Настоящий духовный наставник способен коротко и надолго впечатать нужную информацию в голову.

— А мне и мастера Ли хватает, — сказал Диэйт. — Я согласен со всем, что он говорит.

— Но он уже не первый десяток лет живёт в этих стенах, не сражается, и немного оторван от реальности, — заметил Рен. — Он сам был воином тогда, когда люди не знали, что такое мобильные телефоны и интернет. Конечно же, есть некая вечная мудрость относительно морали, но методы борьбы меняются, мы же не с топорами на врага бегаем? А если мы не остались в каменном веке, то и сейчас нужно идти в ногу со временем, а без помощи молодых наставников ничего не получится. Они проводят недели и месяцы на фронтах, они уже многое знают лучше.

— Если вопрос будет стоять о тактике и вооружении, то пожалуй, я с тобой соглашусь, — кивнул Ямада, — но покуда мы говорим о нравственном начале, всегда в первую очередь следует держаться мнения мастера Ли.

— Трудно точно сказать, что месть — вопрос нравственный, по мне, всё-таки, она имеет отношение к стратегии борьбы, — упрямо толковал Рен.

— Теперь ещё будем спорить о том, к какой сфере относятся понятия? — проворчал Вернон.

— Я не спорю. К тому же, вы же слышали на уроках — истина не кристаллизовавшееся во времени и пространстве явление. Если для какой-то ситуации истина в том, что мстить — безнравственно, то для другой ситуации месть — средство борьбы.

— В этой риторике попахивает софистикой, — прокомментировал Джунхуэй.

— Словоблудие — не для золотых, — гордо изрёк Диэйт.

— Напротив, почему же? — положил ему на плечо ладонь Джунхуэй, как бы осадив, но мягко, отечески, хотя если и был старше, то на каких-нибудь несколько месяцев, не больше. — Если уж говорить о методах и стратегии, то дипломатия — одно из лучших средств. Если есть возможность договориться, то надо пользоваться ею, а не махать кулаками. Умение вводить в заблуждение на словах и ездить по ушам должно присутствовать в любом золотом ровно так же, как и умение драться.

— А я вот не умею красиво говорить, — вторглась я в разговор, — и врать у меня плохо получается, а распознавать обман — и того хуже. В детстве я свято верила, что лгуна можно выявить по красному лицу, но с возрастом поняла, что не всё так просто. Только одна моя сестра умеет краснеть от неловкости или неправды.

— Да, современные обманщики — это искусствоведы лжи и её же великолепные творцы. Физиогномика и психология помогают конспираторам, — откинувшись назад, рассуждал Джунхуэй, — можно купить литературу о том, какие мышцы или бессознательные сигналы выдают нас во время вранья и хорошенько отрепетировать отсутствие этих признаков у зеркала, и всё — неразоблачаемый врун готов.

— Неужели никак нельзя догадаться, обманывают или нет? — отчаялась я.

— Из контекста, пожалуй, можно. — Китаец прищурился и, будто достав с невидимой полки воспоминание, сказал: — Когда в Шэньчжэне погибла моя семья и я остался один, меня пробовала завербовать группировка драконов. — Я вздрогнула. Везде они! — Но я знал, что они виноваты в смерти родителей, поэтому смотался. Но короткое время, что довелось с ними общаться, скрывая, чей я сын, чтобы и меня не грохнули, подарило мне один хороший урок. Всегда нужно задумываться, кому выгодно происходящее, и что именно выгодно человеку, с которым имеешь дело. Если думать об этом, а не о том, что тебе говорят, то скорее разоблачишь ложь, чем пытаясь присматриваться к лицу. Многие вещи виднее со стороны, а не при близком рассмотрении. Иногда что-то видно под определённым углом, а если смотреть прямо — не видно. Вспомните сказки про вампиров? Если на них смотреть, то не понятно, кто он, а взглянешь в зеркало — отражения нет, значит, вампир. В жизни так со многим. Чтобы что-то понять, надо поискать около или рядом, а не в самом предмете.

— Кто-то корчит Шерлока, — усмехнулся Вернон, но Джунхуэй и ухом не повёл, проигнорировал. А я была согласна. Не упрись я настолько тесно в Чжунэ, никогда бы не прозевала его своловство, ведь пока я держалась подальше, всегда наблюдала, какая же он дрянь.

— Послушайте, — привлёк наше внимание Самуэль, — а я вот что подумал… Эта история про Будду. Он ничего не ответил недругу, не вступил с ним в перепалку, а того в конце концов самого чуть не порвало от ярости. Может, вот в чём штука? Отсутствие мести — и есть самая лучшая месть! — щёлкнул он озарёно пальцами. Я восхитилась его смекалкой. Пока мы тут о чём-то спорили, приводя доказательства, он молча посидел, покумекал, и вывел простое, как и всё гениальное, решение.

— Если бы всё так просто работало, — вздохнул Ямада, — но многие дела, оставленные без ответа, не карают их совершителей.

— И всё-таки, — улыбнулся Джунхуэй, — равнодушие страшнее ненависти. Как там говорится? Не бойтесь злодеев, творящих зло, бойтесь равнодушную толпу, с чьего молчаливого попустительства это зло свершается.

— И то верно, — согласился Рен, — непросвещённое и легко внушаемое общество, не способное оказать сопротивление властям или низменной моде — отвратительное явление. Невежество — та самая буддийская свинья — приносит горе и грязь. Я бы даже сказал, что невежество и равнодушие — это одно и то же, разве глупость ни есть отсутствие интереса к знаниям? Разве глупость ни есть отсутствие желания развиваться? Определённо, дураки — равнодушные и бессердечнейшие люди.

— Многие психологи пытались доказать зависимость глубины чувств от уровня интеллекта, — сказал Джунхуэй.

— И как, успешно? — поинтересовался Вернон.