Слуги поклонились ему, почтительно бормоча «месье маркиз». Наиболее смелая Колетта с радостным видом указала на лестницу:

– Мадам баронесса родила.

– Я это понял, – отозвался Эдмон, явно очень взволнованный. – Жанна, поздравьте баронессу от моего имени. И почаще давайте мне знать, как она. Я буду в охотничьем домике.

– Да, месье.

– Подождите минутку, я хотел бы передать ей записку… Надеюсь, вы приготовите баронессе что-нибудь такое, что поможет ей восстановить силы. И позаботьтесь о том, чтобы все было красиво, прошу вас. С момента моего появления на свет в этих стенах впервые находится новорожденный. Это событие нужно отпраздновать как следует…

Полчаса спустя доктор Малар, забираясь в свою повозку, увидел подбегающего к нему маркиза.

– Дорогой доктор, опасность уже позади? – выпалил Эдмон. – Ребенок и его мать здоровы?

– Да, вы можете ни о чем не беспокоиться. За баронессой приглядывает повитуха, а вечером я заеду, чтобы еще раз ее осмотреть.

– Очень хорошо, благодарю вас.

Эдмон уже отошел от дома, когда с крыльца его позвала тетя Каролина. Кружевной чепчик криво сидел на ее седовласой голове, однако на лице ее читалось ликование.

– Племянник, не убегайте! И не заставляйте меня спускаться по этим ступенькам: я всю ночь бодрствовала у кровати Амелии! Идите же сюда, поцелуйте меня!

Маркиз подошел к тете и крепко прижал ее к своей груди. Он был не в силах говорить, но выслушать ее ему пришлось.

– Завтра вы придете, Эдмон, чтобы посмотреть на этого чудного малыша, – сказала она. – Боже мой, какое же это тяжелое испытание – роды! Согласитесь хотя бы на то, чтобы я показала вам ребенка в большой зале.

– Может быть, завтра, Нани, может быть.

* * *

Жанна вырвала Амелию из объятий целительного сна, поставив у ее кровати тяжелый поднос, от которого исходил приятный аромат кофе. Молодая женщина, все еще сонная, спросила:

– Где мой ребенок? И тетя Каролина?

– Ваш сын спит в соседней комнате, баронесса; повитуха не отходит от него. Месье попросил меня поздравить вас и проследить за тем, чтобы вы хорошо отдохнули.

Жанна улыбнулась. Она окинула поднос удовлетворенным взглядом. Все было сделано как надо. Она позаботилась о том, чтобы все это выглядело аппетитно и изысканно: кружевная салфетка, чашка из английского фарфора, расписанная ландышами и нарциссами, сырники со смородиновым желе, румяные бриоши и горшочек со сливочным маслом.

– Куриный бульон пока не готов, поэтому я принесла вам завтрак, – добавила она.

Амелия была восхищена увиденным и поняла, что проголодалась. Она хотела поблагодарить служанку, но тут ее внимание привлекла одна деталь. В узкой изящной вазе стояла, чуть наклонившись, распустившаяся красная роза. Рядом лежал голубой конверт.

– Розу и письмо передал для вас маркиз, – пояснила служанка.

– Спасибо, Жанна. Можете меня оставить, я с удовольствием поем.

Оставшись одна, Амелия блаженно вздохнула. Окно было открыто, и ей были видны ближние холмы и верхушки растущих вдоль ручья ясеней. Утреннее небо было нежно-серым. До нее доносилось пение дроздов и синиц.

При виде такой гармонии и красоты она почувствовала, что ее переполняет счастье. Она быстро закрыла глаза и принялась молиться:

«Софи, простите меня за то, что я так счастлива. У меня есть сын. Я видела его лишь мельком, и я уже по нему скучаю. Я буду любить его всей душой, Софи, как это делали бы вы и все те женщины, которых природа лишила счастья материнства. Когда он вырастет, я расскажу ему о вас. Да хранит вас Господь на небесах!»

Амелия с серьезным видом перекрестилась, затем пристально посмотрела на голубой конверт. Открыть его она не решалась, пока любопытство не взяло верх.


Дорогая Амелия,

вчера вечером, ближе к полуночи, узнав о том, как вы страдаете, я стал вышагивать по террасе. Я услышал какой-то крик, затем голоса, затем снова крик, и я молил Господа о том, чтобы он вас защитил, чтобы он даровал вам и вашему ребенку долгую жизнь.

Сегодня, буквально только что, до меня донесся крик младенца. Я бы тоже закричал – от облегчения. Спасибо вам за то, что подарили этому старому дому новую жизнь и надежду на будущее.

Чувствуйте себя как драгоценная гостья, которой не стоит тревожиться ни о чем, кроме как о своем счастье и здоровье. Вы должны быть счастливы – для меня, для вашего ребенка, а главное, для самой себя.

Примите мои искренние поздравления,

Эдмон

Амелия сложила листок бумаги и убрала его в конверт, после чего спрятала конверт под подушку. Прежде чем полакомиться бриошью, она легонько провела пальцами по лепесткам красной розы, этого вечного символа любви.

Поместье Бельвю, 5 февраля 1889 года

Ночью шел снег, покрывало из легких перламутровых пушинок полностью преобразило сады и парк. Растроганная Амелия вспомнила австрийские зимы своего детства, но меланхолии не предалась. Улыбки и звонкий смех ее четырехмесячного сына развеивали тени прошлого.

Она любовалась своим уснувшим ребенком, сидя в большой зале у камина, в котором ярко пылали дубовые поленья. Над колыбелькой склонилась завернувшаяся в шерстяное одеяло тетя Каролина – она всегда была чувствительной к холоду.

– Какое на редкость спокойное дитя! Если он не забавляется со своей погремушкой или тряпичным мячиком, то спит или сосет грудь! Кстати, Амелия, императрица наконец ответила вам? Кажется, в сочельник вы получили какое-то письмо…

– Да, Нани, однако оно снова от графини Фештетич. Вы разве забыли? Я говорила вам о смерти Максимилиана, герцога Баварского, отца Сисси. Он скончался от апоплексического удара 15 ноября прошлого года.

– Ах да, теперь припоминаю, – солгала пожилая дама: ее память все слабела.

– Императрица так любила своего отца! – со вздохом произнесла Амелия. – Для нее это огромная утрата.

– Да, конечно, – согласилась Каролина. – Именно поэтому меня возмущает упрямство Эдмона: он все еще живет в охотничьем домике. Я не знаю, сколько мне осталось прожить на этом свете, но я хочу провести остаток своих дней с семьей, а вся моя семья – это мой племянник. Ну же, Амелия, признайте, что его поведение становится нелепым! Даже на Рождество Эдмон появился здесь совсем ненадолго, да и то чтобы вручить мне подарок – коробку сладостей. Вас при этом не было…

– Я предпочитаю кормить Эмманюэля на втором этаже, без свидетелей, – сказала молодая женщина.

Ребенка назвали Эмманюэль Луи Шарль в честь младшего брата Сисси, Максимилиана Эммануэля, и короля Людвига II Баварского. А Шарль – это французский вариант имени Карл, и ни у Каролины, крестной матери ребенка, ни у Эдмона, крестного отца, и в мыслях не было воспротивиться такому выбору.

– Господи, кормить своего ребенка грудью… Так у вас больше не будет детей, моя милая, – хмыкнув, осуждающе произнесла пожилая дама. – А ведь я нашла для вас хорошую кормилицу.

– Господь наделил матерей молоком, поэтому было бы жаль не давать его детям, – отрезала Амелия. – К тому же я…

Звук захлопнувшейся двери, сопровождаемый потоком холодного воздуха, заставил ее смолкнуть. В вестибюле послышался топот сапог. Удивленные женщины переглянулись. Это мог быть только Эдмон. Он вошел: на его шляпе белел снег, а плащ был усеян кристаллами инея.

– Тетя, Амелия… – произнес он изменившимся от нахлынувших чувств голосом. В его взгляде читалась бесконечная печаль.

– Господи, дорогой мой племянник, вы нарушаете ваш обет уединения! – воскликнула Каролина. – В такую морозную погоду это действительно разумное решение.

– Погода меня не заботит, тетя. Я пришел по другой причине, – сказал маркиз, пристально глядя на Амелию.

Он находил, что она стала еще красивее: удивительно стройная талия, пышная грудь, рассыпанные по плечам волосы. Смутившись, Амелия движением головы указала маркизу на ребенка.

– Кажется, в последний раз вы видели Эмманюэля на Сретение, Эдмон.

– Простите меня, Амелия, я не хотел обижать вас, уделяя моему крестнику так мало времени, но я пришел, чтобы сообщить вам об ужасной трагедии, которая навсегда ранит сердце императрицы Сисси. Ее сын Рудольф и любовница, Мария Вечера, были обнаружены мертвыми в Майерлинге. В прессе пишут о двойном суициде. Я узнал о случившемся в Коньяке, где был сегодня утром. Люди судачили об этом, и я поспешил купить газету.

– Рудольф… – Амелия прерывисто вздохнула, ошеломленная, охваченная ужасом.

«Должно быть, моя любимая государыня в отчаянии. Проклятие Виттельсбахов…»

– Что вы сказали? – Эдмон недоумевающе посмотрел на нее.

– Нет-нет, ничего, простите. Сегодня же вечером я напишу императрице. Благодарю вас за то, что поставили меня в известность.

Каролина слушала их разговор, явно раздосадованная. Однако она расстроилась еще больше, когда маркиз, попрощавшись, направился к двери. Амелия, превозмогая свою природную сдержанность, догнала маркиза как раз в тот момент, когда он собирался переступить порог особняка.

– Эдмон, я хотела бы поговорить с вами о вашей тете. Выслушайте меня, прошу вас.

Маркиз замер, сопротивляясь желанию поднять на Амелию глаза.

– Вы дважды обратились ко мне по имени… По-моему, так проще.

– Несомненно, – сказала она. – Но речь сейчас не об этом. Я считаю, что вам следует проявлять к вашей тете любовь и уважение. Ей вас не хватает, она постоянно сетует на это. Ее семья – это вы. Вероятно, причина вашего отсутствия кроется во мне. Если бы вы не старались меня избегать, Нани не страдала бы так. Вы объяснили мне, что хотите искупить вашу вину, наказать себя за преступные чувства ко мне, но вы ведь причиняете боль этой милой пожилой женщине, наказываете и ее тоже. Ее память слабеет, рано или поздно она покинет вас, и угрызения совести снова будут вас мучить. Эдмон, особняк достаточно просторен для того, чтобы мы с вами не встречались. Прикажите слугам перенести кровать в ваш кабинет на первом этаже, обедайте и ужинайте с вашей тетей. Я буду трапезничать в одиночестве. Сделайте ее счастливой. Смерть не всегда должна торжествовать.