— В гости уехали, послезавтра вернутся.

— У тебя очень хорошая мама, добрая такая, и красивая.

— Спасибо, — был польщён комплиментом Джуниор. Он любил свою мать, и ему было приятно, что кто-то её оценил. Они с Наён вошли в подъезд и поднялись к нему. Уже бывавшая здесь девчонка разулась и смело прошла на кухню. Пока парень раскладывал продукты по полкам, она сориентировалась и сама поставила чайник.

— А тебе оставили поесть? — между делом поинтересовалась Наён, будто не видя, что Чжинён купил не только мороженое. — А то я могла бы приготовить тебе обед, раз тебя одного оставили…

— Не стоит, я самостоятельный, — наконец, улыбнулся и Джуниор. Ему было смешно, что о нём попытались позаботиться, как о маленьком мальчике. — Я сам неплохо готовлю.

— Серьёзно? — хлопнула в ладоши Наён, развернувшись к нему. — Тогда я хочу это попробовать. Никогда не ела ничего, приготовленное руками мужчины.

— А как же в кафе? Повара часто именно они.

— Ой, ну я же не знаю, когда прихожу в кафе, кто именно у плиты стоит. Возможно, мне никогда не везло и я ела только от рук поварих. Угостишь? — присела школьница, расправив складки скромной юбочки. Верх — белая блузка, низ — от школьной формы.

— Ладно… Я и сам ещё не обедал. Тогда, пообедаем — потом чай, — кивнул Чжинён.

— Спасибо. Знаешь, так здорово, что тебя встретила, а то Дахён не выходит гулять, собирается с семьёй и братом куда-то отдыхать, мне одной так скучно… Впрочем, меня звали, но я предпочла остаться и готовиться к экзаменам. Но сам понимаешь, занятия — это одно, а вот даже пойти и прогуляться не с кем.

— У тебя вроде много подруг всегда было?

— Да, но многие разъехались. Август, что ты хочешь?

— Согласен. — Джуниор поставил тарелки и принялся греть еду. Так-то он считал, что неплохо готовит, но прежде это ели только он, мать с отцом, да друзья. А из неблизких знакомых его стряпнёй никто не питался. Вдруг Наён не понравится? Вдруг его хвалили только по дружбе?

Он налил острый рыбный суп, свой любимый, который как раз себе и приготовил ещё вчера. Пододвинул одну тарелку себе и, уткнувшись в неё, стараясь не смотреть, как принимается за трапезу Наён, стал работать ложкой.

— Очень вкусно, — прозвучало через некоторое время. Принимать хвалу в свою сторону Чжинён не умел вообще. Ему всегда казалось неправильным, когда мужчин за что-то хвалят. Парни должны делать всё хорошо, максимально, на сколько могут, и за это их благодарить никто не должен, ну, а комплименты внешности и характеру мужчины — это ниже их достоинства. Так всегда вразумлял его папа.

— Спасибо, — покраснев, пробормотал Чжинён.

После еды перешли к чаю. Наён делилась впечатлениями о посещении университета Корё, куда съездила на экскурсию, спрашивала об экзаменах, заставила Джуниора вспомнить события двухгодичной давности, и пока он воспроизводил это в памяти, действительно забыл о многом, что тревожило в последнее время. Вопросы и ответы всё лились и лились, Наён явно никуда не спешила и сама в сторону двери не смотрела. Когда же Джуниор подумал о том, что она не уходит, не смог выжать из себя никаких слов о том, что ей, возможно, пора. Ему это виделось некрасивым, неприличным, взять, да спросить человека, не хочет ли он вернуться к себе домой? После таких вопросов к нему в гости точно перестанут приходить. Поэтому оставалось только поддаться течению беседы, а она вылилась в просмотр фильма. На кухне сидеть стало жарко, даже кондиционер не спасал, а зал окнами смотрел на теневую сторону. В итоге, Наён только с титрами сама засобиралась домой, благодаря за обед, чай и отлично проведённое время.

На следующий день она позвонила в его дверь с каким-то самодельным чизкейком. Отказать в чае вновь не позволило воспитание. Чаепитие опять затянулось надолго.


В будни вернулись родители и подработка. Чжинён покидал квартиру с радостью, убегая со двора подальше. Сменить обстановку, окружение — всё! Занять руки, мысли, отвлечься. Консультировать покупателей по техническим вопросам ему давалось без труда, как будущий инженер, метящий на должность в «Самсунг», он отлично знал плюсы и минусы любых моделей телефонов, и не только этой фирмы. Сосредотачиваясь на обслуживании и оформлении покупок, он до конца смены чувствовал себя комфортно, а в финале рабочего дня домой идти не очень-то хотел.

Вернувшись с подработки во вторник, он нашёл дома Наён, болтающую с его мамой. Обе любезничали и мило щебетали друг с другом, не садясь ужинать в ожидании Джуниора.

— Вот, вернулся! — поднялась мать, спеша к плите. — Что ж ты Наён не сказал, до скольких трудишься? Она не знала.

— Или прослушала, мне так неудобно, — разрумянилась она, тоже поднимаясь и собирая со стола чашки. Потеснив аккуратно хозяйку, девушка сама их помыла и поставила на полку. — Ты сказал, что подрабатываешь по будням, но я не помню, сказал ли до скольких часов? Мне показалось, что ты сказал до шести…

— Я, честно, сам не помню, сказал ли время, — потёр шею Чжинён. Наблюдая за тем, как собирается семья на ужин — подтянулся и отец — и как ему самому достаётся место рядом с Наён (до этого они сидели напротив, разделяемые столом), парень ощущал себя не в своей тарелке. — А ты… что-то хотела? — спросил он у старшеклассницы. Брови Наён виновато приподнялись и, словно ища защиты, она перевела взгляд на маму Чжинёна. Та, услышав вопрос, ответила сама:

— Она принесла тебе попробовать рисовые пирожки — вкуснятина! Ты извини, я их попробовала вперёд тебя.

— Ну что вы, они не такие уж и вкусные, — отмахнулась Наён. — Помните то имбирное печенье, что вы делали? Вот это было очень вкусно. Вы меня научите печь такие же?

— Да что там, тоже мне, деликатес, — довольная, но играя в смущение, засмеялась женщина. — Ничего сложного, научу, конечно. Приходи завтра во столько же, как раз, пока Чжинёна дождёмся, испечем с тобой его.

— С удовольствием!

Джуниор смотрел на происходящее, и не мог вставить ни слова. Что это? Заговор против него? Если в дружеском поведении Наён он не находил ничего навязчивого, напротив, она скрасила его одинокие часы, то мама будто за уши притягивала ему невесту. А бедная девчонка, кажется, не могла отказаться, потому что возражать старшим не умела. Когда она ушла после ужина, мать, к тому же, первой завела беседу, разоблачая себя:

— Какая она хорошенькая, а? Сынок, чудо, а не девочка.

— Нормальная, — пытаясь смыться с кухни, чтобы не слушать этого, поднялся Чжинён. Но женщина остановила его продолжением:

— Без дурных привычек. Я родителей её знаю — очень хорошая семья. — Намёки можно было не продолжать, Чжинён всё понял и, чтобы не ругаться, просто вышел и ушёл в спальню. Это было его любимым средством сопротивления — молчаливый протест. Ругаться и ссориться с отцом или матерью он не любил и не хотел. Что он скажет матери о Наён? Да, та всё правильно говорит: симпатичная, правильная, из благополучной семьи. Но какое это имеет значение, если ему нравится совсем другая?

Мать, всё-таки, устав от продолжительной тоски сына и его бирючества, не оставила его в покое и догнала в комнате. Войдя и прикрыв за собой дверь, она села рядом с ним на кровать. Положила заботливую ладонь на плечо и, без настойчивости или строгости, а мягко прошептала:

— Сынок, забыл бы ты Чонён, а, родной? Она тоже хорошая, я же ничего не говорю, добрая девчонка, но не такая тебе нужна. Она сорви голова, всегда с вами, мальчишками, гуляла, вот вы все к ней и попривязывались. Она тебе хороший друг, но ты это с любовью не путай. Тебе нужна другая. Да и ей ты, мальчик ты мой ненаглядный, не нужен. — Чжинён сомкнул сильно веки, силясь что-то ответить, но не мог. Только задышал тяжелее. Мать погладила его по спине. — Прекращай, ты взрослый уже, подростковые страдания в прошлом. У тебя третий курс впереди, моргнуть не успеешь — диплом и самостоятельная жизнь. Тебе в ней рядом нужна ласковая, заботливая девушка, которая всегда с тобой будет, поддерживать, семью нормальную тебе даст, а Чонён что? Ей только восемнадцать…

— Наён тоже, — не выдержал Джуниор. Мама замолчала. Подумав, заметила:

— Посмотри, как она на тебя смотрит. Какая готовность угодить, покладистость! Ей не придёт в голову тебе нервы трепать и условия какие-то ставить.

— Чонён не ставила мне никаких условий, откуда ты берёшь всякую ерунду?! — обернулся Чжинён, убирая от подбородка руки, на которых он лежал.

— Я же не говорю, что она ставила, я говорю, что Наён, как и положено девушке, поступится своими интересами ради мужа, вертихвостить не будет, и вообще, ты уж меня извини, но она всегда среди девочек, а не парней, как кто-то. Что можно подумать о девушке, которая днём и ночью с гурьбой молодых людей носится?

— Да ничего не думай, мама! Не надо думать о том, чего не знаешь! Вот я знаю, поэтому ничего ненужного не думаю! — повысив голос, сорвался Чжинён и встал. Мать, не привыкшая к агрессивным проявлениям от сына, и сама не зная, что ещё добавить, ретировалась. Джуниор, тотчас раскаявшийся, что не сдержался — очень уж его задевало, когда трогали Чонён, — не прислушивался, куда она ушла, но, судя по всему, пошушукалась с отцом, потому что через некоторое время явился он и выговорил сыну, что тот расстраивает маму.

— Что ж ты кричишь на неё? Она же как лучше для тебя хочет!

— Я не кричал на неё, прости, — потупился Чжинён. — Она… она просто плохо о Чонён отозвалась… она же знает прекрасно Чонён с детства, зачем она так?

— Чжинён, быть пацанкой в детстве — это одно, а когда девушка уже становится… ну… почти женщиной, когда на неё парни смотрят, как на женщину, а она всё ещё среди них трётся, не понимая, что вести себя прежним образом пора прекращать — это совсем другое. Люди должны взрослеть и меняться, а мать просто не хочет, чтобы о тебе, или твоей спутнице — кого бы ты ни выбрал, — сплетничали и говорили плохо. Тебе самому понравится, если о твоей жене когда-нибудь скажут, что она какая-то там, — отец повихлял ладонью, — что она по переулочкам шастает с тем и этим? Понравится? Ну?