Так же быстро выцепив свою шкатулку из трюмо, он выскочил из покоев, лишь мимолётно бросив взгляд на завораживающе горящую кровать. Что-то происходило. Страшное, безвозвратно всё меняющее. Но Джерард, совершенно окаменев сердцем, не мог больше чувствовать. Его голова, повинуясь взбудораженному состоянию и току разгорячённой крови, думала холодно и точно. Нужно было собрать всех домочадцев и уезжать отсюда. Уезжать как можно скорее.

Только почему же так тихо вокруг?

Джерард очень любил Маргарет и безмерно уважал Поля. Но всё, о чём он мог думать, открывая дверь за дверью на словно вымершем первом этаже, было «Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк»…

— Да где же они все? Где этот невыносимый мальчишка?! — тихо ругался он, открывая дверь в столовую. И только закончив фразу, услышал тихие сдавленные всхлипы. — Фрэнки?

Джерард вошёл внутрь, оставляя всё, что нёс в руках, на обеденном столе. Плакали дальше, в кухне, и Джерард, затаив дыхание, двинулся туда.

Увиденное заставило его опереться на косяк и скомкать в руке край рабочего сюртука.

Фрэнк, сидевший спиной к нему, склонился над Маргарет, распростёртой на полу. Джерард не видел её лица, но это определённо была она, в своих многочисленных юбках, фартуке, белых льняных чулках и чуть стоптанных домашних туфлях. Она лежала на полу недвижно, и Фрэнк, обнимая её, буквально распластался на её груди. И только найдя в себе силы открыть рот, чтобы окликнуть его, Джерард наконец заметил большую алую лужу, собравшуюся по другую сторону от Маргарет, совсем рядом с печью.

— Господи Иисусе… — со стоном выдохнул Джерард, уже не берясь считать, в который раз за этот день произносит имя господне. Его сердце пропустило несколько ударов, а руки покрылись липким холодным потом, когда он понял очевидное.

Маргарет больше нет.

Фрэнк разрыдался сильнее, когда услышал голос Джерарда. Его спина вздрагивала, но он не переставал со всей силы обнимать неподвижное тело.

— Они убили её, Джерард, — сквозь рыдания выдавил он. — Убили нашу Марго! Ну что она им сделала? Разве это справедливо?

Джерард боялся, что сейчас, вот сию секунду, просто сойдёт с ума. Он почувствовал себя камнем, застывшем в ложе натянутой до предела пращи. Её раскручивала умелая рука, воздух свистел в ушах, и, казалось бы, ещё секунда — и вот он, свободный и бесконечный полёт, возвращение в глубины своего разума, полная потеря контроля. Он чувствовал это напряжение так остро, что начал дрожать. Но нет. Полёт не начинался. Рука раскручивала его без устали, но отпускать не собиралась. Он ещё мог контролировать себя.

— В смерти нет справедливости, Фрэнк, — тихо, безжизненно ответил Джерард. — Как и в жизни, собственно.

Фрэнк, наконец, замер. Его всхлипы стали тише, пока совсем не прекратились. Джерард было подумал, что смог сказать что-то нужное, как Фрэнк вдруг снова горячо и неистово разрыдался.

— Нам нужно найти Поля и уходить отсюда, Фрэнки, — тихо и ласково, словно маленькому ребёнку, сказал он.

— Они убили Марго… Наша Марго мертва! О, Господи, Джерард, ты понимаешь это?! — закричал Фрэнк, хватая себя за волосы и с силой оттягивая их. — Она мне… как мать…

— Фрэнк, — Джерард понял, что его мальчик на грани истерики. Он не представлял, что бы стал делать, если бы Фрэнк начал сопротивляться. — Фрэнк, послушай меня, — повторил он настойчивее. — Это мог быть я.

Фрэнк замер, а потом, помедлив мгновение, распрямился, открывая Джерарду мертвенно-бледное лицо женщины и обширную рану зияющую на её виске. Фрэнк оглянулся, и глаза его были красны и бешены.

— Что? — просипел он. — Что ты сказал?!

— Это мог бы быть я! — повысил голос Джерард, подходя, наконец, ближе. — Возьми себя в руки, любовь моя. Если бы мы были тут, то ничем не защитились бы от той толпы, что, вероятно, вломилась сюда в наше отсутствие! И распластанным на полу с раной от ножа лежал бы и я тоже, и ты, и никто бы не спасся!

Фрэнк неожиданно вскочил и, пошатываясь, налетел на Джерарда, хватая того за грудки, буквально повисая на нём:

— Никогда, слышишь? Никогда не говори мне ничего подобного! — он шипел так горячо и яро, что брызгал слюной. — Ты не имеешь права умирать, нет! Ты должен жить! Для меня, для себя, вопреки всему. Ты должен жить, Джерард… — Фрэнк растёкся по его плечу и расплакался, вцепляясь в него до боли в скрюченных пальцах. Он даже не понял, что впервые назвал его на «ты», нарушил своеобразную линию их неравенства. Он даже не думал об этом, с ужасом отгоняя образы распластанного на полу любимого окровавленного тела. Он всё же был слишком восприимчивым, чересчур чутким к подобным словам и эмоциям. Или же просто его выдержка на сегодня исчерпала себя. Никто не может быть стойким вечность.

— Тише, душа моя, Фрэнки, тише… — шептал Джерард, сминая его в своих утешающих объятиях. Он гладил его по спине и тёрся носом о волосы, надеясь, что скоро Фрэнк придёт в себя. Джерард боялся того, что им больше некого спасать в этом доме, кроме них самих. — А теперь мы должны исчезнуть отсюда. И чем скорее, тем лучше.

— Но Марго… — вяло выговорил Фрэнк. — Неужели мы оставим её так?

Джерард понимал. Но и оставаться дольше они не могли.

— Нет, любовь моя. Мы устроим этой воительнице лучший погребальный костёр из всех возможных, — твёрдо ответил он. — По всем правилам древних викингов. Он будет таким ярким, что ворота Вальхаллы распахнутся заранее, ожидая её душу.

Фрэнк поднял на него опухшие, заплаканные глаза. В них появились проблески понимания.

— Я схожу за цветами, — наконец, кивнул он, отирая лицо тыльной стороной ладони. Его нос мило покраснел и опух, но Джерард задавил неуместную в сложившейся ситуации нежность.

— Огромный букет, мой мальчик, — согласился он. — Самых красивых роз. Им больше некого радовать здесь, так пусть порадуют её там. Только будь осторожен и поторопись.

Вооружившись кухонным ножом, Фрэнк вышел из дома через чёрный ход в сад.

Ещё недолго посмотрев на закрывшуюся за ним дверь, Джерард, наконец, выдохнул и согнулся в спине. Медленно, словно столетний старец, он склонился над Маргарет. Долго и пристально вглядывался в такие родные, знакомые до боли черты лица. Оно было спокойно и невозмутимо, даже несмотря на зияющую алым рану на виске, и Джерард понял, что Маргарет не сказала ничего, даже когда ей стали угрожать. Если бы она выдала их месторасположение или то, где находится тайник… возможно, осталась бы в живых.

— О, моя Марго, — горько вздохнул он, проводя по уже похолодевшей коже щеки. Видимо, нападение на поместье совершили ещё днём. — Я так наивно полагал, что успею всех нас вытащить из этого болота… Я не сдержал слова, что позабочусь о тебе. Помнишь, тогда, ночью в Париже? Ты спасла меня от насилия, а потом тебя отдали на поругание всей общине… А после мы на пару прикончили этого извращенца Руазона, ты помнишь? Я пообещал тебе тогда… Хотя был просто мальчишкой. Но ты улыбнулась и кивнула мне в ответ. Сможешь ли ты простить меня, Марго? — он убрал волосы с высокого белого лба и оставил на нём долгий скорбный поцелуй: — Прости меня, Марго. Я никчёмный и жалкий, не годный ни на что… Прости меня.

Джерард вытер слёзы и разогнул спину только тогда, когда дверь за его спиной скрипнула. Фрэнк стоял на пороге с самой огромной охапкой белых и розовых роз, что Джерард только видел. Было непонятно, как тот удерживал их — ведь каждый стебель был защищён множеством острых шипов. Но Фрэнка это совсем не волновало.

— Они прекрасны, Фрэнки, — сказал Джерард, поднимаясь с пола и уступая ему место.

Пока Фрэнк усердно раскладывал цветы, Джерард прикрыл веками мёртвые глаза Маргарет, сложил ей руки крестообразно на груди и в последний раз провёл пальцами по щеке. Затем обложил тело деревянными чурбачками из поленницы. Стараниями Фрэнка Маргарет оказалась полностью укрыта цветами. Виднелось только спокойное лицо, будто она просто спала. Вытаскав всю поленницу, Джерард облил дерево маслом и поджёг. Пламя весело вскинулось, слизывая подношения, окрашивая алым нежные лепестки. Джерард соорудил факел и сделал ещё один Фрэнку.

— Нужно поджечь тут всё. Пусть горит адским пламенем, — жёстко сказал он, кивая на двери и занавески. — Ты должен помочь мне, Фрэнк. Должен, — повторил он, уверенно глядя в испуганные глаза. — Пусть думают, что дом сгорел целиком, а нас считают пропавшими без вести. У нас нет других вариантов.

Наконец, Фрэнк отмер и кивнул и, бросив прощальный, полный печали взгляд в сторону лежащей на полу Маргарет, вышел из кухни.

— Вот и всё, Марго, моя дорогая, — угрюмо шептал Джерард, поджигая занавески, скатерти и подпаливая деревянные ящики, разбивая все до единой бутылочки с маслом. — Покойся с миром, и я надеюсь, твоя чистая душа попадёт на небеса. Потому что в жизни она прошла и так достаточно ада. Я люблю тебя, Марго… И Фрэнк любит тебя всей душой. Покойся с миром.

Когда с кухней и столовой было покончено, когда там пылала каждая деревяшка и салфетка, Джерард отправился помогать Фрэнку. Они трудились с поджогом первого этажа до темноты, а после, когда внутри дома было уже нестерпимо жарко, вышли наружу, на зябкий ночной воздух.

Небо затянули тяжёлые тучи, и ни одной звезды не проглядывало сквозь них. Словно Господь укрыл ими свой взор, чтобы не видеть всех бесчинств, творимых внизу руками его непутёвых детей.

Они отошли дальше по дороге, чтобы с ужасом и горечью взирать на дело своих рук.

Поместье пылало. Пылало нестерпимо ярко, словно сжигая в себе все их счастливые дни, проведённые под одной крышей, слизывало языками пламени самые сладкие, желанные воспоминания, словно превращая всё прошедшее в едкий дым, тлен и пепел.

По щекам Фрэнка молчаливо и безостановочно текли слёзы. Он провёл в этом доме большую часть своей недолгой жизни, а теперь собственноручно уничтожил его. Джерард так же молча стоял рядом и крепко, до боли, сжимал его пальцы. Они решили идти к конюшням тогда, когда на первом этаже под давлением силы пламени треснуло и вылетело несколько окон. Поместье сгорит дотла, можно было не сомневаться. Это и правда самый прекрасный и великий костёр, который только можно было устроить Маргарет.