А то, в бездну отчаяния]


За окном сильный дождь, легкий весенний запах проникает в каждую клеточку, невозможно надышаться ароматом мокрого от дождя асфальта, и весенних цветов, только-только распускающихся после порядком затянувшейся зимы. Я выхожу из пустой холодной квартиры неторопливо, напополам с горечью проживая выходной день. На сегодня работы нет, и каждый раз, этот редкий день, ставит меня в тупик, потому что на работе, ну, там все предельно ясно, проще. Как минимум не надо думать ни о чем, кроме работы, а выходные дни почти всегда заставляют острее чувствовать внутренних демонов, что натравливает на все твое существо промозглое сырое одиночество, едкая пустота, с приличной семилетней выдержкой. Все эти выходные и праздничные дни, не знаю, честно говоря, думаю, что вместо того, что бы вот так вот просто, растрачивать своё время впустую, я мог бы заниматься чём-то действительно полезным. А так, я словно ворую время у себя же, ведь упуская даже день, не тратя его на рабочий процесс, внутри неизменно возникает сверлящее ощущение, словно я слабею, слабею как профессионал своего дела, и это всякий раз непременно наталкивает на чувство вины, сдавливающее в области сердца. Обычно, Брэд ловко вытаскивает меня из силков этой однодневной хандры, бросая спасательный круг в виде подбадривающих фраз: «Тебе нужно отдыхать!», « Как ты сможешь помогать людям, если не хочешь даже слушать об отдыхе?», «Уставший специалист – плохой специалист». Ход его мыслей мне нравится, и поэтому я понемногу стал перенимать эти фразочки у него, поселив в своей голове образ мыслей Брэда, касательно организованной оптимизации рабочего процесса и отдыха. Сегодня, я не тревожился особенно долго, что позволило слегка разгрузить заезженный разум. Мы договорились пойти в паб. Шумная, живая музыка, громкий смех людей и бурные обсуждения, по особенному наполняли меня жизнью, и я всегда пил из этого источника энергии, пил столько, сколько мне требовалось.

– Есть интересные случаи в этом месяце?

– Брэд, ты ведь в курсе, что это не этично, обсуждать рабочие вопросы во время отдыха, – язвительно было подчеркнуто мной, – к тому же я не имею права раскрывать кому либо, дела своих клиентов, и ты это знаешь, но если мне действительно понадобиться помощь, я попрошу о ней.

На самом деле, именно о той девушке я и хотел поговорить с ним, но боялся быть не правильно понятым, так что придушил эту идею еще в зародыше.

– Окей, расслабься, я ведь не настаиваю, – развел он руками, – тебя что-то тревожит? Выглядишь каким-то напряженным.

– Совсем нет, я просто устал, – мой ответ был немного огрызающимся, но я не выношу, когда беседу превращают в нежданный сеанс допроса, беспардонно нарушающий личные границы.

– Устал? Знаешь, мы знакомы не первый год, тебе нужна личная жизнь, девушка, а не бесконечный поток клиентов. Нет, друг мой, невозможно жить на работе, если только ты не мечтаешь похоронить себя на ней.

– Я лишь делаю то, что люблю.

– Ничего ничего и трудоголизм лечиться, – он посмотрел на меня с шутливой издевкой. – А что? Я уже давно считаю, что этот недуг впору прировнять к алкоголизму, отравляющей самодеструкции, поскольку для иных людей, работа лишь бегство от реальности, аналогичным образом многие попадаются в силки прочих зависимостей, также, наивно спасаясь иллюзорным бегством – лишь временным спасением от гнетущей реальности, в конечном счете, все равно, объективно никуда не девающейся.

– Долго думал на этой мыслью?

– Нет, зато со мной не поспоришь. Не смейся, дурак! – произнес он с шутливой горделивостью. – У трудоголизма есть все основания быть включенным в список заболеваний, это как с психопатиями, помнишь?

– Ты про П.Б. Ганнушкина?

– Да, как он говорил? Стабильность, нарушенная адаптация и…

– Тотальность патологических черт личности, определяющих весь психический облик (триада П.Б. Ганнушкина), – я не удержался, и окончательно рассмеялся, после чего, всё-таки нашел силы прервать этот приступ истерики. – Брэд, ты отдаешь себе отчет в том, что это бредовая идея?

– Смотря как посмотреть, трудоголики явно стабильны в проживании вины за безделье, поэтому отчаянно жаждут взвалить на свои плечи массу дел, естественно лишь пытаясь убежать от тошнотворной реальности. К тому же адаптация у них явно нарушена, как побочка вследствие ограничения социальных взаимодействий в угоду рабочих вопросов. Да, трудоголики не бессердечные, не жестокие психопаты, с отсутствием эмпатии, но деструктивная модель поведения здесь есть, согласись ты, и выпьем еще по одной!

– Хорошо, я понимаю, о чем ты. Трудоголизм как критерий коронарного типа личности, или типа «А» по М. Фридману.

– Точно! Соперничество, раздражительность, ответственность и…

– Склонность к инфаркту! – весело добавил я. – Правда, это про нервы, а не про психопатов.

Толика истины определенно была в его словах, во избежание бесплодного спора, я выбрал ассертивную тактику, вырвал ту часть из контекста его речи, с которой можно было хоть как-то согласиться, что непременно и сделал. А дальше спор не разгорелся, я смог спокойно отдыхать. Ну, почти…

– Я лишь отметил забавный факт, – никак не унимался Брэд, – про психопатии, не стремясь привязать трудоголизм к группе этих расстройств.

– Теперь я тебя понял, и на самом деле, эта мысль крайне интересна, спасибо за идею! Теперь мне, как порядочному невротику надо бы еще выпить, чтобы хорошенько расслабиться!

– Дэвид, невозможно жить работой.

Отчего то, моя, пускай и немного наигранная, но все же веселость, абсолютно игнорировалась им.

– Как ты видишь, очень даже возможно, – с ироничной серьезностью подметил я, стараясь дать понять собеседнику, что не намерен и далее развивать эту тему.

– Ты прекрасно понял, о чем я. Ладно, – обреченно произнес он, – давай поиграем.

Раз в месяц мы встречаемся с Брэдом вне рабочей обстановки чтобы отдохнуть и каждый раз затеваем психологические игры. Вокруг много людей, так что это отличная почва для нас.

– Вон тот мужчина, у барной стойки. Расскажи мне, кто он?

У стойки расположился одинокий мужчина, лет 50. Казалось, будто он оторван от действительности. На нем надет старый, помятый плащ, небрежно скрывающий такую же мятую рубашку грязно белого цвета, неряшливо заправленную в чёрные не наглаженные брюки. Седые волосы растрепаны, а взгляд, преисполненный некоторой отрешенности, блуждал по сторонам, словно искал нечто особенное. В одной руке незнакомец держит бокал с виски, в другой же расположилась ручка, он что-то пишет.

– Хороший выбор. Итак, псевдо Буковски, – серьезным тоном произнёс Брэд. – Без шуток, этот мужчина интровертированный писатель, ему нет дела ни до кого здесь, он наверняка пришёл, чтобы собрать в свою копилку образы людей. Только посмотри, как он оглядывается по сторонам, словно ищет крупицы золота в грязном песке. Мы для него – просто материал для работ. И это круто. Он одинок, и об этом говорит не отсутствие кольца на пальце, а поза – закрытая, отдаленная, скрюченная. Оборонительный язык тела – свидетельствует так же о настороженности, недоверчивости.

– А мне кажется, он просто пришёл накидаться, – иронично шучу я.

– Гений, сюда все приходят накидаться. Одинокий интровертированный писатель, со склонностью к алкоголизму, таков мой вердикт.

– И вызов принят! – несколько раз барабаню ладонями по лакированному деревянному столу, после чего допиваю бокал пива и с определенной уверенностью направляюсь к загадочному мужчине, одиноко расположившемуся за барной стойкой.

– Прекрасный вечер, не правда ли? – спрашиваю, как бы невзначай я, попутно ожидая бармена, чтобы сделать заказ. Отлаженная, за годы тренировок схема, почти всегда срабатывает, тут главное не ломаться, говорить уверенно и непринужденно.

– Как и любой другой в этом месте, – без особых эмоций, не отрываясь от своего блокнота, отвечает мне седовласый незнакомец.

– Почему вы здесь один?

– Когда у тебя трое детей, стервозная жена и поганая работа, единственное место спасения – паб с дешевым алкоголем.

– Так это Ваше убежище?

– Что-то типа того.

Подзывая официанта, я угощаю своего нового знакомого бесплатной порцией шотландского виски, попутно заказывая для себя «Erdinger» Dunkel – темное, нефильтрованное пшеничное пиво с богатым, насыщенным ароматом пряного хмеля.

– Спасибо за виски, – с определенно, холодной сдержанностью отозвался мужчина в ответ на мой, не лишенный корыстных интересов жест доброй воли.

– Вы писатель?

– Разве что по ночам, разве что здесь. А ты накой интересуешься?

– Ох, верно, – я поспешил изобразить смущение, – я, у меня закончилось пиво, жду, пока мне принесут заказ.

– Попутно расспрашивая одинокого старика?

– Да, – чтобы не запутаться в своей лжи, я решил сказать правду – Что вы пишите?

– Истории, рассказы, повести. Все что в голову придёт, все, что требует написания, все, что я хочу сохранить, чтобы рассказать.

– Это очень интересно! – с неподдельным восхищением произнёс я. – Надеюсь как-нибудь получить удовольствие за чтением одной из ваших историй.

– Я тоже! – в полуулыбке ответил он.

– Спасибо за разговор, – бармен отдал мне заказ, – Что же, мне пора, до новых встреч писатель! – забрав пиво, я направился к другу.

– Хэй незнакомец, не верь всему что слышишь, доверяй своим чувствам, и

спасибо за выпивку! – окрикнул он меня, улыбаясь, но без дешевизны наигранной добродушности, а как-то эмоционально ровно, опустошенно.

Та фраза, последнее, что он сказал мне, после чего молниеносно допил свой виски, убрал блокнот в сумку и в спешке покинул паб, больше наши пути не пересекались.

– Поздравляю, три из трёх.

– Одинокий, интровертированный писатель склонный к алкоголизму?

– Ну на самом деле он женат, и у него трое детей.

– Тогда почему ты сказал три из трёх. Он же не одинок.