Я схватил ее на руки— необычно легкую. Я не знал, что делать. Приложил ухо к груди.

Тихо.

Я взвыл. Перед глазами все плыло. Я вспомнил, как в одном сериале девушка тоже напилась снотворного. Парень тогда засунул ей два пальца в рот и ее вырвало. Правда, она все равно умерла, но…

Я поступил так же— с каждым разом давил все сильнее и с каждым разом все больше терял надежду.

И вдруг получилось. С ужасным хрипом из горла Америки полилась темная жидкость. Она открыла глаза, ее продолжало тошнить.

Когда это прекратилось, я понял, что плачу. Из моих глаз лились слезы и я даже немного смеялся. Она рыдала.

— Зачем?! — закричала она мне в лицо. — Я должна умереть!

— Ты должна жить! — перекричал ее я. Из душа над нами хлестала ледяная вода. Как тогда.

— Нет!

— Да!

— Я не хочу!

— Я люблю тебя!

Это вырвалось непроизвольно. Как аргумент это здесь абсолютно не клеилось. Но все же.

Она смотрела на меня своими большими красными от слез глазами. Ее губы вздрагивали. Америка всхлипнула, вытерла нос рукой.

— Америка…

Она повернулась ко мне. Я подался всем телом вперед и поцеловал ее.

У нее были очень мягкие и мокрые губы. Приятные и податливые. Нежные, соленые от слез и очень холодные. Мне хотелось согреть их своими. Я опустил одну руку ей на затылок, запутал пальцы в мокрых слипшихся волосах. Она все еще плакала, и изредка ее тело вздрагивало от всхлипов. И тогда наши губы разьединялись, я снова обретал способность дышать, но вскоре прерванный поцелуй получал продолжение— еще более сладкое и нежное.

— Я тоже люблю тебя, — она отстранилась от меня. Я облизал губы и подумал, что никогда не смогу забыть этот солоноватый вкус.

— Поэтому тебе стоит жить! Жить ради людей, которых ты любишь, — я вздохнул, вновь садясь пятой точкой на кафель. Америка стояла на коленях и неотрывно смотрела куда-то в сторону. Ее губы чуть поддрагивали, словно она что-то шептала про себя.

Я не выдержал и посмотрел туда, куда был устремлен ее взгляд— это была пустая упаковка снотворного. Я вздрогнул, осознавая— пусть Америка еще жива, но какой непоправимый вред нанесен ее здоровью!.. Я перевел на нее глаза. Она чуть шевельнулась, а потом вдруг спросила обычным таким голосом— снова я сидел у нее в комнате в ожидании, пока она найдет мой диск:

— Ты читал книгу Паоло Коэльо «Вероника решает умереть»?

— Ммм… Нет.

— Одна девушка Вероника решила умереть. Она выпила очень много таблеток, но выжила. Она очнулась в психиатрической больнице. Там ей сказали, что ее сердцу был нанесен непоправимый ущерб, и через неделю она умрет. И тогда, в конце отведенной ей недели, она сбежала с парнем-шизофреником. И знаешь что? Она выжила, а парень стал вполне нормальным. И они жили долго и счастливо. А все потому, что Веронике попался очень умный и добрый врач. Он соврал ей— мол, умрешь, — и этим самым заставил полюбить жизнь.

Америка вновь замолчала. Ее рука легла мне на плечо. Она всем телом подалась вперед.

— Пусть я не Вероника, а Америка, а ты не врач, а просто парень, но ты можешь заставить меня полюбить эту жизнь.

Она поцеловала меня сама— настойчиво, страстно, даже грубо. Вторая ладонь запуталась в моих волосах. Я опустил руки ей на талию. Америка села мне на колени, обхватив ногами туловище. Ее круглые колени упирались мне в ребра.

Это был уже не невинный поцелуй любви. Это был уже намек на физическую близость— ту самую, о которой я только слышал и иногда мечтал.

Я толкнул ее на спину, сам лег сверху. Это было невообразимо приятно— чувствовать холод кожей, когда внутри все пылает.

— Я заставлю тебя полюбить жизнь, — решительно сказал я ей на ухо.

Она засмеялась. Я думал, в знак согласия— оказалось, она знала, что это невозможно.

Глава 7

Вообще-то Америка стала меньше пить. За два месяца после попытки самоубийства я видел ее с бутылкой коньяка всего три раза. Прогресс.

Радость Криса по поводу того, что я теперь встречаюсь с Америкой выплеснулась на «дружеской» вечеринке у все того же Тони. Был я, Америка, Крис, Тони, его подружка Элен и кузина Криса Джойс. Всех этих людей я очень хорошо знал— и Америку я знал лучше всех. Мы сидели тесным полукругом и потягивали пиво из железных банок. Америка сидела по-турецки и ее колено практически соприкасалось с моим бедром. Крис не мог упустить это из виду, и стоило мне отлучиться в туалет, как он поймал меня у выхода.

— Поздравляю с долгожданной победой! — Крис обнял меня. — Мне кажется, или за последнюю неделю вы очень сблизились?

И я рассказал ему продуманную до мелочей ложь— как я пошел к Америке за диском, она угостила меня кофе, полотенцо упало из ее рук, мы одновременно наклонились за ним, а когда распрямили спины выяснилось, что наши губы и так почти соприкасаются. И как-то все так произошло, и в общем кончилось очень бурно.

— Да! Да, детка! Да! Я знал, что когда-то у тебя появится нормальная девчонка! Да!

А когда вечеринка закончилась (было около одиннадцати) мы с Америкой пошли ко мне домой. Влезли на чердак…

Словом— все было именно так, как было нужно. И чем лучше дела были у меня, тем хреновее они становились у Локи. Кончилось все тем, что его, Канье и еще парочку парней посадили на два года за торговлю наркотиками.

— Так ему и надо, мрази, — вынесла вердикт Америка. Я был полностью с ней согласен.

Но ничего не могло длиться долго— и спустя два месяца и четыре дня после ее попытки самоубийства, произошел страшный поворот событий.

Мы сидели у нее дома. Америка была весь день какой-то встревоженной— я научился определять ее настроение. Я не выдержал и спросил:

— Америка, что с тобой такое? Ты весь день какая-то напуганная ходишь.

Она пожала плечами, но от ответа увиливать не стала.

— В последнее время с папой что-то не то. Он постоянно пьет какие-то таблетки, но не говорит, от чего они. Я не знаю, это очень странно… В последнее время он осунулся и весь постарел…

— Ты должна узнать, что с ним.

— Для меня с ним всегда все хорошо. Он в жизни мне ни на что не пожалуется. Но нужно узнать, что это за таблетки.

— Где он их хранит?

— Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы я обыскала собственного отца?.. Извини, Джеймс, я не смогу.

— Если ты мне разрешишь и откроешь спальню, я сделаю это за тебя.

— Разрешаю. Уж лучше так.

Мне было чрезвычайно неприятно копаться в чужих вещах. Фу, черт, я был непривычен к этому. Америка стояла в дверях.

Я запустил руку в кучу деловых бумаг Зака Джонса. Я шарил там, не глядя— воспитание. Да уж, мне никогда не стать полицейским, это уж точно.

И вдруг мне в руку попалась баночка. Я ощупал ее, не доставая— да, в таких продаются таблетки и капсулы.

Я достал ее, извлек на Свет Божий. Прочитав название я почувствовал, как кубик льда скользнул в желудок.

Я вам уже говорил о моей кузине Гретте— так вот, она страдает от острой сердечной недостаточности. И вы знаете, недавно она ходила к врачу. Гретте восемнадцать, но она в любой момент может умереть. И чтобы хоть как-то оттянуть этот момент, она пьет точно такие же таблетки.

— Ну что? — Америка подлетела ко мне. Я сжался.

— Вот…

— Да, я видела у него этот пузырек!

Она вырвала его из моих ослабевших рук. Пока она читала о лекарстве, я все думал о Гретте— о ее жизнерадостным красивом лице и о том, как однажды она заплакала. По телевизору показывали фильм, в котором кто-то из главных героев покончил жизнь самоубийством. Гретта вдруг резко закричала, толкнула телевизор— он упал и разбился, — и принялась дико орать и плакать.

— Идиоты! Паршивые избалованные идиоты! Им дана жизнь, и они лишают ее себя сами! Придурки! В то время как кто-то хочет жить, но его дни сочтены!

Моя мама и ее сестра, мама Гретты, сначала ее успокаивали, а потом сами заплакали.

Гретта еще жива, но кто знает…

Звук упавшего предмета вырвал меня из ореола страха и воспоминаний. Америка выронила злополучную баночку. Я схватил ее за руку. Она бессильно опустилась на кровать. Взгляд ее был прикован к все той же баночке.

— И он молчал… — просипела Америка. Я вздохнул, сел рядом, сжал ее руку.

— Он молчал… Молчал… ОН ВСЕ ЭТО ГРЕБАНОЕ ВРЕМЯ МОЛЧАЛ!!!

Она выдернула руку из моей ладони. И тогда, посмотрев в ее безумные, затуманенные болью глаза, я понял— все начинается сначала. Снова будет виски и коньяк, депрессии, попытки суицида и безумные поступки.

Она кинулась в сторону. Я подхватил ее и крепко сжал в объятиях. Я знал— сейчас может случится что угодно.

— Не держи меня! Отпусти!

Но потом ее тело обмякло, она положила голову мне на плечо.

— Ну… Это же не так и страшно, правда? Это же не рак, я думаю, это лечится…

Я молчал. Я был у врача, когда он сказал Гретте:

— Дорогая моя… Нет, все что мы можем сделать— отодвигать вашу смерть, пока все возможные сроки не кончатся.

Но я не говорил это Америке.

— Все будет хорошо? — она посмотрела мне в глаза. Я не смог себя пересилить и отрицательно покачал головой.

Через две недели я был благодарен самому себе за то, что не дал Америке лишней надежды. Одним промозглым декабрьским утром я не увидел ее в школе. И это объяснило мне все— что-то с ее отцом.

На перемене я выкроил минутку и позвонил ей— отключен. Холодный пот струился у меня по шее пока я бежал после уроков к ней домой.

Я не успел подняться по ступенькам к двери, когда она сама мне позвонила. Дрожащим, спокойным (такой спокойный голос всегда бывает у людей, которые вот-вот начнут биться в истерике) она сообщила, что теперь сирота. Я сглотнул, выдохнул. Я промямлил что-то про соболезнования и спросил, где она сейчас.